Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова

мозгового штурма с мужем у меня часто начиналась мигрень, болели зубы и дрожали от перенапряжения руки.

А здесь… ничего! Разве что спина чешется. Потому что вот-вот там прорежутся крылья, и я смогу улететь, так легко мне стало!

Никита готовит завтрак, пока я пишу что-то похожее на первую главу.

И принимает душ, пока я правлю и удаляю то, что главой быть никак не может.

И, закинув мои ноги себе на живот, делает мне массаж ступней, слушая все, что я написала.

Улыбается, когда нужно улыбаться, и суровеет, когда нужно быть серьезным. А еще он меня хвалит. Нет, не так. Он захваливает меня, иногда даже чересчур, но я радуюсь каждому нежному слову, и как кошка мурчу от удовольствия.

Спасибо!

Спасибо тебе мой милый мальчик, мой невероятный мужчина!

И время полетело, помчало со страшной скоростью, возможной, только если ты по-настоящему занят. Если ты работаешь… любишь… живешь.

По утрам я вставала раньше Никиты, целовала его в нос, отчего он всякий раз смешно хмурился, готовила ему завтрак и, прежде чем Савранский проснется, убегала на улицу. Чтобы пройтись по еще спящему городу, надышаться этим густым, сладким воздухом, насмотреться этой пронзительной летней красоты Москвы, собрать воедино куда-то расползавшиеся мысли и вернуться обратно.

Весь день я писала, не делая перерывов на еду или сон. Работала без остановки, потому что знала, нельзя тормозить и на минуту, когда так прет! Строчки сами выскакивали из под пальцев, а страница сменяла страницу с такой скоростью, что мне самой становилось страшно. То, на что мы с Белым тратили обычно год, рождалось у меня на глазах. Не в муках и страдании, а весело, легко и быстро.

Чтобы отдохнуть от текста, я занималась своей привычной рутиной — общалась с редактором, создавала карточки для персонажей, и даже работала над обложкой книги, которая пока писалась в стол. Но почему-то я знала, что эта история еще увидит мир.

Откуда такая уверенность? Все просто, мне об этом сказал Никита.

Каждый вечер он возвращался с работы, подолгу обнимал, дыша в макушку, заваливался на кровать, так чтобы я лежала рядом, делал мне массаж ног и слушал книгу. Я читала ему до хрипоты, пока усталость не брала верх над азартом, а потом долго восстанавливалась, распластавшись у него на груди. Набираясь сил для ночи. Потому что по ночам мы не спали.

Мы любили друг друга, жадно, исступленно, но так искренне, что даже я на секунду поверила в нашу с ним вечность. Одну на двоих.

Это было прекрасно.

Это было похоже на лучший в мире сон.

А потом я проснулась, и разбудил меня звонок моего мужа, который, наконец, вернулся в Москву.

Глава 28

Я привыкла скидывать звонки с незнакомых номеров, но на этот почему-то ответила.

Заработалась, продумывая очередную главу.

Замечталась в ожидании Никиты и расслабилась.

Тем неожиданней оказался этот удар по голове:

— Ma Cherie, я вернулся, — шепчет Филипп.

От звуков его голоса все внутри сжимается и холодеет. Вместо органов — ледяной кисель. Хватаюсь рукой за стену, пол шатается так, что мне нужно найти где-то опору, иначе упаду.

— Дыши, милая, — усмехается Белый в трубку.

Сукин сын, он слишком хорошо меня знает, и легко угадывает ужас… нет не в голосе, в моем молчании. От злости на себя сжимаю зубы и силой заставляю собраться. Хватит! Я больше не та Римма, которую было так весело ломать. Теперь я могу дать ему отпор. И потому, когда Филипп снова говорит, я не каменею, как прежде, а спокойно отвечаю.

— Нам нужно встретиться, Римма. Когда мы можем увидеться?

— Никогда.

Слышу смешок на том конце провода.

— Был уверен, что ты так и ответишь, поэтому приехал к тебе сам. Я под дверью, Римм, откроешь? Или хочешь организовать шоу для своих новых соседей?

«Новых». Значит, он уже в курсе, что я переехала. Настолько в курсе, что нашел мой новый адрес и приехал — лишь бы застать меня врасплох.

В следующую секунду слышится стук в дверь. Сначала деликатный, какой-то женский и сразу после тарабанят всерьез. Кулаком.

Подождут. Я Белого к себе не приглашала, и по его требованию стол дорогому гостю накрывать не намерена.

«Подожди!», — кричу в сторону коридора и иду переодеваться. Сейчас на мне домашний костюм — футболка и шорты, но это не та одежда, в которой можно появиться перед чужими людьми. А мой муж, как ни иронично, теперь мне чужой.

Надеваю брюки, белый шелковый топ, собираю волосы наверх и подвожу глаза черным карандашом. Я не тороплюсь, даже специально тяну время, но как назло, все получается слишком быстро. Всего через пять минут я стою на пороге своей квартиры — готовая ко всему, от истерики до войны.

Короткий вдох, глубокий выдох.

Открываю.

И напарываюсь взглядом на круглый как мячик живот. Господи, сколько времени прошло с ее беременности? Нюра похудела еще сильнее и сейчас ее живот кажется чем-то неправильным, инородным. Как и само присутствие этой женщины в моем доме.

— Филипп, а ты мадам Кузнецову всегда с собой тягаешь? По типу чемодана, или комнатной болонки?

Перевожу взгляд вниз, на Белого. Да, он все еще в инвалидной коляске, какой-то навороченной, с огоньками и кнопками, отчего вся конструкция напоминает космический корабль. И мощность у «корабля», видимо, побольше, потому что Белый просто жмет на кнопку, и переезжает через порог в квартиру, так и не воспользовавшись помощью Нюры, которая тянет к нему руки.

— Мог бы не утруждаться, Фил, а просто попросить. Я бы вынесла телефон небе на улицу.

— Я не за ним, точнее не только за ним, — стекла очков Белого вспыхнули на солнце, заставляя мужа зажмуриться. Он отворачивается от окна и что-то шепчет себе под нос.

— Что? — не слышу я.

— Нам надо поговорить, — уже громче, но все равно так, словно во рту Филипа каша. — Анна, подожди меня на кухне, а лучше выйди в подъезд.

Кузнецова бросает на нас двоих полный боли и отчаяния взгляд, но молчит. Безвольной куклой соглашается на все, топчется на пороге, в тех же кроссовках, которые ей купила я. Какой ужас!

Мне даже становится жалко эту дурочку, но в следующую секунду жалость вытесняют новые чувства — брезгливость и злость. Особенно злость, такая сильная, что дух захватывает.

— Римма, — Филипп перехватывает мою ладонь и прижимает к своей щеке, царапает щетиной нежную кожу, — девочка моя. Я так скучал…

Резко выдираю руку из его вялого захвата. Да, как бы