Пробуждение - Михаил Михайлович Ганичев

Лили была спортивная фигура. Но это тоже ничего!..

Глядя на Лилю, я почувствовал, как вдруг стал терять что-то важное и нужное в жизни… А что?!

Дверь резко распахнулась, и вошла Марья Тихонова — мать Лили, в резиновых сапогах и грязном халате. О ней уже печатали в газете. Ее портрет висел на Доске почета возле правления колхоза. Я невольно обратил внимание, что на полу оставались следы от занавоженных ее ног. Она, оставаясь у порога, попросила дочь:

— Лиль, подай кусочек хлеба. Пошла коров доить. Только что управилась с навозом.

— Мам, к тебе из газеты, — проговорила Лиля и ушла на кухню, и уже оттуда: — Из областной!

— То-то я смотрю — кто бы это? — Она внимательно стала разглядывать меня.

Я подошел к ней, представился и поздоровался за руку. Она была одного роста с дочкой, только чуть-чуть полнее и с большими красными руками, а на ладонях все линии жизни были забиты въевшейся грязью, которая никогда уже не отмывалась. Хозяйка стала оправдываться:

— Я извиняюсь, некогда!.. Вечером обо всем поговорим, добро?.. А пока дочка чайком попоит!..

Я от чая отказался. Вышла из кухни Лиля и протянула матери кусок хлеба; та еще раз извинилась и ушла, оставив у порога пятно от навозной жижи. На улице за ней скрипнула калитка. Слышно было, как с русской печи спрыгнул кот и замяукал на кухне. Лиля затерла пол, налила коту молока и ушла к себе в комнату. Я снова сел на лавку за столом. Тут услышал, как она принялась напевать что-то смешное и веселое. И мне показалось, что, наверное, веселее ее, счастливее нет сейчас никого на свете. Но как я горько ошибался в тот момент! Когда же Лиля вскоре вышла ко мне, то я не вдруг узнал ее. Темное платье очень шло к ее румяным щечкам. Голубые глаза, как два василька, внимательно смотрели из-под темных ресниц. «Ой-ой-ой! Коза ли это?»

— Мама ушла — придет не скоро, а я на «пятачок»!

Я сам деревенский и все отлично понимал. «Пятачок» — то место, где вечерами собирается молодежь, танцует. Летом в клуб не больно тянет, лучше на свежем воздухе.

Я вспомнил свои деревенские посиделки, как, бывало, собирались мы в каком-нибудь доме — то ли у друзей, то ли у знакомых — и всю ночь пели частушки, плясали. Ни одного праздника не пропускали, но работали исправно, без прогулов — от темна до темна. Для нас гармошка что для нынешней городской молодежи ансамбль из Америки.

— Ну так как? Спать ляжете или со мной пройдетесь? — спросила Лиля и отчего-то грустно-грустно вздохнула.

Спать не хотелось, и я пошел с Лилей. Уже посвежело. Над крышами поднималась круглая луна. Стояли белые ночи. Натоптанной тропой мы медленно прошли меж огородов и вышли к новому клубу. Когда мы шли, я увидел необозримые дали. Далеко-далеко уходила вологодская земля. Такие огромные пространства! Господи! Как велика и богата наша земля, и почему при этом мы нищие?

Возле клуба сбилась темным кругом молодежь. Играла гармонь. Вытолкнутая кем-то на середину беленькая девушка притопнула каблучком и поплыла по кругу. На шее у нее лежала яркая косынка, концы которой она натянула пухлыми пальчиками в разные стороны. Неожиданно девушка остановилась, притоптывая ножками, пропела звонко-дробную частушку:

Растяни, дружок, гармонь, Чтоб ходила как огонь. Под гармошку под твою Я частушки пропою.

Вокруг девушки затоптался петухом рыжий, нескладный парень, и когда она умолкла, он рявкнул гармонисту: «Почаще!» — и, выстукивая дробь огромными сапожищами, прогорланил:

Перевозские девицы Из отрепий, из кострицы, Ходят задом наперед, Никто замуж не берет!

Все дружно засмеялись, а кто-то крикнул:

— Так их, Федор, выдай еще!

И польщенный Федор еще крепче застучал сапожищами, поднимая пыль:

Моя милая красива, Куроносенький носок! Восемь курочек усядутся, Десятый петушок.

Я украдкой наблюдал за Лилей. Она нервно покусывала сорванную по дороге веточку и кого-то искала глазами. Один раз я перехватил ее долгий и недобрый взгляд, брошенный на девушку в красной кофте, застенчивую и тихую, которая держалась все время в стороне и, видимо, в первый раз пришла на «пятачок». Девушка выдержала Лилин взгляд и отвернулась.

Катаники серы, Волосья кудреватые, Ты сидел бы на печи, Чучело горбатое.

Это беленькая парировала рыжему парню его очередную частушку, и опять смех повис над селом.

Наседали комары. Я топтался на месте, бил себя газетою по шее, по рукам и хотел было уйти, как из-за клуба появился парень в белой рубахе с расстегнутым воротом. На плечи его был небрежно-щегольски накинут пиджак. Он обошел круг, пожимая ребятам руки. Не забыл и с гармонистом поздороваться. Затем глянул на свои штиблеты, начищенные до блеска, и отошел в сторону.

Лиля вздрогнула и быстро-быстро начала ломать веточку, сорванную дорогой. Нижняя губа у нее была прикушена так сильно, что побелела.

Парень, его звали Володей, отыскал глазами девушку, на которую Лиля нехорошо посмотрела, и улыбнулся ей. Она отступила назад и спряталась за спинами.

Лиля не выдержала, фыркнула, зло взглянула на Володю и, разорвав круг, вошла в него. Ей тотчас уступили место. По толпе прошел легкий