Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра

class="p1">— Если они внезапно буйствовать начнут, мы с тобой их успокоим. А вот если ты… ох, боюсь, нас троих маловато будет. Усек?

— Усек, господин комиссар. Если надо…

— … значит, надо. Ну, ждем.

Часы тикали как-то особенно громко, даже нервно. Будто не отсчитывали — отбивали минуты. Так думали Фома и громила-стажер — думали, не сговариваясь.

— Вкусно как, — облизывая пальцы, с блаженством, произнес Джон Доу. — Только мало.

Гизли покачала головой: мало ему, ишь ты! Мне вообще нифига не досталось. Мало… хех!

Минуты шли, шли, шли…, а ничего не происходило. Совсем — ничего. Фома вздохнул. Что ж, отсутствие результата — тоже результат. И что это значит? А то: дрянь, вызывающую галлюцинации, кладут не во всю выпечку. Далеко не во всю, а в ту, что под заказ — свой или чужой, в качестве сюрприза. «Да уж, веселая перспектива — чем покупатель богаче, тем больше у него шансов сойти с ума. Временно или навсегда — опять же вопрос денег. И вуаля!»

Новак удивился, заметив господина комиссара на пороге в лабораторию. Ну, что опять-то?! Господи…

— Тед, вы слышали что-нибудь о Мolifrando magnificat imperii? — не давая судмедэксперту опомниться, спросил Фома.

Новак хмыкнул.

— Что-то где-то как-то и когда-то. Если честно, разговор тот был маловразумительным, специально я не интересовался, как-то не было нужды. А что?

— Тогда, полагаю, вам будет интересно прочесть вот это, — и господин комиссар протянул копии, сделанные в соборном архиве. — Фотографии потом увидите, надо проявить пленку.

Новак пробежал глазами копии страниц из старинной книги, внимательно изучил протокол допроса. Хмыкнул и почесал переносицу. Пожал плечами.

— Ну, пока все это ваши домыслы. Плоды досужего, пытливого ума — и не более. Да-да, Савлински, не более! Все это все к делу не пришьешь — судья просто в лицо вам рассмеется. Кому нужна история, покрытая пылью аж трех столетий? — хохотнул судмедэксперт. — Прямо-таки, сюжет для синема. В обычной жизни — никуда не годится. Нет, конечно, если бы вы нашли эту дрянь и предъявили суду…

— А вы в этом сомневаетесь? — не выдержал Фома. — Сомневаетесь?!

Новак прищурился.

— А я могу не сомневаться?

— И вы мне не верите. Беда просто.

— Я вам верю, господин комиссар. А вот судья и присяжные — те точно не поверят. Эта баба, как паучиха, опутала половину состоятельных горожан, ей хоть бы хны! Защитники и покровители всегда найдутся. Еще и посмеются — солидный человек, известный комиссар полиции хочет пристегнуть к уголовному делу не факты и вещдоки, а романтические бредни седой старины. Скажут еще: давите на подозреваемую, «топите» ее, шьете дело, манипулируя красивыми и жуткими сказками. Старую, уважаемую и любимую всеми даму. Тьфу, пошлость какая… Разумеется, вас никто и слушать не станет. Я-то за вас, а вот другие… большой вопрос. Ну, вы меня поняли?

— Понял, понял, — угрюмо произнес Фома. — Преотличнейше. Черт вас побери, Тед.

Судмедэксперт лишь покачал головой, глядя ему вслед. Вот же неймется человеку, не живется спокойно… Другой бы плюнул, дело закрыл — и другим занялся, но это другой, не Фома Савлински. Хех, а дело-то закрыто, внезапно вспомнил Новак, с прелестной формулировкой — «смерть по естественным причинам». Интересненько… господин суперинтендант, получается, не в курсе самовольного расследования господина комиссара? Получается, так. Интересненько… Тед Новак усмехнулся: нас ожидает расчудесный скандал, конфетка… и он уже не за горами! Забавно! Прелестно! Ххе-хе-хе!

Судмедэксперт довольно потер руки и, предвкушая грядущее развлечение, вернулся к оставленной работе.

[i] Откровение Иоанна Богослова 21:4

[ii] Переводится как «славословие Девы Марии из Евангелия от Луки».

Глава 14

Все часы в домике миссис Тирренс показывали разное время. Некоторые шли, бойко отстукивая часы и минуты, а некоторые — будто застыли навек. Анна вспомнила, как однажды прочла книгу, с кровожадной и запутанной историей. За давностью лет, она позабыла: кто и кого там убил или только собирался. А, может быть, убил кого-то одного, а в процессе — так увлекся, что решил «отправить к предкам на чай» еще кого-то. Одного или нескольких… чего мелочиться?

И в том доме, где жило это чудовище в человеческом обличье, часы тоже показывали разное время. Все, все до одного. Хозяин был слишком занят — сначала приготовлениями к убийству, потом — самим процессом, а еще позднее — попытками скрыть содеянное от нескромных чужих глаз. Что привело к появлению еще пары-тройки покойников. Словом, ему было просто-напросто некогда заниматься переводом каких-то там стрелок. Подумаешь, часы! Ха! Тут дела поважнее, куда необходимее. Кстати, разнобой во времени даже полезен: если не создаст алиби, то уж в заблуждение введет. Всенепременно.

Тут Анна вздрогнула и очнулась. Что за чушь, что за дрянь лезет ей в голову? И почему именно здесь, в этом уютном сказочном уголке? И почему — именно сейчас? Почему? почему?!

Миссис Тирренс заметила ее недоумение и усмехнулась.

— Вот эти, в золотых завитушках, с танцующими пастушками, остановились три года назад. Осенью, в ноябре. Когда умерла наша славная старая королева.

Миссис Тирренс достала из недр своей необъятной, трехслойной юбки батистовый платочек и вытерла сухие глаза.

— А вот эти, с фарфоровыми розочками — остановятся, когда помрет и упокоится моя внучка. Старшенькая, Мерседес. Те, что рядом… видите, там очень прелестный эмалевый пейзажик на циферблате?.. те встанут навечно, когда упокоится и младшенькая, Долорес. Моя любимица. Куколка моя, малютка ненаглядная, — умильно причмокнула губами старуха.

Холодный пот заструился по спине Анны. Глупые шутки у старушки, глупые и дикие. Нет-нет, она не станет принимать их всерьез! Ни за что не станет!

— Но ведь они живы? — стараясь унять дрожь в голосе, спросила девушка. — Живы и здоровы, правда?

— Разумеется. Но ведь когда-нибудь, сладенькая моя, они непременно умрут, — старушка смотрела на нее круглыми немигающими глазами. — Непременно. Уж я-то знаю, хи-хи-хи!

Время очень странная штука, деточка моя, — его можно приручить или пренебречь им, не обращать внимания на все эти минуты, часы, дни, месяцы и даже… даже годы. Когда умеешь радоваться жизни или сама доставляешь людям радость, очень много радости наивысшего качества — что может вас огорчить? Да ничего, абсолютно — ни-че-го!

И она, с улыбочкой, погрозила Анне пухлым пальцем.

— Деточка моя, ну что мы все болтаем и болтаем! И чашечки чая не выпили, со сладеньким. Идем-ка лучше в сад, там очень мило в это время суток. Я велю Глории подать что-нибудь в беседку.

«Моя сестра — нежная, как цветок. Чайная роза в росе», бывало, говорил ее брат, и голос его дрожал.

Старуха тоже заметила