Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро

происхождения, особенно женщин, которых он считал виновными в развращении белых мужчин-колонистов и упадке культуры. Как и в метрополии, дискурс в колонии обличал женоподобность и риски женских страстей, которые ослабляли колонистов морально и физически. Однако угроза демаскулинизации и моральной несостоятельности колонии в Сен-Доминго носила расовый характер: виновными считали цветных людей. Этот дискурс о белом расовом превосходстве имел особые последствия для военной жизни колонии, поскольку он убеждал белых поселенцев не общаться с цветными людьми и не участвовать в делах, которые они считали ниже своего достоинства, например в военной службе в местном ополчении или в marechaussee (констебулярии). История этих институтов показывает растущий расовый раскол и в особенности асоциальный и небратский характер ополчения и констебулярии[162].

Более того, расовые трения и несправедливость приобрели в Сен-Доминго такой масштаб, что офицеры метрополии использовали их в качестве средства мотивации для найма свободных цветных людей в подразделение Chasseurs volontaires d’Amérique (шассеров-добровольцев Америки), которое д’Эстен создал для борьбы в Войне за независимость США. Ленуар де Рувре просил своих рекрутов говорить себе:

Моя физическая форма лучше, чем у белого солдата; я вынесу тяготы войны в четыре раза лучше него; я имею честь служить королю, как и он; любое отличие в нашем образе действий в мою пользу; у меня есть все причины быть достойнее, чем он. Я должен заставить белых краснеть от презрения, которое они проявляют ко мне в моем гражданском статусе, и несправедливостей тирании, в которой они постоянно и безнаказанно упражняются на мне. Я должен доказать им в своем статусе солдата, что способен на не меньшую честь и храбрость и на большую верность[163].

Согласно данному историческому свидетельству, военная служба в Сен-Доминго строилась на различии и была наполнена предрассудками и даже духом мести.

Однако эти и другие источники также показывают преобразующую силу военных социальных связей для свободных цветных людей. Отношения, сформированные с товарищами во время военной службы, создали то, что Стюарт Кинг называет «группой военного лидерства» среднего класса. Такие люди, как капитан Венсан Оливье (год смерти – 1780), сержант Жан-Батист Маньи (известный как Малик или Мали) и Пьер Огюстен, укрепили отношения военного времени через «семейные» нотариальные акты и множество других ролей и действий. Они становились крестными родителями на крестинах, свидетелями на свадьбах, ходили на похороны, предлагали финансовую поддержку и в некоторых случаях освобождали от рабства. Военная дружба стала основой для развития целого сообщества.

Офицеры метрополии, например Ленуар де Рувре, также стремились побороть стереотипы о свободных цветных людях и выступали за военное равенство. Отказываясь от любой гендерной структуры, Ленуар де Рувре говорил о физическом превосходстве, смелости и самоотверженности свободных цветных людей, о боевых достоинствах, к которым стремились в метропольной армии. Они «могут стать блестящими солдатами, если не уделять внимание факту, что профессия солдата ниже положения раба», писал он. В связи с этим было крайне важно избавить их от всех «унизительных и угнетающих различий» и «после приема на службу относиться к ним как к остальным солдатам». Ленуар де Рувре решительно заявлял:

Я никогда не перестану говорить о необходимости дать этим chasseurs тот же статус и те же условия существования, что и белым солдатам. Давайте не будем сеять предубеждения в отношении разного цвета кожи. Кто-то скажет, что различие существует в их гражданском статусе, между [правами] chasseur и [правами] гражданина, но между солдатом-chasseur и белым солдатом его нет. Я полагаю, что любое подобное заявление абсурдно и противоречит всем военным принципам[164].

Будучи militaries philosophes, офицеры должны были придерживаться более высоких моральных стандартов, и военные принципы могли исправить ошибки гражданского общества, пусть лишь в рамках армии.

С точки зрения белых колонистов подобная военная социальность была прямой политической угрозой. Американские союзники Франции в своей борьбе за независимость от Англии также представляли собой потенциальные политические риски. В то время как многие поддерживали борьбу американцев за свободу, корона и высокопоставленные военные чиновники были обеспокоены возможным переходом жестокого революционного пыла с американских солдат на французов. Были введены суровые антибратские законы, чтобы помешать социализации американских и французских солдат[165]. Офицеры явно избегали друг друга. Граф де Клермон-Кревкёр отмечал, что

…невозможно встретить французского офицера с американским. Мы хорошо понимали друг друга, но не жили вместе. Полагаю, это лучшее, что могло произойти с нами. С учетом того, насколько их характер отличается от нашего, быстро бы вспыхнули неизбежные конфликты [Crevecoeur 1972:64].

На французской стороне «едва ли пятеро из каждой сотни не были дворянами, и за пределами общей военной службы у них было очень мало общего с их американскими коллегами, зачастую обувщиками, мясниками и чаще всего хозяевами постоялых дворов», которых европейские аристократы тайно или демонстративно презирали [Hechter 1990: 76]. Французские офицеры испытывали гораздо больше симпатии к вражеским британским офицерам. Рошамбо и Лозан приглашали высокопоставленных британских и немецких офицеров поужинать с ними в лагере. Рошамбо даже одалживал лорду Чарльзу Корнуоллису (1738–1805) на покрытие неотложных расходов деньги, которые британский генерал незамедлительно вернул вместе с дружеским подарком в виде чеширского сыра и сотни бутылок вина. Авторы дневников во французской армии отмечали грандиозные социальные жесты французов по отношению к британским и гессенским офицерам в Йорктауне, что вызывало зависть у американских офицеров [Ibid.: 76–77].

Политика и предрассудки, поддерживающие отказ от братства, не были долговечным признаком социальных отношений между французскими и американскими офицерами. Когда Война за независимость США в 1783 году приблизилась к завершению, американский генерал-майор Генри Нокс предложил сформировать общество, которое бы позволило офицерам Революции поддерживать связь, заботиться о вдовах погибших товарищей и сохранять идеалы Революции в семье и памяти общественности. Общество было основано в мае 1783 года и названо в честь Луция Квинкция Цинцинната (предположительно около 519–430 годов до н. э.), который оставил свою сельскую жизнь, чтобы стать римским консулом и затем военным диктатором (magisterpopuli). Однако, как только мир был восстановлен, он вернул законную власть Сенату и вернулся домой, чтобы продолжить вспахивать свои поля с семьей. Джордж Вашингтон (1732–1799) стал первым президентом общества. Изначально членство в Обществе Цинциннати, у которого имелось отделение в каждой бывшей колонии, было возможно лишь для американских офицеров армии и флота, которые служили не менее трех лет. Но члены общества пытались выразить благодарность и установить неразрывную дружескую связь со своими французскими товарищами и потому пригласили в ряды общества высокопоставленных офицеров. Рошамбо, Лафайет и Александр-Теодор-Виктор, граф де Ламет (1760–1829), были среди четырнадцати французских основателей общества. Французское