Сестры Шред - Бетси Лернер

многое прощают ей за красоту. Действительно, Олли рано научилась управлять окружающими. В супермаркете незнакомые люди умилялись малышке с голубыми глазами и светлыми локонами, сидевшей в продуктовой тележке, и сюсюкали с ней. Кассир в банке угощал ее леденцами, мужчина в обувном магазине скручивал для нее из длинных тонких воздушных шаров разных животных. Позже, когда мы ездили в Нью-Йорк на концерт или в музей, люди принимали ее за популярную актрису. Как-то раз один мужчина дал маме свою визитку и сказал, что может устроить Олли на работу моделью. Кроме того, мама считала, что Олли слишком просто даются победы. Когда та в старшей школе начала заниматься бегом, она легко преодолевала препятствия и побеждала в гонках; она была тем героем-победителем, которого триумфально несут на плечах товарищи по команде.

– Оливия, быстрей!

– Ну, хорошо… – произнесла Олли.

Она не торопясь вылезла из машины и хлопнула дверцей. Закатное солнце красиво освещало ее силуэт. Мне была хорошо знакома эта ее поза: плечи вперед, руки на пояс. Не добившись своего, Олли всегда делала вид, будто вовсе и не хотела этого. Ее невозможно было победить.

Я тут же прыгнула на переднее сиденье, нажала на все кнопки, открыла и закрыла бардачок, включила прикуриватель. Тогда мамино раздражение обратилось на меня.

– Что ты так обрадовалась?

То был знак, и совсем не вопросительный. Прикуриватель выскочил, и я протянула к нему руку.

– Не трожь! – рявкнула мать. Но я уже вытащила эту штуковину, ее наконечник светился красным, напоминая Марс. – Верни на место, пока не обожглась!

Олли тогда так и не попала на концерт, но в тот день она в последний раз смирилась с отказом. После этого она начала уходить из дома тайком и, увидев, как это просто, уже не останавливалась.

2

Олли терпеть не могла загородный клуб «Раннинг Брук». Ей не нравились там ни еда, ни дресс-код, ни завсегдатаи, которых она считала лицемерными снобами. Прежде чем раз и навсегда отказаться туда ездить, она поучаствовала в соревнованиях по плаванию, ежегодно проводившихся в клубе в День труда. В вольном стиле и баттерфляе ей не было равных, она рассекала воду как дельфин. Победители имели право сколько угодно есть в летней закусочной, готовившейся к закрытию. Как сейчас помню: Олли стоит у прилавка в полотенце, свободно повязанном на бедрах, с ее волнистых волос стекает вода, а она заказывает поочередно все, что есть в меню, пробует и отдает собравшимся вокруг детям; те ее боготворили.

Мне нравились все эти ритуалы, связанные с поездкой в клуб и начинавшиеся уже на полукруглой подъездной дорожке: старшеклассник в белоснежной рубашке подходил, чтобы припарковать нашу машину, и папа совал ему в руку доллар так естественно, словно передавал эстафетную палочку. Интерьер клуба напоминал круизный лайнер с леерами, поручнями и круглыми иллюминаторами. Детям брали безалкогольные коктейли и мороженое в фигурных чашках в форме тюльпанов. Вечер воскресенья наша семья проводила вместе; обычно мы сидели за столиком с видом на площадку для гольфа – изумрудное одеяло, постепенно таявшее в сумерках.

Избавившись наконец от брекетов, Олли снизошла до участия в этом семейном мероприятии. Мама шутливо приглашала ее поехать и похвастаться новой улыбкой, но Олли это не интересовало. Она согласилась, только чтобы порадовать нашего папу. Почти каждую неделю он играл в клубе в гольф и в карты, и ему было очень приятно показать своих «девчонок».

В тот вечер в одном из редких порывов сестринской любви Олли предложила мне вместе сходить в дамскую комнату. Там пахло розой и цитрусовыми, а на столике были выложены всякие женские аксессуары, в том числе корзинка с тампонами и прокладками, которые меня смущали: такие личные вещи, а лежат совершенно открыто. Олли любила хулиганить в дамской комнате: трясти аэрозольными баллончиками и рисовать лаком для волос граффити на зеркалах. Или обливалась духами, пшикая резиновыми грушами на флаконах так энергично, словно мерила себе давление. Один раз она запела во весь голос «I Feel Pretty»[6] из «Вестсайдской истории» и начала неистово хлопать дверями кабинок. Потом вошла какая-то женщина, и мы обе покатились со смеху. Ради таких моментов стоило жить!

А тогда, не дойдя до дамской комнаты, она задержалась у двери с табличкой «Вход запрещен». Мы, наверное, сто раз проходили мимо нее, но теперь Олли взялась за ручку: дверь оказалась не заперта.

– Давай заглянем, – шепнула она. Но я не смогла сделать и шага. – Как хочешь! – И Олли исчезла за дверью. Она никогда не давала второго шанса.

Я дошла до туалетной комнаты и подождала там, глядя на женщин, которые подкрашивали губы и поправляли прически перед зеркалом. «Почему я не пошла с Олли?» – спрашивала я себя. В самом деле, что страшного может быть там, за этой дверью?

К моему облегчению, когда я вернулась в кафе, Олли уже сидела за общим столом. Ее не забросили на далекую планету и не затолкали в багажник автомобиля. Младший официант, наливая воду нам в стаканы, бросил что-то Олли на колени, но она схватила это так быстро, что я не успела подсмотреть. У меня не было доступа в мир сестры. Она была смелой и безрассудной. Она спала голой, а я – в пижаме поверх белья. Она двумя пальцами расковыривала авокадо и отправляла мякоть в рот. Олли бесстрашно ныряла со скалы в водохранилище, могла вскочить на лошадь и умчаться в лес. Олли была та еще девчонка. Пацанка, сорвиголова и все такое. Вот только тогда еще никто не понимал, что она вообще без тормозов.

Когда мы ехали домой, Олли показала мне подарок того парня: кольцо, сделанное из старинной вилки. Дверь оказалась служебным входом на кухню, и Олли похвасталась, что целовалась с тем официантом в холодильной камере. Парень скоро начал названивать на наш домашний телефон, но Олли не отвечала на его звонки, хотя колечко носила на указательном пальце. Многим оно понравилось, и все очень удивлялись, узнав, что оно сделано из вилки. Позже стало известно, что парень бросил колледж по причине депрессии, а еще через несколько месяцев повесился в том самом холодильнике. О его самоубийстве много говорили, и когда это известие дошло до нашей семьи, я думала, что Олли сильно расстроится, но на нее, судя по всему, это не произвело никакого впечатления.

К седьмому классу за мной окончательно закрепился статус изгоя. Одноклассники словно сговорились летом явиться в школу в джинсах, а вместо ланч-боксов принести бумажные пакеты. А я в тот день надела