Молчаливый полет - Марк Тарловский

3 января 1934

Память[235]

Кто ты, память? — зверь допотопий,Что сквозь темя глядит назад,Или духа бег антилопий,Прозревающий наугад?

Сколько грустных воспоминаний,Чей запутан, затерян счет,Сколько песен, пропетых няней,Нас, как призраки, стережет!

Сколько, память, с собой мы тащим!Сколько гнилостных рваных ранПроецирует в настоящемСеребрящийся твой экран!

Неужели всё это былоИ в прошедшее отошло?Неужели с темного тылаТретьим глазом мой мозг ожгло?

И не в будущем ли всё это,В предугаданном наяву, —Голос милой и колос лета,До которых не доживу?

9-10 февраля 1934

Гавайские острова[236]

Погибели ищут фрегатыИ колониальных благ.Вот залпом уважен триктратыГавайский архипелаг.

В подзорной трубе капитана —— О в плоть облеченный миф! —Туземная вьется лиана,Прибрежный нежится риф.

За Куком звенит парусина,Он взор отточил остро,Он остров дарит нам, как сына,Как песню дарит перо.

Капризу, хозяйской причудеТворящего острияОбязаны черные людиВсей радостью бытия.

О выдумщик дерзкий! Ты чалишь,Кормила сжав рукоять,К народам, на карте вчера лишьНачавшим существовать.

Но там, в сочиненном тобою,Под палицей дикаряТы гибнешь — ты вынужден к бою,И поздно рвать якоря…

Так мир, зачинающий войны,В классовом гибнет бою,Так в спичке огонь беспокойныйЖжет мать родную свою.

Так часто тому капитану,Что дал нам имя свое,Наносит смертельную рануГрехов сыновних копье.

Так полон ты, трюм мой хозяйскийРифмованной чепухи,И мстят мне за то по-гавайскиОтцеубиийцы-стихи.

О, скорбный фрегат капитаний!Вступая в кильватер твой,Мы гибнем от наших созданий,От выдумки роковой…

8 июня 1934

Три проекта улучшения связи[237]

На съезде деятелей связи(Не помню только на каком)Почтовых язв и безобразийБыл обнаружен целый ком.

И уверял один рассказчик,Что из президиума тамВдруг встал простой почтовый ящикС приветом центру и местам.

«Я стар и вдрызг несовершенен…(Он так сказал! Он был так мил!)Меня еще товарищ ЛенинСлегка за шалости бранил…

Чтоб мир ценил мои заслуги(Тут он издал печальный всхлип),Я разработал на досугеПочтовой связи новый тип.

К пивной, товарищи, бутылкеПриложим марку и печать…Пока не кончил я, ухмылкиПрошу ехидные сдержать!

Затем, письмо в бутылку сунувИ спрятав адрес под стекломЕе в простор морских буруновШвырнем, за пенный волнолом;

Бутылку выловит акула,Акулу выловит моряк,Посмотрит, много ли сглотнулаИ чем живот ее набряк,

Найдет письмо — и адресатуЕго доставит без хлопот…Хотя немного и по блату,Зато какой переворот!..»

Еще не смолк басок железныйВ почтово-ящичном нутре,А уж президиум любезныйЕвонной хлопает сестре:

«Увы, почтовая открытка,Лишившись прыткости былой,Теперь я — символ пережиткаУ Наркомсвязи под полой.

Я — символ вялости и лени,Я людям путаю дела,И я, нуждаясь в новой смене,Ее себе изобрела.

Я вам рублевку предлагаю:На ней вы можете вполнеПисать каракулями с краюВсё, чем вы пачкали на мне.

Через кассиршу и торговкуИ всяких сделок переплет,Я гарантирую, рублевкаНа адресата набредет…»

Еще открыточным сопраноБыл пышный зал заворожен,Как провода, зазвякав рьяно,Полезли тоже на рожон:

«Сдаем и мы, — они запели, —Невмоготу нам, как ни жаль!Порой депеша в две неделиПолзет по проволоке в даль…

А ведь по нашему же брату,По брату проволочных струн,Шныряет в цирке по канатуС завидной скоростью плясун.

Манежа круглого колодецЕму не страшен — он упрям.Так пусть бежит канатоходецПо медным тропкам телеграмм!

Пусть он несет по всем просторам,В срок и не требуя на чай,На серых бланках — “Еду скорым”,На бланках “молния” — “Встречай”!..»

От трех подобных предложенийПришли в волненье почтари,Но были в ходе бурных пренийРаскритикованы все три,

Хотя тайком передавали,Что за фантазии разбегИ ящик там премировалиИ двух других его коллег.

27 сентября 1934

Завоеватель[238]

Вот и выдержан карантин,И шлагбаум скрипит московский…Можно двигаться, КонстантинЭдуардович Циолковский!

Годы движутся чередойМимо двориков, мимо звонниц, —Вы по-прежнему молодой,Вы по-прежнему македонец.

Вам, дерзающему юнцу,Встарь завидовали архонты,Сквозь профессорскую ленцуВы таранили горизонты.

Только древний ли вам чета,Вождь Иллирии, бич Ирана?Прогремела ль его пятаОт Меркурия до Урана?

Слава мужа ползет, как танк,Александра несут фаланги,Внуки двинут на Марсов ГангВаши звездные бумеранги.

Не дряхлеющий Галилей,Седобровые сдвинул дуги, —То над армиями нулейСнег отечественной Калуги.

С бесконечностью интегралПереглянется во вселенной:— Разве кто-нибудь умирал? —Спросит символ недоуменный.

Если горе постигло б мир,Всё так сникло б, там всё притихло б,Но Калужский гремит Эпир,И в эфире — ракетный выхлоп!

Как Эпирский молокосос,На коне покорявший расы,Вы обходитесь без колес,Мироплаватель седовласый.

Пышет пламенем БуцефалКнигочета и звездочия:На Юпитере — перевал,На Сатурне — Александрия.

Удаляется красный светПогромыхивающей тучки,Милой родине шлет приветОт учителя-самоучки…

Но, когда он, до самых пят,Станет бронзой над молодежью,Чем счастливцы его почтят,Что положат к его подножью?

— О планетные летуны!О сегодняшние химеры! —Камень, вывезенный с Луны,Странный папоротник с Венеры…

<Сентябрь-октябрь 1935>

Поезд Москва — Алма-Ата[239]

Пять суток мелькает, пять сутокВ откосах разрезанный лёсс.«К чему так? что так? почему так?» —Бормочут ободья колес.

В степях познает северянинС Востоком смешавшийся Юг.Простор их, как зверь, заарканен,Как жернов, он ходит вокруг.

Простор их круглее и площеСтепных бабокаменных лиц,Там крепнет на зелени тощейЗаветный кумыс кобылиц.

Горбун, именуемый «наром»,В чьи ноздри продет мурундук,По тамошним долгим сахарамПроносит раздвоенный тюк.

Верблюжьи покоятся костиПри гулком стальном полотне,И едут московские гостиК далекой казакской родне.

____________________________Джолбарсы у круч АлатауСправляли кошачьи пиры,Но не было признаков «мяу»В раскатистом тигровом «ры».

Трещал саксаул на мангале,И слушал ночной властелин,Как люди в кибитке слагалиСтихи вдохновенных былин.

И вторил им ропот джолбарса:«Террпеть не м-могу еррунды»,Когда на коня-малабарцаСадился батыр Кобланды,

Когда отнимала изменаИ с глаз уводила навекЛюбимейшего ТулегенаУ преданнейшей Кыз-Жибек…

Как шкура с разводами ости —Фольклорные дали в окне,И едут московские гостиК далекой казакской родне.

___________________________Пять суток по рельсам кочуя,Номады, мы вспомнить моглиГлухую пятивековуюИсторию здешней земли.

Пятнадцать к ней только прикинувПоследних прославленных лет,«Похожих на них исполинов, —Мы скажем, — в истории нет!»

Обнять ее в очерке кратком —В том нет никакого греха,Полутора ж этим десяткамБумаги нужны вороха.

Словами не склонные брякать,Беречь тут умеют плоды —И сочного яблока мякоть,И рыхлую россыпь руды.

Затем что и в шири и в ростеТут с веком пошли наравне,И едут московские гостиК далекой казакской родне.

_________________________________В свинцовых глубинах столетий,Среди глинобитных конур,Одну из крепчайших мечетейСложил в Туркестане Тимур.

И, мимо нее проезжая,Потомок Тимуровых ордЗа кружкой вагонного чаяНаследием древности горд.

Он слышал, — почти до ЧимкентаТянулся живой виадук,Одна непрерывная лентаВ сто тысяч раскинутых рук.

Смерчи проплывали над степью,Верст на сто пощелкивал бич,И двигался мыслящей цепьюК мечетиным крепям кирпич.

Легендой, воскресшей в зюйд-осте,Так дружба бежит по стране,И едут московские гостиК далекой, но близкой родне.

16 октября 1935