Hannibal ad Portas. Ультиматум прошлого - Владимир Буров

– Я их видела вечером в парке Пушкина.

– Что это значит? – спросил Дима. Но гимнастка уже ушла, пообещав, что вечером:

– Я расплачусь.

– На дискотеке? – спросил бармен Владимир для уяснения, что это значит: – Да, или: за это дело придется налить еще. А.

А шли каждодневные убытки, ибо последний раз Федор попросил целый большой пакет:

– Дорожный, – как он сказал. – Коньяк пять звезд, бутылка водки, две шампанского: брют и полусладкое, курица, жареная до коричневой корочки, почти как в Прибалтике в печи, только что кости нельзя было есть. Здесь, имеется в виду, там:

– Хрустели, – как карандаши в первом классе, когда не совсем ясно, что написано на доске, то ли:

– Мама мыла раму, – а можно подумать, что рядом забыли стереть уравнение, которое надо решать в два действия, а как это возможно:

– Абсолютно не ясно.

Ибо:

– Когда начну второе – первое уже забуду, и как их связать вместе – не сказали.

Также получалось и здесь:

– В парке видели, в бане были, а решения, где сейчас – отсутствует, как будто не существует вовсе в области рациональных размышлений.

Бармен подумал, что вообще что-то не то происходит, ибо:

– Некоторые вещи случаются – по крайней мере – продолжаются два раза, а другие – не бывшие:

– Есть сомнение, что их точно не было. – Как и сейчас он спросил официантку, пролетавшую мимо, не обращая на него внимания, так как знала:

– Очередь большая, – с она, если и будет, то только в её Гумовском варианте:

– Надо отстоять три этажа за два дня, – иначе если размер Аляски и достанется, то только на 8—11 номеров больше.

Что значит в данном варианте:

– Абсолютно не могу: кругом пустота.

Он спросил уже ей в спину:

– Как тогда хочешь?

– Замзав не даст ключи от холодильника, – ответила, остановившись через пять шагов леди сферы обслуживания.

– Да я так просто, на всякий случай пошутил, – испугался бармен.

– Назначаю тебе встречу через семь минут в банкетном зале за

занавеской.

– За шторами?

– Шторы тяжелые, могут упасть.

– Хорошо, не буду тебя разочаровывать покладистостью, следовательно, как я уже выяснила:

– За шторами.

– Я сказала, за шторами? Нет, конечно, за занавесками. И знаешь почему?

– Нет.

– Нас смогут увидеть только сзади. Спереди будут непроницаемые шторы.

Но весы еще качались. Он не верил, что Лопахин мог вот также – почти случайно, но не один раз – трахать Раневскую за шторами зрительского сознания.

Никто не поверит, но сейчас и проверим.

Он пошел за Ириской – не спутать бы с Лариской – Виринеей толстенненького производства. И без всякого внутреннего сопротивления трахнул ее два раза подряд.

– Зачем?

– Чтобы всё было по-честному: один раз за занавеской – другой прямо за шторами, чтобы видели с улицы.

Хотя какая здесь улица, так только вид на старый заброшенный, возможно даже, вишневый сад, дверь со ступеньками в винный склад и на будку охранницы ворот на случай ночного завоза товара – возможно вырезки или колбасы ТК, а возможно и наоборот:

– Могут украсть. – Ибо:

– Самое лучшее воровство – это воровство у себя, и так уже укравшего всё, что можно, и немного даже больше, так как:

– Не хватило чуть-чуть на третью в этом году Стенку для комнаты дочки, где и так была уже одна. – Но:

– Так как раньше мы их не получали даже вообще в мебельные магазины, то теперь и придется:

– Дома, а ходить всё равно только боком.

Можно бы на руках, но жаль жопа у всех здоровая – перевешивает само равновесие.

Возможно здесь люди такие жопастые, что привыкли бояться прямо по песне:

– Может скажут пейте – ешьте, ну, а может:

– Ничего не скажут, – ибо осталось только Каберне и шоколад, а и то всё последнее:

– Только что есть на витрине.

– Нищета приводит к нарушению божьей заповеди, – сказал Холодильник, – знаешь почему?

– Нет.

– Нельзя ничего запасать, а здесь только этим и занимаются, что солят, мочат, маринуют и варенье варят.

– Это кто сказал, что нельзя запасать?

– Сказали.

– Кто, ни разу не слышал, – сказал бармен.

– Моисей так разъяснил отсутствие питания в пустыне своим нукерам.

– Именно, нукерам?

– Ну, не знаю, как их там звали, – ответил уклончиво Хол.

– Не прикидывайся, у тебя на роже написано, что ты еврей, – сказал, присаживаясь лейтенант.

– Ты-то что здесь с утра пораньше делаешь? – спросил Вова. А Хол добавил:

– Бесплатно он не нальет.

– Почему?

– Потому что мне уже налил.

– Ну, я говорю, что еврей.

– Если бы я был евреем, то уже уехал бы отсюда, и работал в кибуце порядошным человеком, ел, пил, ничего не платил, а только.

– Только мыл посуду на мойке, – сказал лейтенант, – ибо больше ничего делать не умеешь.

– Если бы я был евреем, то поступил в университет, как человек могущий запомнить не только фамилии, но и имена и отчества всех русских царей, начиная от их Кобылы.

– Пожалуйста, – сказал Владимир, – не устраивай здесь Поминки по Финегану.

– Почему?

– Кто много знает – всё равно, что ничего не знает, ибо не примут его в университет, а заставят сначала быть первым среди своей сотни.

– Я не еврей.

– Вот, пожалуйста, он уже не еврей, – сказал лейтенант. И добавил: – Хотя по халявным замашкам очень похож.

– Как и ты, – засмеялся Хол. И добавил:

– Ты сколько золотых пятерок заработал за эти два дня?

– Я? Две. Но у меня недостача по кассе семьсот рублей. Могут ревизию сделать.

– Мы никому не скажем.

– Не надо песен, без денег я больше никому не налью. Ибо.

– Ибо?

– Тяжело быть барменом в стране, где ни у кого нет денег.

Более того, он поднял вверх палец, предполагая недопонимание:

– Особенно куркули не хотят ничего платить, – закончил за него Холодильник, уже слышавший от бармена эту присказку, что платить надо именно потому, что деньги:

– У тебя, сукин сын, дома есть! – Как грится:

– Подои козу и обменяй молоко ея на сидро чистое яблочное под добропорядочным названием Солнцедар.

– Отравишься, – сказала, подбегая за чашкой кофе официанта Та.

– Нет, – ответил Хол, – ибо стоит за бомбу рупь. От радости за такую форму организм реципиента радуется больше, чем умирает от содержания.

В далеком созвездии Тау Кита

– Главное, чтобы не хулиганить, – сказал Альфа Рорикам, отправляющимся на Землю, чтобы упросить Землян передать сюда на Тау Кита, некоторые из известных им качеств.

– В каком смысле? – спросил один Рорик.

– Чтобы и мы могли найти способ не очень хулиганить, – ответил с надеждой Альфа.

И Ро, Син и Тру улетели на Землю. Улетели со стороны Тау Кита, находящейся в красном свечении. Через три года туда же, на Землю, вылетели четверо с противоположной стороны Тау Кита, находящейся в белом свечении.

Один парень, давно ожидавший попутного рейса в сторону Солнца, и прибывший на Тау Кита с Сириуса из созвездия Большого Пса – чему мало кто верил, так как здесь на тысячу парсеков еще никто не летал.

– Столько не живут, – сказал ему старший, отец остальных трех архаровцев, по незатейливому имени, казавшемуся некоторым оскорблением:

– Кобыла. – Но и детки его имели соответствующие имена, как-то:

– Жеребец, Елка и Кошка. – Они ничего не могли поделать с тем, что после приема слишком большого количества веселящего газа, продающегося на местных запатентованных болотах, – над ними начинали тихонько посмеиваться, как над недоумками, неспособными придумать приличные имена грозных воинов, как-то:

– Малый Карлик, Большой Карлик, Крабовидная Туманность, – предполагавшие способности к абстрактному или импрессионистическому мышлению.

Но вот путешественник из Созвездия Пса предложил им объяснить приличие и достоинство их имен, если возьмут его по пути на Землю.

– Не беспокойтесь, я вам не помешаю, выйду чуть раньше на Марсе.

– Что вы собираетесь там делать? – спросил Кобыла.

– Работать.

– Кем?

– Марсом.

– Там уже есть один Марс.

– Он недавно умер от угарного газа, поднимающегося с Земли. Я должен понять причину проникновения этого газа через герметичную оболочку Марса.

– Как тебя звать? – спросил старший из сыновей Кобылы по достойнейшему имени Жеребец.

– Зови меня Вигрис.

И парень объяснил толпе, пока еще чинно и благородно восседающей за отдельными столами бесприютного заведения, называемого так, что только для тех:

– Кто не находит другого пространства для уединения свой души, кроме кабака.

– Некоторые – большинство – думают, – сказал он, что живые существа выбирают себе имена обычные, такие, как Елка или Кошка, или Жеребец – только из-за своего скудоумия, случающегося или после вчерашней пьянки, или вообще ни бельмеса – ни гу-гу в частях, составляющих окружающее нас пространство. Нет!