Опанасовы бриллианты - Марк Ланской

— Извините меня, я к вам всего на минутку. Я занесла Коле книги, — сказала Наташа.

— А то бы посидели, пообедали с нами.

Было нечто извинительное в голосе Марии Сергеевны. О разрыве Николая с Наташей она не знала, но как мать чувствовала, что в их отношениях что-то надломилось. И эта аккуратная вежливость Наташи тоже была неспроста. Раньше она была другой.

— Вы уж, Наташа, займитесь тут чем-нибудь, а я — на кухню… — Мария Сергеевна положила перед гостьей стопку старых номеров «Огонька» и торопливо вышла.

В комнате было так же, как и полгода назад.

Случайно взгляд остановился на сером блокноте, лежавшем на столе. На обложке было написано: «Дневник практиканта». Наташа раскрыла блокнот и начала листать. Первые двадцать страниц были строго расчерчены колонками сверху вниз. Каждая колонка обозначала свое: «Дата», «Что сделано», «Примечание». На первой страничке было написано: «25 июня. Приступил к расследованию по делу об ограблении Северцева. Допросил потерпевшего. Разработан план поисков кондукторши». Графа «Примечание» оставалась пустой.

Ниже было написано: «26 июня. Весь день провел, в поисках кондукторши. Проверил два трамвайных парка, и все безрезультатно. Кондукторша не найдена». Графа «Примечание» по-прежнему пустовала.

Еще ниже тем же твердым, отрывистым почерком: «27 июня. Кондукторша найдена. Обнаружено место преступления. Изъяты вещественные доказательства: расческа, мундштук, окровавленные платки. Все отправлено на экспертизу. Собаки взяли след, но он оборвался у остановки такси. Вот где начинаются запорошенные следы».

Дальше никаких записей не было.

«Вечером он запишет сюда еще что-то. Только об этом я уже не узнаю. Не узнаю никогда», — горько подумала Наташа и принялась вяло листать блокнот. Во второй половине его она увидела обрывистые наспех написанные строки:

«Салют! Браво! Толик взят. Сатанински упрям — запирается. Морочит голову и чертовски неглуп. Говорил с его соседкой. Сказала, что позавчера приходил какой-то „белявый“ со шрамом на щеке. Имени не знает. Он! Никто не знает его фамилии и адреса. Максаковых в это время дома не было. Нужно торопиться — уйдет. За зеркалом нашел письмо от какой-то Кати Смирновой. Письмо написано месяц назад из дома отдыха „Лебедь“, адресовано Толику. На штемпеле стоит: „Красновидовск, Московской области“. Связался по телефону с директором дома отдыха. Подняли документацию и нашли московский адрес Кати Смирновой.

Какое письмо она писала Толику! А ведь кому? Вору! Когда-нибудь я покажу его Наташе — пусть знает, что значит любить по-настоящему. Катю нашел быстро. Отрекомендовался старым другом Толика. Поверила. Любовь слепа. А когда узнала, что Толик арестован по недоразумению, за скандал в ресторане, — как она переживала! Если бы знал этот бандит, как его любят.

Она просила меня помочь Толику. Я ответил, что одному мне это сделать трудно, необходимо разыскать его друзей. Катюша сказала, что для этого нужно ехать в Клязьму к Князю. Он живет на даче. Клязьма! Князь! Он где-то рядом!.. Не знаю — кто в эту минуту больше волновался: я или Катя? Кате нужно было идти на работу, но она (умница!) куда-то позвонила и отпросилась.

Поехали в Клязьму. Бедняжка, по наивности верит, что Толика взяли за скандал в ресторане. Она даже сказала, что его не нужно сердить — у него плохие нервы. Очень огорчена, что его могут долго продержать. Катюша живет вдвоем с матерью-пенсионеркой, работает на заводе и учится в вечернем техникуме.

Но вот, наконец, в Клязьме. Как хорошо за городом! Бор, воздух, зелень! Когда же всем этим я буду пользоваться хоть один месяц в году? Ничего, дай закончить университет, а там посмотрим.

Но вот и дача. Старенькая, запущенная, покосившаяся. Все затянуто плющем, кустарником и чем-то таким, что, кажется, называют чертополохом. По всему чувствуется — нет руки хозяина. Стучим… Открывает молодая, лет тридцати, женщина. В ярком халате, заспанная, зевает. С Катей поздоровалась, как со знакомой. Спросил Князя. Дама посмотрела настороженно, ответила, что его нет дома и что он уже две недели назад уехал к тетке в Рязань. Две недели? Загибаешь, красавица. Ты тоже, оказывается, в курсе дела. Северцева ограбили всего неделю назад, позавчера Князь был на квартире у Толика, а ты мне — две недели…

В разговор особенно не пускался, но вел себя нарочно вульгарно. Даже подмигнул ей. Попросил бумаги и карандаш. Стрельнул при этом глазами на Катюшу — дескать, при ней нельзя говорить, лучше напишу. Поняла и вынесла бумагу и карандаш. Освоилась и закурила. Глазами так и играет. Кокетничает. Пусть-пусть, значит принимает за своего. В записке написал: „Толика застукали, сейчас в Таганке. Будь осторожен. Связь держи с его марой. Просит папирос“. Ни имени, ни фамилии не написал. Попросил, чтобы сегодня же записку переправили в Рязань (при этом хитровато подмигнул и опять покосился в сторону Катюши). Никогда не знал, что могу так здорово подмигивать. На прощание дама лукаво и обещающе бросила, чтоб заходил. Пообещал зайти.

Начало хорошее. Она мне верит. Но вот Князь, что он подумает, когда прочитает записку? А впрочем — ничего страшного. Приход Катюши — за меня. Предупреждение об опасности — и за, и против.

После Клязьмы заехал в отделение. Там ждала меня мать Толика. Голова в бинтах. Плачет. Допросил. Оказывается, что вчера вечером заходил пьяный Князь, адреса его она не знает. Перевернул в комнате все вверх дном — искал какую-то золотую медаль. Какую-то! Мать!.. Всей беды ты еще не знаешь. Медали Князь не нашел. Матери и сестре Толика Князь нанес тяжелые побои. Это обыграть. Психологически.

1. Вызвать судебно-медицинскую экспертизу к Максаковым. Необходимо заключение о характере и степени телесных повреждений. (На это 1 час).

2. Еще раз допросить Толика. При допросе хорошенько обыграть визит Князя за медалью. Подать его с накалом. Поссорить друзей! Вызвать гражданку Максакову — может будет необходима очная ставка.

3. Вечером, как только стемнеет, с Карпенко в Клязьму! А может быть придется подежурить там несколько ночей. Третьего не брать — суета. Карпенко хитер, как лис, и силен, как Иван Поддубный. Итак, впереди Князь!..»

На этом записки оборвались.

Дверь открылась и в комнате запахло борщом. Наташа вздрогнула и, словно трусливый воришка, которого поймали с поличным, быстро захлопнула блокнот.

Вернувшись домой, Наташа почувствовала себя усталой. Заснула она поздно, почти на рассвете. Ее мучили кошмары, в которых Николаю грозила опасность. Наташа хотела помочь, но не могла, пыталась кричать — не было голоса, силилась бежать — подламывались ноги…

Толик в камере, где сидело восемнадцать человек, был загадкой, — никто не знал, за что он попал в Таганку. А Толик думал о своем. Думал о матери, о сестренке Вале, о Катюше. Больше всего о Катюше.

Как ждала Катя того дня, когда он устроится на работу! Ведь на заявлении уже стояла резолюция директора завода: «Оформить слесарем пятого разряда с 26 июня». После первого дня работы Катюша обещала досыта угостить его мороженым. Досыта… Мороженым… Милая… Обещала на стипендию купить билеты в театр. Двадцать шестого она ждала с волнением. Но не дождалась. Двадцать пятого был ресторан, была «Дубовая роща»… А потом, потом тюремный надзиратель показал место на нарах.

Так, выкуривая папиросу за папиросой, он лежал до тех пор, пока не пришел надзиратель и не крикнул на всю камеру своим зычным баритоном:

— Максаков, к следователю!

Толик вошел, как и полагается по инструкции входить к следователю, с сомкнутыми за спиной руками. Захаров предложил сесть, показав глазами на табуретку. Толик сел.

Готовясь к допросу, Захаров все продумал до тонкостей, и, как это рекомендует студенческая практика юридических факультетов, составил вопросы, на которые уже заранее предполагались возможные варианты ответов. Не предполагал Захаров только одного: что в ответ на все его вопросы Толик будет лишь лениво зевать и сонно смотреть в окно.

Что-то оскорбительное для молодого следователя было в этом равнодушии подследственного.

Захаров нервничал. Трое суток он бьется над Максаковым, но допрос не подвинулся ни на шаг. За какие-то полчаса он закуривал уже третью папиросу.

— Гражданин следователь, вы так много курите. — спокойно заметил Толик, наблюдая, как Захаров разминал пальцами папиросу.

Николай видел, как жадно посмотрел Толик на папироску, и просто, как всякий курящий человек, который понимает, что значит хотеть курить, протянул ему раскрытый портсигар.

— Закуривайте.

Папироску Толик взял.

— Совсем, как в кино. Там тоже при допросах следователь всегда угощает папиросой. — Толик усмехнулся, пуская кольцо дыма.

— Есть вещи, в которых невозможно отказать даже врагу. А мы с вами граждане одной страны.