Молчаливый полет - Марк Тарловский

Январь 1932

Игра[230]

В пуху и в пере, как птенцы-гамаюныши,Сверкают убранством нескромные юноши.Четыре валета — и с ними четыре намГрозят короля, соответствуя сиринам.Их манят к себе разномастные дамочки,Копая на щёчках лукавые ямочки.Их тоже четыре — квадрига бесстыжая —Брюнетка, шатенка, блондинка и рыжая.О зеркало карты! мне тайна видна твоя:Вот корпус фигуры, расколотой надвое.Вот нежный живот, самому себе вторящий,Вот покерной знати козырное сборище,Вот пики, и трефы, и черви, и бубны иТрубные звуки, и столики клубные,И вот по дворам над помойными ямами,Играют мальчишки бросками упрямыми,И ямочки щёк и грудные прогалиныНа дамах семейных по-хамски засалены.Картёжник играет — не всё ли равно ему? —Ведь каждый художник рисует по-своему:Порой короля он, шаблоны варьируя,Заменит полковником, пьяным задирою,«Да будут, — он скажет, — четыре любовницыНе знатные дамы, а просто полковницы,Да служат им, — скажет, — четыре солдатика!Да здравствует новая наша тематика!»Усталый полковник сменяется дворником,Полковница — нянькой, солдат — беспризорником.Кривые столы в зеркалах отражаются,Свеча оплывает. Игра продолжается.

1932

В бывшей провинции[231]

Углы, пропахшие сивухой.Козел, заглохший у плетня,И хрюканье розовоухой,И сизоперых воркотня,

И «Бакалейщик Еремеев»,И «цып-цып-цып», и «кудкудах»,И кладбища воздушных змеевНа телеграфных проводах…

Чего еще прибавить надо? —Был путь провинции один:Жить, как безропотное стадо,Гнить, как соломенный овин,

На черных идолов креститься,Валиться в прорубь нагишомИ новорожденных из ситцаКормить моченым калачом…

Провинция паслась и дохлаИ на гульбе сшибала лбы,Пока не вылетели стеклаИз рам урядничьей избы.

А стекла здорово звенелиПод партизанским каблуком;Неслись тифозные шинелиС мандатами за обшлагом,

Лампады гасли над амвоном,И на неистовом ветруСигнализировали звономСело селу и двор двору

Еще валяются осколкиНеубранные там и тут,И по задворкам кривотолкиЧертополохами ползут,

Но новый быт растет, как вера, —Колхозным трактором в лугу,Молочным зубом пионераИ красной розой на снегу.

«Провинция!» В латыни древнейТак назывались иногдаПорабощенные деревни,Униженные города.

Провинция! — на перевалеИстекших варварских вековТебя мы не завоевали,А оградили от врагов.

Как две разросшихся березы,Как два разлившихся пруда,Переплетаются колхозы,Перерастая в города.

Как ярки угольные дуги,Как новы в селах огоньки!Как хорошо, по следу вьюги,На речке звякают коньки!

«Резвитесь, парни и девчата», —Картонным горлом прохрипитПромерзший радио-глашатайНа самой рослой из ракит.

Он, точно грач на голой ветке,Поздравит занятых игройС успехом первой пятилеткиИ с наступлением второй.

Так, нивы преодолевая,Так, мир пытаясь пересечь,Летит, как молния, кривая,Но безошибочная речь,

И о Союзе-ясновидцеПо-братски шепчут на ветруСтолица миру, мир столицеСело селу и двор двору.

<1932–1933>

«Какие годы вспоминаю я…»[232]

Какие годы вспоминаю я,Какие радости и передряги,Когда, душой, как жвачку, их жуя,Перебираю залежи бумаги.

От некогда звеневшего стиха,От поцелуев, от рукопожатийОстались только мышьи вороха,Не удостоившиеся печати.

От восклицаний наших, от причуд,Которые когда-то были живы,Остались только сонные, как суд,Свидетельски-унылые архивы.

Здесь — опись лет, здесь беглый очерк данМоря, и рельсам, и верблюжьим сбруям,Здесь даже наш с тобою Маргелан,Который — помнишь? — был неописуем.

Но если в эти записи ушлоВсё, что для нас навеки невозвратно,Не сжечь ли их? — вот было бы светло,Вот было бы тепло нам и приятно!

Ночь на 21 ноября 1933

Утюг[233]

Он ходит, как рыцарь в чугунной броне,Он ходит с опущенным черным забралом,Как танк, угрожающий вражьей стране,Как панцирный крейсер, привычный к авралам.

Ему набивают пылающий зевНа вид несъедобной обугленной пищей,И стынущий пепел свершает посевСквозь прутья решетки на душное днище.

И узкие с каждой его стороныГорят полукружьями парные щели,Как две раздраконенных юных луны,Прорезавших муть сумасшедшей пастели.

Он — грузный, трехуглый, трехгранный утюг,И дно его площе речного парома.Он тычется в север, он тычется в юг,В экватор и в полюс, и в пояс разлома.

Он женскую руку, как знамя, несет,Роскошную руку над пышным раструбом,Блюдя подытоженный прачечный счетВ маневренном рейсе по чулам и юбам.

Но видя, что подлый ползёт холодок,Послюненным пальцем коснутся снаружи,И, скорчив гримасу, поставят, как в док,В печную отдушину корпус утюжий.

24 ноября 1933

«Но поговорим по существу…»[234]

Но поговорим по существу(Даже скорбь нуждается в порядке):Я неплохо, кажется, живуЯ неплохо, кажется, живуОтчего же дни мои несладки?

Так в тупик заходят поезда,Так суда дрейфуют одичало…Изменила ли моя звезда,Изменила ли моя звезда,Что меня в пути сопровождала?

Нет, звезда не изменяла мне,Но, прорехи вечности заштопав,Есть над ней, в двойном надзвездном дне,Есть над ней, в двойном надзвездном дне,Звезды, скрытые от телескопов.

Среди сфер, которых никогдаНикакая не изменит сила,У нее была своя звезда,У нее была своя звезда,И вот эта… эта изменила.

3 января 1934

Память[235]

Кто ты, память? — зверь допотопий,Что сквозь темя глядит назад,Или духа бег антилопий,Прозревающий наугад?

Сколько грустных воспоминаний,Чей запутан, затерян счет,Сколько песен, пропетых няней,Нас, как призраки, стережет!

Сколько, память, с собой мы тащим!Сколько гнилостных рваных ранПроецирует в настоящемСеребрящийся твой экран!

Неужели всё это былоИ в прошедшее отошло?Неужели с темного тылаТретьим глазом мой мозг ожгло?

И не в будущем ли всё это,В предугаданном наяву, —Голос милой и колос лета,До которых не доживу?

9-10 февраля 1934

Гавайские острова[236]

Погибели ищут фрегатыИ колониальных благ.Вот залпом уважен триктратыГавайский архипелаг.

В подзорной трубе капитана —— О в плоть облеченный миф! —Туземная вьется лиана,Прибрежный нежится риф.

За Куком звенит парусина,Он взор отточил остро,Он остров дарит нам, как сына,Как песню дарит перо.

Капризу, хозяйской причудеТворящего острияОбязаны черные людиВсей радостью бытия.

О выдумщик дерзкий! Ты чалишь,Кормила сжав рукоять,К народам, на карте вчера лишьНачавшим существовать.

Но там, в сочиненном тобою,Под палицей дикаряТы гибнешь — ты вынужден к бою,И поздно рвать якоря…

Так мир, зачинающий войны,В классовом гибнет бою,Так в спичке огонь беспокойныйЖжет мать родную свою.

Так часто тому капитану,Что дал нам имя свое,Наносит смертельную рануГрехов сыновних копье.

Так полон ты, трюм мой хозяйскийРифмованной чепухи,И мстят мне за то по-гавайскиОтцеубиийцы-стихи.

О, скорбный фрегат капитаний!Вступая в кильватер твой,Мы гибнем от наших созданий,От выдумки роковой…

8 июня 1934