Опанасовы бриллианты - Марк Ланской

Толик вновь жадно припал к стакану, выпил его до дна и швырнул на стол. Лег на диван. Заплакал. Заплакал беспомощно, горько, как плачет только пьяный. И чем дольше плакал, тем сильнее просыпалась в нем жалость к самому себе. Так он лежал до тех пор, пока стук в дверь не вывел его из этого забытья.

Что-то недоброе почудилось в этом равномерном и вкрадчивом стуке. Так к нему никто не стучал. Толик поднял голову. Дверь комнаты была закрыта на крючок. За дверью стояла подозрительная тишина. Раньше этой тишины не было. Всегда из кухни доносился стук посуды и нескончаемый гвалт (квартира была многонаселенной), а сейчас, к тому же, стоял обеденный час. Послышался сдержанный женский голос, переходящий на шепот. Толик узнал самую горластую соседку.

«Почему они шепчутся? Что-то здесь не то».

Стук повторился. На этот раз он был упрямый и продолжительный. Толик встал с дивана. Под ногами заскрипел старый, рассохшийся паркет.

— Гражданин Максаков, откройте дверь, с вами разговаривает работник милиции, — донесся до него мужской голос.

Толик понял: за ним пришли.

— Вы хотите моего позора? Не выйдет! Вламывайтесь, если надоела жизнь! — хрипло крикнул он.

Ничего не помня, в припадке бешенства, он хватал все, что попадало под руку и бросал в дверь. Чайник, будильник, посуда, фарфоровая статуэтка — все ложилось черепками у двери, разлетелось по полу.

Нащупав в кармане нож, он вскочил на подоконник и посмотрел вниз. Под окнами никого не было. О высоте между асфальтированным тротуаром и подоконником второго этажа Толик не думал — этот прыжок он постиг еще в детстве.

Прыгнул. Прыгнул мягко, как кошка, сразу почти на четвереньках. «Спасен, спасен»… — мелькнула мысль. Но не успел он распрямиться, как почувствовал себя зажатым в тисках чьих-то сильных рук. Волосатые, громадные чужие руки! Попробовал вцепиться в них зубами, но дикая, нестерпимая боль в лопатках заставила его вскрикнуть.

— Ого, братишка, кусаться? Нехорошо, не по-мужски! — приговаривал старшина Карпенко, замыкая руки Толика особым приемом.

Толик повернулся и, увидев лобастое на крепкой шее рыжеусое лицо, уже не пытался вырваться: сопротивление бесполезно.

Все было бы хорошо, если б не Наташа. Она не выходила из головы, Николай ждал ее, но она не появлялась.

Последней надеждой на встречу с ней оставались конспекты по философии. Это были три толстые, аккуратно исписанные тетради. Глядя на них, Николай задумался. Вспомнился последний разговор на Каменном мосту, когда возвращались из театра. «Если это был настоящий разрыв, то нужно вернуть конспекты; если только ссора, то она слишком затянулась. Пора мириться. А главное — еще раз, может быть в последний, поговорить серьезно. Эх, будь, что будет — пойду!..»

И вот он стоит на лестничной площадке перед дверью и смотрит на медную пластинку с надписью «С. К. Лугов». Помедлив, нажал кнопку звонка.

Дверь открыла Елена Прохоровна. Она была подчеркнуто вежлива.

— Вы к Наташе?

— Да. Я занес конспекты.

— А ее нет. Пожалуйста, проходите, только, извините, у нас не убрано… И все из-за Наташиного отъезда.

— Как? Наташа уезжает?

— А вы разве не знаете?

— Я не видел ее уже давно…

— О, за это время столько воды утекло! Уезжает и надолго.

— А аспирантура? Ведь ее же рекомендовали…

Елена Прохоровна пожала плечами.

— Отказалась. Хочет поработать, узнать получше жизнь, а там будет видно и насчет аспирантуры.

Эта новость свалилась на Николая, как гром с ясного неба.

— Куда же она уезжает?

— Получила путевку в Верхнеуральск. Едут с Виктором. Коля, я давно собиралась с вами поговорить, но все как-то не находила случая, — голос Елены Прохоровны стал ласковым. — Давайте начистоту. Не буду читать вам нравоучений, хотя я и старше вас. Прошу об одном — оставьте Наташу. Если вы ее уважаете, то сделайте это хотя бы ради нее… Поймите, счастья вы ей не дадите. Общее, что было у вас, осталось позади, оно ушло вместе с детством, со школой… А теперь вы и Наташа — разные люди. Не обижайтесь на меня, Коля, матери всегда останутся матерями.

Николай слушал, не перебивая. Когда она закончила, он сухо ответил:

— Я обещаю вам не беспокоить вашу дочь.

Теребя пальцами бахрому скатерти, Елена Прохоровна после минутного молчания тихо проговорила:

— Да, я вас об этом очень прошу.

— До свидания. — Николай направился к дверям.

На душе у него было тяжело. Медленно спускаясь по лестнице. Николай испытывал чувство человека, которого незаслуженно отхлестали по щекам.

На улице он остановил такси и попросил подвезти его в парк.

— В какой?

— Все равно, только побыстрей… Впрочем — в Центральный.

…В тот вечер Николай впервые в жизни выпил лишнее.

С непокрытой головой, в плаще Наташа стояла под дождем у дома Николая. Она и не заметила, как к ней подошла пожилая дворничиха:

— Детка, да это что же ты мокнешь-то? Нешто горе какое? Ай муж прогнал? Целый час, поди, под дождем стоишь. Простудишься так.

Наташа не ответила, даже не шевельнулась. Дворничиха потопталась на месте, что-то еще сказала и скрылась в темноте подъезда.

Заслышав тяжелые шаги за спиной, Наташа оглянулась и увидела Николая. Без пиджака, в одной тенниске, он шел необычной, не своей походкой.

— Коля!

Николай вздрогнул.

— Ты пьян?

— Да, я пьян, — резко ответил Николай. Опершись рукой о железную решетку ограды, он смотрел на Наташу.

— Ты у меня был сегодня?

— Был. Заносил конспекты.

— А меня ты не хотел видеть?

— Да… Нет. Не хотел. Многого я теперь не должен хотеть…

— Коля, ты весь промок, можешь заболеть.

— А зачем тебе мое здоровье? — Николай горько улыбнулся.

— Коля! Что ты говоришь? Зачем ты меня мучаешь?

— Мы слишком разные… А потом, ведь ты скоро… — Николай хотел сказать, что он от всей души желает ей счастья с Виктором, что он больше ни разу не побеспокоит ее, но раздумал. — Прощай.

Наташа заметно похудела и осунулась. Не радовало ее, что сданы государственные экзамены, что получен диплом, что Ученый совет факультета рекомендовал ее в аспирантуру. Это состояние мать объяснила просто: сильное переутомление от экзаменов.

Решив отдохнуть днем, Наташа легла на кушетку. Какие только доводы ни выискивала она, чтобы не вспоминать о Николае. Старалась убедить себя, что в жизни ей с ним не по пути, что у него тяжелый характер, что больше всего на свете он любит свою работу. Нет, нет! — твердила про себя Наташа, лежа на диване. — Ни за что в жизни мы не должны быть вместе! Расстаться. Забыть все…

От дум начала болеть голова. Наташа встала. Раскрыла альбом с фотографиями… Подойдя к книжному шкафу, сквозь стеклянные дверцы она увидела голубой томик Лермонтова. Эту книгу в прошлом году ей подарил Николай.

Открыв томик, прочла надпись:

«Наташе — в день рожденья с пожеланиями оставаться такой же хорошей, какая ты есть сегодня. Николай».

…Почему-то вспомнился лыжный поход в Мамонтовку. Кругом лес и не души. На ветвях сосен повисли огромные хлопья снега, которые срывались от малейшего прикосновения и беззвучно падали в сугробы. У нее сломалось лыжное крепление. Полчаса Николай возился с металлическими пластинками, до крови расцарапал себе пальцы, но так и не смог починить. До ближайшего селения было километра два, вблизи — ни дорожки, ни тропинки. Николай понес ее на руках по глубоким уснувшим сугробам. Понес вместе с лыжами. По его глазам Наташа тогда видела, как он был счастлив! «Все это было так давно и так недавно», — очнулась Наташа и поставила книгу обратно в шкаф.

На нижней полке лежали «Криминалистика» и «Судебная психиатрия». Эти книги ей дал почитать Николай. «А что, если они ему нужны? Ведь он их дал всего на три дня, а прошло уже больше трех недель». Наташа раскрыла «Криминалистику». На титульном листе стоял штамп университетской библиотеки. Волнуясь, прижала книгу к груди. И здесь же осуждающе подумала:

«Чему радуюсь? Тому, что у меня есть зацепка и я могу пойти к нему еще раз? Есть повод для встречи? Дура! Бесхарактерная дура… Ни за что, никогда, ни одного шага!..». Швырнула книгу на стол и села на диван, беспомощно опустив руки.

А через пять минут Наташа, поправив перед зеркалом прическу, взяла книги и вышла из дома.

Неожиданный приход Наташи смутил мать Николая. Вытирая руки о фартук, Мария Сергеевна пригласила ее пройти в комнату, извинилась, что у них такой беспорядок, потом пожаловалась на сына — не всегда приходит обедать.

— Вы только подумайте, Наташа, утром выпил всего-навсего стакан чаю. Уже четвертый час, а его все нет и нет. Не работа, а наказанье. Извелся весь.

— Извините меня, я к вам всего на минутку. Я занесла Коле книги, — сказала Наташа.