Новый Мир ( № 6 2010) - Новый Мир Новый Мир

а меж страниц — тесак зазубренный,

таким на Бессарабке мясники  

разделывают киевское утро.

А свет неоновый то вспыхнет —

вот бабулька — божий одуванчик,

а то погаснет — и бабульки нет,

лишь темнота портвейном три шестерки

со мною, запинаясь, говорит,

что этот лифт — исчадие сюжета,

он не застрял, а тронулся умом,

и что, под оболочкою бабульки,

скрываются все те, кого вначале

повествованья ты перечеркнул.

Исход москвичей

Вслед за Данте, по кругу МКАДа, отдав ключи —

от квартир и дач, от кремля и от мавзолея,

уходили в небо последние москвичи,

о своей прописке больше не сожалея.

Ибо каждому, перед исходом, был явлен сон —

золотой фонтан, поющий на русском и на иврите:

“Кто прописан в будущем, тот спасен,

забирайте детей своих и уходите…”

Шелестит, паспортами усеянная, тропа:

что осталось в городе одиночек?

Коммунальных стен яичная скорлупа

и свиные рыльца радиоточек.

Это вам Москва метала праздничную икру —

фонари слипались и лопались на ветру,

а теперь в конфорках горит украинский газ,

а теперь по Арбату гуляет чеченский спецназ,

лишь таджики-дворники, апологеты лопат,

вспоминая хлопок, приветствуют снегопад.

Даже воздух переживает, что он — ничей:

не осталось в городе истинных москвичей.

Над кипящим МКАДом высится Алигьери Дант,

у него в одной руке белеет раскаленный гидрант,

свой народ ведет в пустынные облака

и тебе лужковской кепкой машет издалека.

*    *

 *

Когда-то и я работал водителем автобуса.

О, что это был за чудесный автобус:

длинный и фиолетовый, как баклажан!

Двери его открывались почти без шипения,

кожаные сиденья еще долго хранили

оттиски пассажирских спин и седалищ,

двигатель довольно урчал.

Такое вот обычное счастье,

длинное, фиолетовое счастье быть.

Вместе мы возили инвалидов к морю.

Как говорил Лисандр, директор автобазы:

“Что нужно человеку, чтобы встретить пропасть?

Отвесные скалы, голодные волны,

чайки, раскаленные добела от злости,

и наша автобаза…”

О, эти милые существа, бывшие герои,

калеки всех возрастов и мастей!

Один безногий старикан в медной бейсболке

учил меня песням ахейского спецназа,

помню:

“Жил бы я у большой реки,

был бы я молодым и голым

и смотрел бы, как твердеют твои соски

над моим глаголом…”

Хорошо быть водителем автобуса,

роскошного автобуса для инвалидов,

особенно в Спарте.

*    *

 *

2010 год, январь, потерянность вокзала,

чему, блаженный идиот, ты улыбаешься устало?

Снег, перемешанный с золой и пахнущий копченой воблой,

вот человек — внезапно злой, вот человек — внезапно добрый,

разрушив собственный дурдом, он выбрался из-под завала,

еще не знающий о том, что жизнь его поцеловала —

в свирепой нежности своей, как примиряющая сила,

он думал, что простился с ней, а жизнь его не отпустила.

Острое

Оттого и паршиво, что вокруг нажива,

лишь в деревне — тишь да самогон в бокале,

иногда меня окликают точильщик Шива

и его сестра — смертоносная Кали:

“Эй, чувак, бросай дымить сигареты,

выноси на двор тупые предметы…”

Так и брызжет слюною точильный круг,

оглянись, мой друг:

у меня не дом, а сплошные лезвия-бритвы,

вместо воздуха — острый перец, постель — в иголках,

а из радио — на кусочки рваные ритмы,

да и сам я — весь в порезах, шрамах, наколках.

Если что и вынести, то вслепую —

эту речь несвязную, боль тупую.

Так пускай меня, ай нэ-нэ, украдут цыгане,

продадут в бродячий цирк лилипутов,

буду ездить пьяненьким на шарабане,

всё на свете взрослое перепутав.

Воспитают заново, как младенца,

завернут в наждачные полотенца,

вот он — ослепительный Крибли-Крабли:

руки — ножницы, ноги — кривые сабли!

Язык в крапинку

Горланова Нина Викторовна и Букур Вячеслав Иванович родились в Пермской области. Закончили Пермский университет. Прозаики, эссеисты, печатались в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Октябрь”, “Звезда” и др. Живут в Перми.

Рассказ

Осень, потирая руки, приближалась к мичуринским садам.

Клара проснулась и снова закрыла глаза: “Зачем купила этот пододеяльник с египетскими мотивами — под ним как в саркофаге!”

— Нефертити, — заискивающе сделал комплимент муж.

— Вогулкин (так она называла его), я беру это белье только на дачу… ну, что делать, я и братья без отца росли, дед-инвалид на шарманке играл у рынка — выбросить ничего не могу!

— Вы не поняли меня, крутые плечики! Рассолу бы...

Она встала и встретилась с собой в зеркале: да, похожа на Нефертити, только с близко сидящими уральскими глазками.

Ее братья-близнецы тоже проснулись — в другом углу дачного скворечника. Вот если бы у Нефертити были братья-инвалиды и долго бы размышляли над своей непростой судьбой, то они схожи бы оказались с братьями нашей Клары.

Генюся, простая душа, уже рассказывает сон: привезли Чудотворную — в золоте-жемчугах, и вот люди выбегают, прямо из реанимации, все в трубках — исцелились!

— Вчера в новостях было: везут к нам эту икону, — вспомнил Борюн.

— И мы с тобой как побежим! Потом ты спрашиваешь: “С чего это ноги такие здоровые?”

Близнецы принялись надевать ортопедические ботинки.

В это время их шурин Вогулкин с жизнеутверждающим шумом втянул стакан рассола:

— Етитское мясо! Руку протянул — ртуть бьет в руку. Ногой двинул — ртуть в ногу.

Клара очищала вареные яйца:

— Богородица-то мне помогает, особенно против пожарников. Как придут подкормиться…

Вогулкин принялся загружать картошку в багажник “москвича”, покраснев всей лысиной.

— Осторожней мимо ласкового крыжовника! — попросила Клара. — Он и так год болел после смерти мамы… А уж как бы она радовалась нашей машине! Так и звучат в ушах мамины слова: “Как вывезти картошечку, нашу кровиночку!”

По уральскому небу плыли пушистые упитанные щенки.

Близнецы вслух сожалели, что похолодало и на даче им уже не ночевать. Клара — как всегда за рулем — молчала. Въехали на шоссе.

— Сон не могу забыть, — крутился Генюся. — А вдруг Чудотворную в натуре мимо провезут… и мы исцелимся?

Вогулкин успокоил: инвалидность по-любому не отберут — вторая группа уже навсегда, как в справках сказано, а милостыню просить — придется представляться вам, здоровяки.

— По системе Станиславского, — добавила Клара.

Вогулкин загоготал.

Его гогот имел такое свойство: всем вокруг хотелось чересчур жить — посадить еще десять кустов ласкового крыжовника, усыновить троих и даже, может быть, сделать кому-то искусственное дыхание…

— Вот когда этот дуб уральский в восьмом классе в первый раз загоготал — родителей в школу вызвали, — сообщила Клара младшим братьям. — Роза Валерьевна сразу за валерьянку!

На привокзалке Вогулкин каждому из братьев сунул по корявой палке.

— Больше часа не стойте, — эмвэдэшным басом распорядился он. — Продует, а первую группу инвалидности — сами знаете — дают за три дня до смерти.