Стальной век: Социальная история советского общества - Вадим Дамье

Так, например, в Грузии партийное руководство во главе с П.Г.Мди- вани противилось давлению из Москвы и не торопилось соглашаться на превращение рыхлой Закавказской федерации в более унитарную струк­туру с реальными общими органами управления. В 1922 г. оно ввело в республике законы, которые ограничивали проживание на ее территории негрузин и смешанные браки, приступило к «разгрузке» Тбилиси от ар­мян. ««Пролетарии всех стран соединяйтесь» - это совсем не значит: «все армяне, в Тифлис собирайтесь!»», - острили партийные вожди Грузии[242]. Правительство Украины выразило в мае 1922 г. протест РСФСР против того, что Россия представляла его в международных делах. Оно добилось права сохранить собственных дипломатических представителей в Праге, Берлине и Варшаве. А виднейший татарский коммунист М.Х.Султан-Галиев, выдвинувший концепцию диктатуры колоний над метрополиями и идею мусульманской Советской республики и мусульманской компартии, при­зывал фактически уравнять автономные образования с договорными рес­публиками. В декабре 1922 г. он заявил: «Мы, представители союзных рес­публик и областей, считаем, что пора кончать игру в эту (мнимую, - В.Д.) независимку»[243]. В 1923 г. Султан-Галиев был смещен со всех постов и отправлен в ссылку.

Рост националистических настроений среди партийной элиты респуб­лик и автономий подпитывался новыми заигрыванием московского руковод­ства с идеями великорусского национализма. Такие деятели, как ЛД.Троцкий, А.В.Луначарский, с похвалой отзывались о русском патриотизме эмигран- тов-«сменовеховцев» и бывших царских военных, по этой причине встав­ших на сторону «красных». За привлечение патриотических кругов «спе­циалистов» и служащих высказывался и Ленин на XI съезде партии в мар­те 1922 г. «Сменовеховские» издания без особых помех распространялись в большевистской России.

Такие деятели, как И.В.Сталин, Ф.Э.Дзержинский, Г.К.Орджоники- дзе и др., склонялись к поддержке великодержавного национализма, исхо­дя из интересов государственной централизации. Им казалось естествен­ным, что именно русский народ станет основой нового, модернизирован­ного государства, сменившего рыхлую империю. А потому они были пол­ны решимости беспощадно подавить национализм местных и республи­канских партийных элит. Сталин выдвинул проект «автономизации», то есть вступления договорных республик в состав РСФСР на правах авто­номий. Предложение вызвало немедленный протест республик. В сентябре 1922 г. лидеры грузинских коммунистов заявили Ленину, что приветству­ют другую идею - объединения всех договорных республик в Союз на основах равноправия.

Ленин счел целесообразным пойти на компромисс с национальными партийными элитами. Он под держал идею союза формально равноправ­ных республик, причем допускал даже возможность на время ограничить такой союз военной и дипломатической областью, в остальных сферах сохранив республиканские ведомства. Для обоснования компромисса Ле­нин предложил различать «национализм нации угнетающей», «большой» и «национализм нации угнетенной», «маленькой». Лидер большевиков требовал придать идее интернационализма иное содержание: интернацио­нализм «должен состоять не только в соблюдении формального равенств наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жиз­ни фактически». «...Лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить», - настаивал он. Важным моментом Ленин считал необходимость «ввести строжайшие правила от­носительно употребления национального языка в инонациональных рес­публиках, входящих в наш союз.. ,»[244].

В октябре 1922 г. на пленуме ЦК выступавшие резко критиковали «ве- ликодержавников». Был утвержден план, предложенный Лениным: созда­вался союз «равноправных республик», при том что Россия и Закавказье вступали в него как федерации. Однако лидеры Грузии решили ковать же­лезо, пока горячо. Тифлисский комитет партии проголосовал за то, чтобы Грузия вошла в создаваемый союз на правах отдельной республики, а не в составе Закавказской федерации. В ответ первый секретарь Закавказского краевого комитета партии Орджоникидзе назвал партийное руководство Гру­зии «шовинистической гнилью, которую надо немедленно отбросить»[245]. Грузинские лидеры пожаловались Ленину, но тот подтвердил решения ок­тябрьского пленума, передал жалобу Сталину, а тифлисских лидеров отчи­тал за нападки на Орджоникидзе. Сталин отправил Орджоникидзе теле­грамму, сообщив о намерении «основательно наказать грузинский ЦК»[246],

а тот развернул чистку грузинской компартии. Члены грузинского ЦК объ­явили о своей отставке и снова пожаловались Ленину.

В Грузию была направлена комиссия ЦК в составе Ф.Э.Дзержинского, В.СМицкявичуса-Капсукаса и Д.З.Мануильского. Одновременно Ленин по­слал в грузинскую столицу заместителя председателя правительства А.И.Ры- кова. Во время их пребывания в Закавказье страсти накалились до преде­ла. Дошло до драки: во время разговора с Рыковым сторонник Мдивани А.Кобахидзе обвинил вмешавшегося в беседу Орджоникидзе в коррупции, и тот ударил оппозиционера по лицу. Сталин и Орджоникидзе публично назвали членов грузинского ЦК «уклонистами» и пообещали выжечь их национализм «каленым железом». 12 декабря 1922 г. Дзержинский пред­ставил большевистскому руководству в Москве отчет о работе комиссии, фактически заступившись за Сталина и Орджоникидзе. Ленин распоря­дился, чтобы он вновь отправился в Грузию за дополнительной информа­цией. На следующий день он принял Сталина. Однако 16 декабря у Лени­на произошел инсульт, и он «выпал» из реальной политики. Тем временем, 30 декабря 1922 г. был собран I съезд Советов Союза, на котором было про­возглашено создание нового объединенного государства - «Союза Совет­ских Социалистических Республик» (СССР).

   6. «Последняя битва Ленина» и «Термидор»

В конце декабря 1922 г. вождь большевистской партии вновь сумел диктовать секретарям свои письма, записки и послания. С этого момента началась острая борьба за власть, которую известный советолог М.Левин назвал «последней битвой Ленина»[247][248], но которая, по существу, была уже сражением за его наследство.

Конфликт вокруг «национального вопроса» и создания СССР заставил большевистского лидера понять, «в какое болото мы слетели». «Плохой стратег, великий тактик», как характеризовал Ленина лидер эсеров В.М.Чер-

247 V

нов , он увидел в великодержавном стремлении к дальнейшему усиле­нию централизации властные амбиции, проистекавшие из недр партийно­государственного аппарата - по духу, методам действий, традициям, а иногда и по составу (поскольку в правящую партию хлынул поток «безы­дейных» людей, желавших сделать карьеру) преемника бюрократического аппарата царской монархии. В Сталине и Дзержинском он почувствовал теперь лидеров этого аппарата. И это имело под собой реальную почву, поскольку, заняв пост генерального секретаря ЦК, Сталин получил воз­можность назначать на партийные должности угодных себе людей и, в свою очередь, опираться на них.

Развернувшийся процесс, замечал исследователь советской номенк­латуры Восленский, «состоял в бурном росте партийного и государствен­ного аппарата власти и в его возрастающих претензиях на то, чтобы управлять страной. Он был вызван объективно теми преобразованиями в общественной структуре, которые проводил... сам Ленин, декретируя и осуществляя огосударствление и централизацию, создавая монополию одной - правящей - партии. Перед лицом этого процесса ленинская гвар­дия... вдруг оказалась хрупким плотом на гребне вздымавшейся волны. Это была волна рвавшихся к власти и выгодным постам нахрапистых карьеристов и мещан, наскоро перекрасившихся в коммунистов. Их напори­стая масса жаждала, вопреки представлениям Ленина, стать слоем «управ­ляющих»»[249].

Действительно, «якобинец» Ленин понимал систему «пролетарской» диктатуры как власть узкой партийной олигархии вождей, которая управ­ляет массами и «воспитывает» их в «коммунистическом» духе. Претензии «промежуточной» инстанции бюрократов, передающих сигналы «сверху» вниз, в народ, в его планы не укладывались. Позднее Троцкий и его сто­ронники назвали это «возвышение» аппарата «Термидором». В этой ана­логии была доля истины: термидорианцами называли в период Француз­ской революции XVIII века слои, не разделявшие идейный пафос револю­ции, но извлекшие из нее реальные выгоды, привилегии и богатства. Кроме того, под «термидором» понимали отступление от «революции» к «поряд­ку» (в этом смысле говорили о НЭПе как о «термидоре», а Ленин заявил французскому коммунисту Ж.Садулю: «Рабочие-якобинцы более проница­тельны, более тверды, чем буржуазные якобинцы, и имели мужество и мудрость сами себя термидоризировать»[250]). Но в том, что касалось «аппа­ратной революции» 1920-х гг., аналогии приобрели и иной смысл.