Стальной век: Социальная история советского общества - Вадим Дамье

Доверие работников к профсоюзам падало. «Членство в профсоюзах становится формальным и является прежде всего приобретением возмож­ности получения работы и некоторой гарантии от увольнения в случае сокращения. Выборность профсоюзных органов также является формаль­ной...; руководящие члены каждой профсоюзной ячейки просто назнача­ются, — отмечала оппозиционная группа «демократического централизма». — Профсоюзы страдают всеми пороками бюрократической организации, на­чиная от отсутствия собственного мнения у своих работников и кончая растратами». «В результате при забастовках обычно избираются нелегаль­ные стачечные комитеты, имеются зачатки нелегальных профсоюзов (на­пример, кассы взаимопомощи)»[226].

Реальное положение рабочих на предприятиях оставалось бесправным. Рабочие часто жаловались на произвол, увольнения, нарушение законов, угрозы. Историк И.Б.Орлов приводит одну из типичных жалоб такого ро­да: «.. .Директор, если услышит от рабочего хоть одно слово, то он обык­новенно грозит ему воротами. «А на твое место у меня найдется людей много», - и так же выражается по матерному..., не стесняясь. При уволь­нении рабочих таким образом из завода делает расписку, что этот рабочий, которого он увольняет, против него ничего не имеет, и насильно заставля­ет расписываться»[227]. Рабочего могли уволить за малейшие опоздания и «прогулы». Увольняемых выселяли из заводских квартир.

Характерно, что многие из таких «красных директоров» государст­венных предприятий были членами компартии, что отнюдь не мешало им жестоко обращаться с рабочими и даже избивать их. «Возбуждение рабо­чих настолько сильно, - докладывало ГПУ в феврале 1923 г. о положении на Московской ткацко-отделочной фабрике, - что среди них наблюдается тенденция вывезти директора на тачке...». Что касается работников част­ных предприятий, то политическая полиция констатировала: «...Если мес­тами материальное положение этих рабочих и более благоприятно по сравнению с госпредприятиями, зато почти повсеместно на частных пред­приятиях они подвергаются жестокой эксплуатации»[228]. Бывали случаи, когда рабочий день продолжался до 12-15 часов.

«В области внутреннего распорядка, - констатировала в 1927 г. оппо­зиционная группа «демократического централизма», - на фабриках все более устанавливается неограниченная власть администрации», которой «предоставлено безаплляционное право увольнения рабочих за проступки. Прием рабочих также производится самой администрацией, а роль фаб- завкома сводится только к регистрации принятых. На этой почве развива­ется мелкое взяточничество мастеров с рабочих. Между мастером и рабо­чим устанавливаются отношения дореволюционного типа»[229].

Угроза увольнения действительно была мощным оружием в руках администрации. В годы НЭПа происходил постоянный рост не только числа занятых, но и безработицы, причем последняя возрастала более бы­стрыми темпами. По официальным данным, только с октября 1925 г. по апрель 1927 г. численность безработных увеличилась с 920 тыс. до 1455 тыс., т.е. на 58%[230]. При этом на декабрь 1926 г. в стране насчитывалось 2,3 млн. фабричных рабочих. Росту безработицы способствовали, конечно, и закры­тие убыточных предприятий, и сокращение штатов. Но в первую очередь, она была связана с самой хозяйственной структурой страны: промышлен- ноешь неиндустриализированной России не могла обеспечить работой всех, кто не мог прокормить себя в сельском хозяйстве, в свою очередь, потерявшем натуральный характер. Справиться с этой проблемой власти были не в состоянии.

Обострялся жилищный кризис. «Низкий уровень заработной платы не дает возможности рабочему оплачивать свое жилое помещение в таком размере, который позволял бы содержать его в более или менее сносном виде, - возмущалась группа «демократического централизма» в 1927 г. - В этом одна из главных причин... систематического сокращения из года в год даже жилой площади на душу рабочего населения. Постройка и со­держание домов... убыточны. Выход из этого положения пытаются найти путем ничтожных, сравнительно с потребностью, ассигнований на жил­строительство за счет бюджета, с одной стороны, повышения квартирной платы без повышения зарплаты, с другой»[231].

Важное место в социальной политике властей занимало разжигание розни между различными слоями трудового населения. Инженеры и тех­ники, многие из которых были старыми «специалистами» или бывшими рабочими-партийцами, получили значительные материальные привилегии: уже в 1922 г. они получали уже в 1,5 раза больше, чем рабочие. В даль­нейшем этот разрыв увеличивался. Более того, на инженерно-технический персонал - наряду с мастерами - возложили обязанность проектировать и осуществлять меры по интенсификации труда. Соответствующие дирек­тивы были даны ВСНХ, который в 1924-1926 гг. возглавлял шеф тайной полиции Ф.Э.Дзержинский, и директора предприятий стремились пере­ложить это дело на техников. «...Работа по определению норм выработки, расценок, размещению рабочих по способностям на многих предприятиях пала на беспартийных инженеров, техников, мастеров, - свидетельство­вал бывший меньшевик Н.Валентинов, возглавлявший в те году газету ВСНХ. - Отказаться нести этот груз они не могли: дирекция заводов и тресты их за это увольняли». В результате многие рядовые рабочие испы­тывали к таким «спецам» самую настоящую ненависть, видя в них орга­низаторов эксплуатации. «В одном предприятии им угрожали, ругали по­следними словами, как буржуев и людей «старого режима; в другом пред­приятии, как бы невзначай, обливали водою; в третьем - на тачке вывозили с фабрики; в четвертом - били стекла их квартир; в пятом - били по лицу, а чтобы битый инженер не знал, кто его бьет, накидывали ему на голо­ву мешок». Дзержинский требовал беспощадно наказывать руководителей заводов, которые не в состоянии были «грудью защищать технический персонал»[232].

   4. Усиление однопартийной диктатуры

Переход к НЭПу сопровождался дальнейшим усилением авторитар­ного режима в политической области. Тот же самый X съезд большевист­ской партии (1921 г.), который принял решение об отказе от продразверст­ки, по предложению Ленина, постановил запретить деятельность любых внутрипартийных фракций. Все имевшиеся платформы (группы «рабочей оппозиции», «демократического централизма» и др.) объявлялись распу­щенными. «Неисполнение этого постановления съезда, - говорилось в резолюции «О единстве партии», - должно влечь за собой безусловно и немедленно исключение из партии»[233]. Организаторам новых фракций в будущем также грозили репрессивные меры, вплоть до исключения. Ре­золюция X съезда впоследствии использовалась для борьбы с внутрипар­тийной оппозицией. Уже вскоре начались преследования лево-коммуни­стических кругов. В июне 1921 г. ЧК разгромила Рабоче-крестьянскую социалистическую партию, которая была создана старым большевиком В.Панюшкиным и призывала к очищению большевизма от «антирабо­чих» элементов, освобождению от «опеки» бюрократии и «исполкомов- щины», возвращению к подлинным Советам 1917 г. со свободой для всех «советских партий» и контролю над производством со стороны рабочих союзов[234]. Другой представитель левых коммунистов Г.И.Мясников под­верг критике бюрократизацию партии и социальное неравенство. Он по­требовал возродить рабочие Советы и создать крестьянские союзы. Эти органы должны были, по его мнению, выполнять также экономические (производственные и снабженческие) функции. Мясников ратовал за сво­бодные выборы в Советы, причем свободу слова и агитации должны были получить трудящиеся - сторонники любых идейных направлений: «от монархистов до анархистов включительно». В марте 1922 г. Мясников был исключен из большевистской партии и арестован, но после 12- дневной голодовки освобожден на поруки.

Тем более нетерпимым стало отношение правящей партии к оппози­ционным организациям, движениям и течениям, не примыкавшим к боль­шевистскому лагерю. Ведущие анархисты, участвовавшие в Махновском движении (В.Волин, А.Д.Барон, М.Мрачный идр.), находились в заклю­чении с декабря 1920 г., анархо-синдикалист Г.П.Максимов - с марта 1921 г. К 1922 г. созданные анархо-синдикалистами профсоюзы были рас­пущены, а либертарные печатные издания закрыты. После десятидневной голодовки протеста в Таганской тюрьме (1921 г.) и протестов зарубежных профсоюзных делегаций, Волин, Максимов, Мрачный и другие активи­сты были высланы из России. Другой анархо-синдикалист А.М.Шапиро был арестован после поездки на международную синдикалистскую кон­ференцию в Берлин летом 1922 г., но после очередных протестов также депортирован из страны[235]. Эсеры-максималисты и левые эсеры, объе­динившиеся в сентябре 1922 г. в единую организацию, были разгромле­ны в следующем году: в сентябре 1923 г. было арестовано Центральное бюро и закрыт клуб в Москве, перестали выходить их журналы «Знамя» и «Максималист». Максималистов и левых эсеров арестовывали по всей стране; такая же судьба постигла делегатов съезда, созванного ими в де­кабре 1923 г.