Новый Мир ( № 6 2010) - Новый Мир Новый Мир

В Турцию за обувью она вырвалась только один раз — турки вдруг сами добежали до Москвы, расселись по офисам и стали манить горячим глазом: ханум, не ходи к нам туда, ходи сюда, заказывай!

— Анкара — столица у нас. А Стамбул — то же самое, что у вас Петербург, — ласкает слух Кларе один молодой турок, похожий на Аполлона.

Но россияне — опять вдруг — метнулись к китайской обуви, впрочем, как и весь земной шар. Раньше они старались купить прочную дорогую обувь на много лет, вот над этим и суетились в районе Стамбула. А теперь важнее — очень модная и очень дешевая обувь от сынов Поднебесной.

Белокаменная отпала и вместе с ней горячие турецкие взгляды, которые изредка нужны в жизни.

“Обувая, я не делаю людей добрее или умнее”, — думала Клара. А в детсаду она миллион сказок сочинила, когда кто-то не хотел перейти с бейсболки на осеннюю шапку или плохо ел суп. Дети в ее группе лет с четырех понимали уже, что в каждой сказке должны быть противники главного героя. Ждут-ждут, когда же будет страшное, подсказывают: “А в это время Карабас Барабас подслушал и украл все”… Все дети Проппы. Но важнее другое: победа над страшным! Они учились вместе спасаться к концу каждой сказки. Дети становились храбрее и щедрее, а Клара — терпеливее (ее травила одна шизофреничка-родительница, писавшая на нее доносы на девяти страницах школьной тетради, да и сама заведующая через день произносила: “У меня лисий воротник пахнет прогорклым жиром. Неужели кто из нашего коллектива мне его мажет?”).

Борюн и Генюся в это время обсуждали, куда бы уехать, чтобы не столкнуться с чудотворной иконой.

— Давай к тете Варе, там точно не попадем под исцеление.

— Клару предупредим из такси.

От одной этой мысли, что не будет этого часа на площади, ноги еще больше подкосились.

Тут прошли тучей люди с электрички, и эта туча разразилась осадками в виде мятых бумажек и монет. Братья очнулись и наспех запели:

Четвертые сутки пылают станицы,

Потеет дождями донская земля...

Не падайте духом, поручик Голицын,

Корнет Оболенский, налейте вина!

— А может, на дачу? — спросил Борюн.

— А если ночью заморозки? Все-таки к теть-Варе.

Тетя Варя была дома. Она ответила им по мобильнику, как всегда, криком:

— Зоря, Зоря, не лезь, видишь — я отвечаю… Да приезжайте, уж давно пора!

Братья купили в киоске две жестянки чаю с важной надписью “Граф Грэй рекомендует”. Таксисты все были давно родные — они рвали братьев друг у друга и снижали цены.

В эту минуту подъехал Спиридоныч, который гордился своим старообрядческим отчеством. В этом было что-то надежное, хотя машина у него старая и бренчит иногда, словно говоря: “Болит у меня где-то в районе сердца”.

Зато он часто подвозит Генюсю и Борюна, несмотря на то что их дом виден с привокзалки.

На всякий случай Спиридоныч сделал лицо безразличным, когда услышал:

— На каком расстоянии от города заканчиваются чудотворные лучи от Почаевской? А вдруг до теть-Вари долетят? Говорил я тебе, толмил я тебе: лучше на дачу!

Вдруг машина заглохла.

— А вот и приехали. С зажиганием какая-то шняга непонятная.

Генюся приоткрыл дверцу: самолеты все время по касательной влево скользили к аэродрому в надежде прикорнуть после длительного перелета. А один, вытянув алюминиевую шею, поднялся и начал мучительно выгребать против ветра.

— Пора и нам грести, — сказал Борюн. — Попробуем голосовать.

“Тачка” какой-то деталью жалобно тенькнула: простите, православные, что-то я сильно того — прихворнула.

Спиридоныч помог им по частям выбраться из салона. Разминаясь, ковыляли по обочине взад-вперед и голосовали.

Непонятные птицы тут залетали, разноцветные, прокашливаясь, как будто хотели запеть хорал.

Скрюченных братьев никто не брал. Они ковыляли дальше. Замерзли. Попрыгали.

И вдруг побежали, торопясь, из города.

...........................................................................

— А почему мы бежим? — остановился и спросил Борюн.

Генюся молча показал дрожащим пальцем на ноги.

Спиридоныч махал им и разевал рот. Через миг ветер на блюдечке принес его слова:

— Заработало зажигание! Сюда! Сюда!

Когда они приблизились, услышали бодрый репортаж по “Авторадио”:

— В эти волнующие минуты машина с Почаевской чудотворной иконой въезжает в наш город. Взволнованные трудящиеся, то есть, простите, православные встречают ее цветами, поклонами и слезами радости! Вот один отбросил костыли…

Позвонила Клара:

— Вы где? Что-то я волнуюсь.

— Поздняк метаться, — плывущим голосом ответил Борюн.

А Генюся, словно оглушенный мешком с горохом, ничего не говорил. Он только смотрел на неизвестно как выросшие на обочине лиловые цветочки и скреб щетину. На что они похожи? Вот у теть-Вари есть вышивка, на ней птица сирин, а вокруг — один к одному — такие же лиловые цветочки.

Спиридоныч смотрел на них и как ни отбивался от новых чувств, но все-таки они в него влетели.

— Поворачивай домой! — властной рукой показал ему Генюся.

На шоссе Космонавтов два алконавта, сухих и жаждущих, бросились под колеса.

Спиридоныч заскрипел тормозами и зубами в том смысле, что их никакое чудо не берет. А те встряхнулись и бодро побежали по своим алконавтским делам. Раскрыл таксист рот, чтобы выпустить привычную стаю черных слов, но сегодня они только выглянули из его рта и спрятались. Сегодня им не очень хотелось. И он улыбнулся всей корой лица.

— Алло, сеструха, привези нам нормальную обувь сорок второго размера!

Так было все хорошо: ДЦП, пожизненная вторая группа… Куда же теперь?

Обсуждают: дальше притворяться нищими? Когда столько здоровья!

— Помните? — вскрикнул Вогулкин. — У нас недавно в ванной вырос… арбуз! Семечко упало за край, на доску, проросло: длинный — пять сантиметров — стебель, два листа, вниз идет корень большой. Это и было к чуду...

Клара наконец выложила заветное:

— Я вернусь в детсад — к ребёнышам, а магазин — вам, Борюн и Генюся.

— Да? У, денег заработаем, театр народный откроем, как этот — Станиславский...

— Зачем? Лучше театр частушки, как у тети Вари в селе!

...К братьям в магазин пришел пожарник. А был уже кризис.

— Никакой прибыли нет, нечего дать, — выдохнул Борюн.

— Не надо мне показывать свой язык в крапинку, — обратился к цветку орхидеи пожарник. — Тогда оформите моего брата на полставки. С вами же чудо случилось, что вы жмотничаете? Как вам не стыдно!

В этот миг у Клары в группе один шестилеток говорил другому:

— Писимист — это который всегда писается от страха...

Ничего страшного

Шенкман Ян Стивович родился в 1975 году в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Автор нескольких стихотворных книг, сборника короткой прозы “Книга учета жизни” (2005), ряда критических статей. В “Новом мире” напечатал статью “Добро должно быть с прибабахом” — о прозе Вячеслава Пьецуха (2006, № 12). Со стихами в “Новом мире” выступает впервые. Живет в Москве.

*    *

 *

За занавеской прячется местный бог.

Каждую ночь ты с ним говоришь во сне.

Но бесполезно. Он то ли совсем оглох,

то ли молчит и думает обо мне.

А циферблат, притихший в своем углу,

смотрит на нас, не отрывая глаз.

Здесь не место добру и не время злу,

и часы не знают, который час.

А на стене в прихожей висит пальто.

Кто-то жил в этом доме, да вышел весь.

Все не так, моя радость, и все не то

целую вечность. То есть пока мы здесь.

Возле твоей кровати стоит капкан

вместо домашних тапочек. По стене

мечется тень, как спятивший таракан.

Выключи свет и повернись ко мне.

Если завтра война, пусть меня убьют

и после смерти моей прекратят войну.