Повелитель камней. Роман о великом архитекторе Алексее Щусеве - Наталья Владимировна Романова-Сегень

– Да не сюда! Это Знаменка, Невский налево. Эх, провинция!

– Спасибо, большое спасибо.

И ты смотришь вдаль и не видишь конца проспекта, словно он уходит в бесконечность. И ты идешь, идешь, идешь, а здания справа и слева все богатые и ухоженные, публика снует франтоватая и не очень, но одетых с иголочки гораздо больше, чем в Москве.

Вот, наконец, дворец Белосельских-Белозерских Штакеншнейдера и Аничков мост с фигурами коней и их укротителей, конечно же, работы Клодта, того же, чья квадрига на Большом театре. Слева за мостом Екатерининский сад и памятник великой императрице работы Микешина. Все это мы еще успеем разглядеть, не проездом в Петербурге, а надолго. Это уж мы точно знаем. Даже если не примут, все равно здесь останемся, найдем работенку и будем готовиться к поступлению в следующем году. Но мы, знаете ли, точно уверены, что нас примут.

И он твердым шагом Петра Великого печатает каблуками мостовую Невского проспекта, мимо Гостиного двора и католической базилики Святой Екатерины. Переходя через Екатерининский канал, в отдалении справа видит строительство Спаса на Крови – храма на месте убийства государя Александра Освободителя. Пишут, будет некое подобие собора Василия Блаженного.

А слева распахивает свои объятия Казанский собор, и уж никак нельзя не остановиться. Что скажете, Щусев? Потом получше рассмотрю, Николай Александрович, но пока сразу бросается в глаза то, что колоннады несутся на меня, как две кровожадные львиные лапы, а сам собор и купол выглядят маленькими в сравнении с этими лапами. Следовало бы сам собор и купол делать в три раза огромнее, дабы не получался такой эффект. А смешнее всего то, что сейчас на лужайке пьяный мужичонка с кем-то невидимым борется, и лапы вот-вот их обоих схватят, но уж больно ничтожная добыча!

Простите, господин Голынский, спешу. Слева этот розовый, пожалуй, Строгановский дворец, по проекту Франческо Бартоломео Растрелли. А это – река Мойка, еще три минуты хода, и кончается Невский проспект. Ну надо же! А казался бесконечным. Вот так и наша жизнь. Впрочем, в семнадцать лет о подобном задумываться рановато.

Дальше можно направо пойти и через Дворцовый мост, а можно налево и через Благовещенский. Пойдем налево, хотя учил незабвенный отец Сильвестр Кульчицкий: «Аще когда одинаковый по длине путь, что налево, что направо, выбирайте правый, ибо сказано: ходите правыми путями!» Но если налево, то можно мельком увидеть и Исаакиевский собор, и Медного всадника, а потом выйти на Сенатскую площадь и по Английской набережной добежать до моста через Неву, а с него уже распахивается вид на АХ – Академию художеств, которую на набережной стерегут сфинксы.

Васильевский остров. Он доехал и дошел до своей цели. Встал между сфинксами сперва лицом к Неве и перекрестился на купол Исаакия. Затем встал к Неве спиной и трижды перекрестился на Геркулеса и Флору, стоящих над входом в академию, и на Минерву, сидящую на куполе здания. Хоть и языческим богам, но крест-то животворящий!

– Благослови, Господи! – И он шагнул в эту бездну…

В канцелярии ему сообщили, что в ответ на прошение и рекомендательные письма он допущен к конкурсным экзаменам, которые состоятся в августе. Там же ему дали адрес доходного дома с недорогими комнатами для съема, и счастливый абитуриент зашагал по 4-й линии Васильевского острова. В тот же день он и обрел свое первое жилье в Петербурге. Так началась его настоящая взрослая жизнь.

Алексей взял себе за обыкновение вставать рано и, если погода позволяла, идти на прогулку – узнавать город. Потом отправлялся в академический музей, где абитуриенты готовились к экзаменам, закусив язык, рисовали гипсовые головы, руки, торсы. Поглядывая направо и налево, он видел, что отстает от остальных. Нет, он правильно сделал, что окончательно решил поступать на архитектурный. Но все равно изо всех сил старался дотянуться до их уровня.

Труднее всего оказалось бороться с постоянным чувством голода. Здесь, в огромном городе, полном гастрономических соблазнов, жить на копейки невыносимо. Видеть, как объедаются в ресторанах зажиточные петербуржцы, а самому даже в дешевой академической столовке отказывать себе в каких-нибудь соблазнительных блюдах и довольствоваться самыми копеечными.

Отправляясь в Петербург, Алексей наивно полагал, что там все поголовно бреются до зеркального блеска. А у него как раз стала расти хорошенькая и весьма импозантная бородка. В академии же он увидел множество бородатых и с превеликим удовольствием принялся заново отращивать свою поросль.

Экзамены он начал слабо, получил тройку по алгебре и такую же цифру по тригонометрии.

– Эх, была бы она пятигонометрия! – тяжко вздохнул кишиневец, выйдя из экзаменационной аудитории.

Следующими шли арифметика и физика. Тут ему улыбнулись четверки. Решающим экзаменом навис над ним рисунок, получи тройку – и готовься поступать в следующем году. Но он превзошел самого себя и получил четверку, а один из этюдов даже взяли в академический музей. 20 августа стал днем праздника – по общим итогам он попадал и через шесть дней был официально зачислен на первый курс архитектурного отделения!

Здравствуй, АХ!

Счастливый новоиспеченный студент вышел на набережную, встал между двумя сфинксами и торжественно воскликнул:

– Ашташита-ашташа!

Глава восьмая

Импэраторская акадэмия

– Вообще-то, если уважительно, то не АХ, а – ИАХ, Импэраторская акадэмия художеств, – с типичным петербургским эканьем важно заявил на первой студенческой попойке Сомов, первым делом взявшийся опекать новобранцев.

– Уважительно! – фыркнул студент второго курса Оскар Мунц. – Ты, брат, однако, не очень-то сам ее уважаешь. Три года на основном курсе сидишь, ножками болтаешь.

– Не люблю спешить, – ответил Сомов, закуривая сигарку. – Мне нравится тут учиться. Захочу – десять лет буду.

– Познакомьтесь, господа первокурсники, перед вами типичный вечный студент! – И Мунц театрально указал на Сомова. – Сын хранителя Эрмитажа, золотая молодежь. Хочу – учусь, хочу – дурака валяю. И никто никогда такого не отчислит.

– А сам-то не золотая? – возмутился Сомов. – Перед вами, господа первокурсники, сыночек генэрального консула Нидэрландов. И, между прочим, не является русским подданным. Они на наш русский счет отучатся, да и назад в свою Голландию.

– Я прошение подал, жду удовлетворения, – отразил удар Мунц. – Я твердо решил служить государству Российскому.

Сын хранителя Эрмитажа, сын голландского генерального консула – у Щусева кружилась голова от такой компании. Да и среди его новых однокурсников попадаются экземплярчики, хотя в целом академия традиционно не делит студентов на выходцев из знатных семей и на простолюдинов, все равны перед искусством! А сирот и вовсе принимают в первую очередь, им – все льготы.

– А вообще-то, господа, наша