Аваддон. Записки демона - Андрей Болдин

Поначалу я нервничал, но довольно скоро и для меня секс с Ярославой превратился в скучную семейную рутину – такую же, как совместные экспедиции в гипермаркеты, уборка квартиры и ритуальное поедание фирменных тещиных пельменей. Ее природная красота, ее скульптурные формы перестали будить во мне зверя сладострастия. Я открыл для себя, что могу месяцами жить с красивой молодой женщиной, спать с ней в одной постели, и при этом почти не чувствовать вожделения. Это не значит, что как мужчина я умер. Пройтись летним днем по Невскому проспекту для меня было сущей пыткой. О, эти проклятые девичьи ноги! О эти короткие юбки, которые давно пора запретить! Если уж идти до конца, то запретить следует и ношение красивых лиц – их необходимо занавешивать черной тканью. Нет, все-таки в традиционном исламе с его хиджабами и чадрами есть рациональное зерно! И многоженство, кстати – не такое уж дикое явление. Черт побери, мужчине нужно разнообразие. Не знаю, как другим, но мне трудно было справиться с тем, что адвокаты мужской распущенности именуют «полигамностью». Я не мог смириться с тем, что по земле ходят чужие женщины. Но если уж мне суждено было навечно остаться с одной единственной, я должен был знать, что выбрал самую красивую. Увидев в толпе стройную женскую спину и крепкий широкий зад, несомый двумя длинными стройными ногами, я с волнением маньяка обгонял хозяйку этого богатства затем, чтобы, невзначай обернувшись, увидеть ее спереди. Мне необходимо было удостовериться в том, что обладательница роскошной фигуры некрасива лицом – или, по крайней мере, менее привлекательна, чем моя жена. В большинстве случаев так и было – я радовался отсутствию красоты в мире и спокойно продолжал путь. Но редко попадавшиеся безупречные красавицы способны были надолго повергнуть меня в уныние.

Выпускать пар доводилось как в далеком отрочестве, что всегда вызывало у меня запоздалое чувство гадливости и вины. Во время же редких соитий с Ярославой я почти ничего не чувствовал. Всякий раз приходилось включать фантазию или вспоминать тайно просмотренное накануне зоологическое видео. Так и прожил полтора года – от осени до весны.

И все же, об измене я не думал. Никогда. Я тихо ненавидел свою семейную жизнь и готовился прожить с этим чувством до самой смерти. Разумеется, моей собственной.

Однако со временем я стал всерьез опасаться шизофрении. Во мне уживались две самостоятельные личности. Одна представляла собой примерного семьянина, кроткого, послушного супруга, любимца тещи, да и всей жениной родни (за исключением ее чудаковатого братца). Другая, тайная, была его отражением в кривом зеркале – она строила мерзкие рожи, высмеивая каждое слово идеального мужа: «Да, любимая!», «Конечно, мой ангел!». Тайная, темная сторона моей души изредка проглядывала сквозь эфирные слои души внешней. В эти редкие минуты я срывался и говорил страшные вещи: «Прости, но мне хотелось бы немного побыть одному….» или: «Милая, но я не могу взять и отречься от своих друзей» или: «Да, я вообще-то люблю посидеть за картами и кружкой пива».

В такие минуты и начинался очередной плач Ярославы. Сначала она каменела, как мраморная статуя, а потом собиралась с мыслями и начинала…

– Зачем тебе кто-то еще, когда у тебя есть я?

Услышав это однажды, я внимательно всмотрелся в ее лицо – не шутит ли она. Нет, она не шутила, она была убийственно серьезна. Я забормотал что-то о друге детства Базилио, об однокурсниках, о мужской дружбе, о невозможности абсолютной самоизоляции в семейном кругу, о необходимости пополнять закрома эмоций и впечатлений во внешнем мире…

После этого мы не разговаривали полтора суток. Она была потрясена моими рассуждениями не меньше, чем я – её. Она была оскорблена, ведь кроме нее мне требовался кто-то еще.

Почему мы не поговорили об этом до свадьбы? О, не смейте, не смейте задавать мне подобных вопросов!

А в ночь с 24 на 25 марта 2014 года я изменил своей жене.

Изменить Ярославе? Это было невозможно. Это было немыслимо. Хотя, учитывая мою прежнюю, холостую жизнь, полную альковных приключений и упоительных измен, можно было бы подумать, что для меня переспать с другой при живой жене было делом пустяшным. С любой другой женой, пожалуй, да… Но с Ярославой… Иной раз мне казалось, что я стал жертвой ведьминого заговора. Я, конечно, не верю во всю эту ворожбу, но я был как будто закодирован от измены – как алкоголик от спиртного.

Быть верным мужем – разве это про меня? Хотя мне всегда хотелось повторить вслед за Пушкиным: «Я – человек с предрассудками», ну или хотя бы за Михалковым-Паратовым: «Брак для меня – дело священное», и думая о грядущем семейном гнезде, я всегда настраивал себя на супружескую верность, мне хотелось сохранить за собой свободу рук для объятий на стороне. Но одно дело – мечтать о браке и другое – вступить в него. Я вступил и понял, что ничего не понимал не только в природе семейно-брачных отношений, но и в себе самом. Изменять любящим вас не так-то просто.

Мой второй брак, мой единственно настоящий брак – брак с Ярославой стал для меня великим испытанием. Прежде я никогда не разделял мужских страхов относительно потери свободы. Легкость развода в современном обществе (величайшее достижение секулярной цивилизации) сводит на нет угрозу закрепощения духа и тела. Ведь разорвать тонкие брачные нити в наше время – дело элементарное, что может быть проще! Так я однажды и сделал. Мой первый брак с маленькой зеленоглазой русалкой Витой Сочиной – да, вот такая сочная, такая курортная фамилия! – так вот, мой первый брак был веселым и легким. Это был не брак, а пикник. Мы познакомились на турецком пляже, и наша совместная жизнь (зарегистрированная в загсе, пожалуй, только для того, чтобы имелся повод устроить брачную вечеринку) была лишь продолжением пляжного романа. Две недели, проведенные в раю, на вратах которого красовалась надпись «Всё включено», в известной мере сблизили нас. Вернувшись в Петербург и поженившись, мы видели друг в друге живые символы земного Эдема, мы были друг для друга Адамом и Евой, ни за что не хотевшими покидать свое изначальное обиталище. И конечно, проиграли. Обоюдное наслаждение объединяет, но не так, как совместно пережитые невзгоды. Да и денег на бесконечный праздник в виде кафе, танцполов, поездок за границу и прочих элементов сладкой жизни не хватало. Потом наступила зима. Облетевший райский сад занесло снегом. Со временем мы стали мешать друг другу. Я знал, что она мне изменяет, но не расстраивался – потому что изменял ей сам. Прошло всего несколько месяцев, и мы стали рассказывать друг другу о своих похождениях на стороне. Поначалу было забавно, но потом приелось и это. Свой развод мы отпраздновали шумно и весело – пригласив тех же гостей, что и на свадьбу (разумеется, за исключением родителей и прочих родственников). После развода, от скуки несколько раз встречались – наши молодые организмы предавались невинным воспоминаниям о потерянном рае.

Ярослава стала моей второй – настоящей женой. К этому браку я был готов. Всё-таки, пошел четвертый десяток. Я хотел иметь семью – так, во всяком случае, мне тогда казалось. При этом жениться мечтал по любви. На худой конец, по большой человеческой симпатии. Но обязательно – на девушке, отвечающей трем требованиям: интеллигентность, красота и доброта. Всё это было в Ярославе. Женившись на ней, я верил в свою верность. Знал, что не изменю. Никогда. И радовался своей порядочности, упивался своей честностью. Я стоически настраивал себя на вечное полумонашеское житие рядом с человеком, который вдруг оказался совершенно невыносимым. С человеком, к которому я был прикован железной цепью, как каторжанин к тачке.

Но что такое измена? Где кончается верность и начинается предательство? Разве не изменял я своей невесте, а потом жене тогда, когда, сглатывая сладенькую слюнку, разглядывал женщин в метро, когда привычно следил за мельканием чулок в весенней толпе? Разве не изменял я, когда заглядывал на веселые мужские сайты, оправдываясь перед самим собой тем соображением, что человеку моей профессии необходимо время от времени «разгружать голову», которая за рабочий день, бессмысленный и беспощадный, наливалась свинцом, превращалась в пудовую гирю? Разве не изменял я, когда предавался упоительным воспоминаниям о былых приключениях, с легкой грустью перебирая милые детали разнузданного холостяцкого житья?

Знаю, знаю: всякий, кто смотрит на женщину с вожделением…

Те, кто действительно изменяют своим женам, то есть наяву спят с другими женщинами, по гамбургскому счету, не честнее ли таких, каким был тогда я – прелюбодействующих в сердце своем и смеющих рассчитывать на снисхождение со стороны собственной совести? Честнее! А таящиеся, не решающиеся на действие – неизмеримо ниже и гаже, потому что делают всё то же самое, что и они, и гораздо изощреннее их, но пребывают в уверенности, что свято хранят верность, что не предают на каждом шагу.