Опанасовы бриллианты - Марк Ланской

— Здесь! — выдохнул глухо Алексей и сделал шаг вперед. Но Захаров остановил его:

— Не подходите близко.

Захаров раскрыл планшет. Приблизительный, в основных чертах план местности — три березки и тропинка, ведущая к шоссе, — был набросан за минуту.

К тряпкам и веревке Захаров пока не дотрагивался. Предварительно требовалось осмотреть место вокруг этих первых свидетелей преступления. Захаров не ошибся, полагая, что тут должны быть обнаружены и другие предметы. В примятой траве лежала светло-зеленая расческа и маленький, прокуренный мундштук янтарного цвета.

— Ваш? — Захаров повернулся к Северцеву, боясь, что тот ответит: «Да».

Но Северцев отрицательно покачал головой и с той же виноватостю, которая все эти дни сквозила в его голосе, тихо ответил:

— Я не курю.

Не понять было Северцеву, почему лицо Захарова после этого озарилось радостью.

В планшете оказался специальный зажим, которым Захаров закрепил мундштук так, чтобы не стерлись следы пальцев.

К расческе сержант подбирался, словно к спящей змее, которая может укусить, если ее взять не там, где полагается. В эти минуты Северцев не только разговаривать — дышать боялся. Он не представлял ясно, для чего Захаров делал все это, но понимал, что это нужно.

Рассматривая расческу на солнце, Захаров обнаружил на ее плоских боках серые отпечатки, оставленные чьими-то потными пальцами.

— Ваша? — обратился он снова к Алексею.

— Нет!

В планшете нашлось место и для расчески. Как и мундштук, она была закреплена торцами в особом зажиме.

Захаров опустился еще ниже к земле: он заметил, что трава была в бурых накрапах.

— Кровь, — сказал Захаров и, сорвав несколько таких травинок, положил их в блокнот.

Закончив предварительный осмотр и сфотографировав место преступления, он написал на листке бумаги номер телефона майора Григорьева и подал его Северцеву.

— Звонить умеете?

— Умею, — с готовностью ответил тот, стараясь хоть этим помочь сержанту.

То, что Северцев должен сообщить Григорьеву, было написано на этом же листке: «След найден. Жду у рощи. Захаров».

Когда Алексей ушел, Захаров сел на траву и закурил. В эти минуты он походил на золотоискателя, который после долгих и мучительных поисков напал, наконец, на такую жилу, где драгоценный металл лежит в самородках. Так аппетитно Захаров курил только на войне, в передышках между боями.

Сержант размечтался. Все вокруг было мирное, нефронтовое, а вот настроение каким-то маленьким отзвуком, тонким отголоском напоминало те далекие, отгремевшие боевые будни, которые имели особый вкус, свой особый цвет и запах. Так, отдаваясь памятью прошлому, он сидел, пока перед ним не появилась высокая фигура Северцева.

Вскоре пришла служебная машина. Из нее вышли Григорьев, Гусеницын и Зайчик. Последним вылез широкоплечий и небольшого роста парень с овчаркой.

У проводника собаки было скуластое монгольское лицо, черные, как смоль, стриженые волосы и раскосые глаза.

Ни о чем не расспрашивая, майор молча, с озабоченным лицом присел на корточки и принялся рассматривать тряпки, шпагат, траву. Все молчали. В уверенных движениях Григорьева было нечто тайное, непостижимое для других, но хорошо известное ему.

— Ясно, ясно, — проговорил он и, встав, отряхнул руки. — Пускайте собаку.

Проводник дал понюхать овчарке носовой платок, издал при этом гортанным голосом «След!» — это была команда, — и собака, покружив вокруг березок, рванулась в глубь рощи, к прудам, почти касаясь кончиком носа земли.

Григорьев, Гусеницын и Зайчик поспешили за собакой. Захаров и Северцев остались на месте — так распорядился майор.

Минут через десять вернулся запыхавшийся Зайчик и сказал, что след оборвался у стоянки такси. Переведя дыхание, он закончил:

— Майор приказал ждать вторую собаку.

Когда след старый или затоптан, собака зачастую теряет его или сбивается на ложный след. В таких случаях для проверки пускают другую собаку.

Вскоре на шоссе остановилась «Победа» и из нее выпрыгнула лобастая, с темной спиной овчарка. Собаку держал высокий, пожилой человек с длинным и узким лицом. Его тонкие руки, которые свободно болтались в широких рукавах белого кителя, еле справлялись с нетерпеливым псом.

Овчарку звали Палах. Это был красивый пес с внушительным экстерьером. После того, как ему дали понюхать носовой платок, он тоскливо завизжал, покружился на месте, и, как и первая ищейка, повел к шоссе. У кромки шоссе Палах повернул назад и, никуда не сворачивая, повел своего хозяина к прудам.

Становилось ясно, что грабители бежали врассыпную, чтобы в случае поисков сбить со следа.

Пока сержант думал, что же нужно будет предпринять, если след опять оборвется, снова прибежал Зайчик, обливаясь потом, он скороговоркой сообщил:

— И эта привела к стоянке такси. Майор приказал все забрать и идти к нему.

Захаров еще раз окинул взглядом место преступления, аккуратно завернул обнаруженные предметы в пергамент и, поблагодарив понятых, направился к парку. Только сейчас он почувствовал голод и усталость.

Недовольные потерянным следом, собаки досадно повизгивали. Палах то бросался к лесу, то тянул своего проводника назад и, извиваясь между машинами, всякий раз подводил к «Победе», стоявшей в стороне от других машин. Растерявшийся шофер — он был молод и, как видно, новичок в своем деле — сидел в кабине белее полотна и не знал, что делать: терпеливо ждать пассажира или подобру-поздорову убираться порожняком.

Майор заметил волнение шофера и успокоил его.

— Не обращайте внимания, молодой человек, это к вам не относится… — И, отойдя в сторону, хмуро добавил: — След потерян.

Оставалась еще одна надежда: мундштук и расческа. Об этом Захаров сказал Григорьеву, когда они вернулись в отдел. Майор внимательно рассмотрел эти находки и осторожно снова закрепил их в зажимах. Вызвав посыльного, он распорядился.

— Немедленно отправьте в научно-технический отдел.

Майор посмотрел на покрасневшие от бессонных ночей веки Захарова, на его ввалившиеся щеки.

— А что, если и эти отпечатки нам ничего не дадут? Предположим, что они принадлежат грабителям. Но ведь может быть и так, что преступники не имели еще ни одного привода! Это во-первых. Во-вторых, может быть, что отпечатки пальцев оставлены не грабителями. Может?

Майор испытующе посмотрел на Захарова.

Сержант уверенно выдержал его взгляд.

— Я учел и это, товарищ майор. Есть еще два пути. Первый — искать гражданина со светлыми волосами и свежим шрамом на правой щеке. Другой путь обнаружен сегодня. Теперь уже ясно, что грабители уехали на такси. В Москве три тысячи шоферов-таксистов. Цифра немалая! Но в ночь, когда был ограблен Северцев, работала тысяча водителей. Значит, две тысячи уже отпадают.

— Не забывайте, что это было три дня назад.

— У шоферов такси очень хорошая память на пассажиров. Они отлично помнят тех, кого везли даже неделю назад. А эта знаменитая тройка не могла не обратить на себя внимание. Они нервничали, спешили и, наверняка, хорошо заплатили.

Майор откинулся в кресле. Хотя кое-что из этого плана ему и самому приходило в голову, но он не мог, однако, не порадоваться сообразительности сержанта. «Молодчина! Умен!..» — подумал Григорьев и, встав, подошел к нему вплотную.

— Правильно. Только умей рассчитывать силы. А сейчас — отдыхать! Желаю удачи. — И уже тоном более строгим закончил: — Пока не выспишься — на работе не смей появляться!

— Есть, товарищ майор, — и Захаров вышел из кабинета.

Когда он спустился в дежурную комнату, лейтенант Ланцов молча подал ему свернутую вдвое бумажку. Это была телеграмма из хворостянского районного отдела народного образования. В телеграмме подтверждалось, что окончившему в 1948 году хворостянскую среднюю школу Северцеву Алексею Григорьевичу был выдан аттестат зрелости с золотой медалью.

Захаров бережно сложил телеграмму и положил ее в блокнот. Перед уходом он попросил:

— Товарищ лейтенант, прошу вас, когда Северцев придет с обеда, передайте ему, что завтра в десять утра я за ним приеду. Пусть ждет в дежурной.

Манежная площадь была залита утренним солнцем. Моховая улица выглядела особенно оживленной. Она звенела молодыми голосами, пестрела цветными нарядами девушек; отовсюду неслись возгласы приветствий, смех, шутки…

— Вот и университет. — Захаров показал на здание с большим стеклянным куполом.

Северцев в ответ только вздохнул.

Московский университет летом жил особой, напряженной жизнью. Со всех концов страны съезжалась сюда молодежь, чтобы померяться знаниями на экзаменах. Сколько бессонных ночей проведет какой-нибудь сибиряк за дальнюю дорогу, прежде чем увидит Москву, Кремль, университет… Не нужно быть робким человеком, чтобы на первых порах растеряться. Все, что когда-то схватывал одним лишь воображением — сейчас лежит перед тобой живое, под рукой. Смотри, любуйся, запоминай.