Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро

в день во время осад, мы ждали, пока его отец прибудет в траншеи, и он расспрашивал меня о наших обычаях, нравах, вооруженных силах, способах ведения войны. Он советовался со мной о том, как должен вести себя, когда начнет управлять своими людьми, и заставил меня предположить, что эпоха его правления станет выгодной для Франции. «Я хочу, – сказал он мне, – прогнать их [англичан] из Индии. Я хочу быть другом французов до конца жизни»[157].

Генерал-губернатор и офицеры должны идеально разбираться в индийской политике, утверждал Рюссель, поскольку «в Индии можно получить наибольшую выгоду прежде всего с помощью переговоров, а не оружия». В доказательство этому Рюссель подробно описал культурную и социальную «политику, которую нужно соблюдать» при общении с Хайдером Али. Типу Султан сообщил Рюсселю, какие подарки сделать его отцу во время первой встречи, чтобы завоевать уважение, связь и альянс: разноцветные отрезы тафты для пошива кафтанов, а также бинокли, деньги и другие предметы. После этого посвящения Рюссель молил французские власти «выполнить наши обязательства» и подружиться со всеми людьми Хайдера Али, к которым следовало относиться с «гуманностью, добротой и учтивостью».

Риторика о дружбе заполняет индийские и французские источники данного периода. В мемуарах Хайдера Али Хана и Типу Султана дружба называется главным способом политического, социального и экономического сотрудничества; однако они содержат мало подробностей о ее проявлениях. С другой стороны, мемуары Ананды Ранги Пиллаи (1709–1761), изначально написанные на тамильском языке, предоставляют богатые подробности франко-индийских отношений [Hyder, Tippoo 1849]. Пиллаи родился в состоятельной семье торговцев в Мадрасе и переехал в Пондичерри, где в 1747 году стал главным dubash, торговцем на службе в “Compagnie des Indes”, который переводил, содействовал и контролировал франко-индийские торговые отношения. Пиллаи стал одним из фаворитов Дюплекса, и между ними сложилась глубокая дружба, сочетавшая доверие и эмоциональную связь, взяточничество и необходимость достигать результатов в культурной, политической, экономической и военной сфере[158].

Неудачи и непонимание, которые характеризуют «среднюю почву», возникали независимо от того, какими прилежными, объективными и честными стремились быть участники вроде Пиллаи и militaries philosophies, такие как Рюссель. В одном документе говорилось о неудачном дипломатическом жесте между французами и маратхами в 1741 году Дюма временно предоставил своих солдат Чанда-Сахибу (год смерти – 1752), губернатору крепости Трихинополи и родственнику наваба Доста Али Хана (год смерти – 1740), чтобы захватить город Карикал у короля Танжора (современного Танджавура). Чанда-Сахиб предложил Дюма город в благодарность за атаку на его врага. В ответ король Танжора объединился с маратхами, которые атаковали территории Доста Али Хана и убили его, окружили Трихинополи и позднее Пондичерри, где взяли в плен членов семьи убитого наваба. Вести войну на множестве фронтов оказалось непросто, и маратхи покинули Пудучерри. Они сообщили о своем уходе из региона и разрешении конфликта, отправив французскому губернатору serpeau — «индийский предмет одежды, считающийся величайшим знаком почета и признания». Дюма, действуя так, как он считал необходимым для социального bienseance («приличия») и укрепления мирных отношений, отправил обратный подарок, оцениваемый в сумму 2400 пагод. Маратхи, считавшие себя вторгнувшейся третьей стороной, не ожидали ответного подарка и уже покинули регион. Отряд французских послов искал их повсюду, веря в важность своей миссии, но маратхи давно ушли[159].

Как и военные в Северной Америке, Рюссель и другие офицеры считали асоциальное поведение и культурное невежество величайшим злом. Потеря французских крепостей в Индии во время Семилетней войны является наглядным примером. Во время первых раскатов войны было очевидно, что французам в Индии понадобится подкрепление и им следует готовиться к морским и наземным сражениям. Бюсси – талантливый, опытный и разбирающийся в индийской местности и культуре – казался очевидным кандидатом на роль командующего французской армией. Однако выбор диктовала политика в Версале, и морской министр Жан-Батист де Машо, граф д’Арнувиль (1701–1794), назначил Тома Артюра, барона де Толлендаля, графа де Лалли (1702–1766), ирландца, который давно служил во французской армии и был одним из протеже маркизы де Помпадур. Лалли никогда не был в Индии, ничего не знал о местных языках, политике, лидерах и обычаях и «славился» отсутствием социальных и дипломатических навыков. После первых успехов в Карнатике французская армия сократилась, и британские силы превзошли ее числом, особенно когда маленький флот под командованием Анн-Антуана, графа д’Аше (1701–1780), был вынужден отступить из-за муссона. Ряд офицеров, включая Бюсси, который остался в Индии, чтобы служить под руководством Лалли, предложили последнему создать альянсы с местными навабами, чтобы заручиться военной поддержкой. Лалли отказался и проявил, как утверждают источники, неспособность понять «индийцев», которых он считал дикарями, и презрение к сипаям, которых он называл таким расистским и классистским выражением, как «негры этой страны» [Cotignon 1974: 341][160].

Тем временем британцы получили значительное подкрепление, заключили многочисленные союзы с навабами, вернули утерянную территорию и начали морскую осаду последней французской крепости в Пондичерри. После тяжелого десятимесячного сражения, во время которого офицеры и люди Лалли подняли мятеж из-за отсутствия еды, военного снаряжения и жалованья, 14 января 1761 года Лалли капитулировал. Лалли был взят в плен британцами, выслан во Францию, где его заключили в тюрьму Бастилию, и приговорен к публичной казни через обезглавливание за «многочисленные преступления». Лалли был удобным козлом отпущения, и его дело вызвало большой шум, отчасти из-за жестоко проведенной казни. Палач промахнулся, и вместо шеи удар пришелся на челюсть Лалли, выбив ему зубы. Вольтер и другие выступили в защиту командующего (увы, слишком поздно), но большинство военных, служивших под его предводительством в Индии, сторонились Лалли из-за его нежелания учиться, адаптироваться и уважать индийских лидеров, традиции и политику[161].

Если раса, класс и культура влияли на неуважение Лалли к навабам и сипаям, то подобные суждения в еще большей степени преобладали на французских Антильских островах. На Сен-Доминго социальные трения принимали все более расистский характер, особенно после Семилетней войны, когда белые бедняки (petits blancs) прибыли на остров, чтобы сколотить состояние. Они объединялись с белыми плантаторами и продвигали тему белой расовой чистоты и превосходства. Псевдонаучные труды укрепляли убеждение в неполноценности цветных людей в биологическом и гендерном плане. В “Dissertation sur la cause physique de la couleur des Negres” («Диссертация о физической причине цвета кожи негров», 1741) Пьера Баррера (1690–1755) утверждалось, что черный цвет кожи является последствием «гуморального нарушения» в форме излишка черной желчи. В “D6scription de la partie franchise de Saint-Domingue” («Описание французской части Сен-Доминго», 1789) мартиникский историк Мед ерик Моро де Сен-Мери (1750–1819) позже разъяснял женоподобность и чрезмерную чувственность «мулатов» смешанного расового