Аваддон. Записки демона - Андрей Болдин

В телевизоре возникла заводная кукла пресс-секретаря петербургского ГУВД. Органчик в его голове выдал несколько казенных фраз о неудачной попытке задержать преступника «по горячим следам», потом показали место преступления – суетящихся людей в штатском, лузгающего семечки юного полисмена с папкой под мышкой.

Обычно лица убитых в подобных случаях не показывают, но в этот раз камера на целую секунду задержалась на красивой вихрастой голове парня, в котором я узнал одного из тех, кто держал несчастного, насмерть перепуганного Базилио за руки, подставляя его под сокрушительные удары профессионального бойца. Судя по всему, остальные убитые были из той же компании.

На этот раз я испытал неведомое мне дотоле чувство. Ужасно, чудовищно, дико – но это были не стыд, не жалость, не чувство вины – как в случае с бандерлогом Сашком Билым. Это было холодное удовольствие от созерцания картины возмездия, от сознания того факта, что город очищен от стаи мерзких и агрессивных животных, только по внешнему подобию ошибочно причисляемых к роду человеческому.

Да, уже потом, спустя полчаса я устыдился этих чувств. Да, потом во мне сработал встроенный христианин и комнатный интеллигент. Но это было потом.

Не долго думая, я отправил Базилио ссылку на видеоролик и сообщение: «Справедливость существует».

Базилио был расстроен. «Мне жаль этих людей. У них просто не было времени стать другими», – написал он в ответ из своего Сиэтла.

Итак, второй раз в жизни те, кому я искренно пожелал смерти, отправились в мир иной. Но и тогда я не придал этому значения.

В сущности, что значит – «пожелать смерти другому человеку»? Можно сказать, даже не сказать, а закричать: «Чтоб он сдох!». Можно втайне мечтать об этом, представляя себе предсмертные хрипы врага, фантазируя насчет того, как он будет выглядеть в гробу, как его понесут и зароют, а вы с удовольствием бросите на крышку горсть прохладной суглинистой земли. А можно ничего не говорить и не думать. Можно ничего такого себе не представлять. Но смерти человеку все же желать. Ведь не все наши желания выходят на свет. Многие – самые постыдные – таятся в сумерках подсознания. Значит ли это, что такие – скрытые, затаившиеся желания безгрешны? Ведь они существуют как бы вне зависимости от нас, от нашей воли, от нашего разума?

Уверен: самые добрые, самые чистые и безобидные люди тоже носят в себе черные пузыри с кишащими в них скользкими тварями – чудовищными, невозможными желаниями. Я не про фрейдистские штучки, я про другое. Мне кажется, каждый из нас – убийца. Состоявшийся или потенциальный. Когда я иду по Невскому и смотрю на встречные лица, я думаю: «А ведь среди вас, господа, есть тайные душегубы. Один из тысячи прохожих – точно кого-нибудь да порешил или на худой конец довел до самоубийства». Но остальные – те, кто, может быть, и мухи не обидели, на самом деле хоть раз, да призывали ангела смерти Азраила на чью-нибудь голову. Осознанно или нет. Даже мой добрейший отец наверняка не раз в сердцах пожелал поскорее окочуриться своей теще и моей легендарной бабушке-большевичке Зинаиде Михеевне.

Почему я об этом думаю? Не знаю. Эти мысли стали одолевать меня вскоре после смерти депутата Лосяка. Тогда я основательно порылся в тайниках своей совести и извлек наружу кое-что, заставившее меня иначе посмотреть и на самого себя, и на всех остальных людей. Но не буду забегать вперед. Перед смертью Лосяка была еще одна смерть, потрясшая меня, как говорится, до основания.

Ядвига

В этом имени есть яд. Яд страсти. Яд ненависти. А еще – движение. Она с первого дня нашей тайной связи вывела меня из состояния покоя и начала двигать мою жизнь к чему-то ужасному.

Вскоре после первого сеанса с Ядвигой последовал второй. Я снял дешевый номер в гостинице «Киевская» и отпросился у Лосяка на два часа – «по семейным обстоятельствам». Помню, купил каких-то пошлых фруктов, бутылку шампанского. Натюрморт сладострастия был под стать обшарпанным стенам дешевого номера.

Всё было, в общем, неплохо. У нее имелись фантазия и талант любовницы, заменявшие ей отсутствие опыта. И еще. Главное. Ей нравилось делать это с женатым мужчиной. Это будоражило ее чувственность, а главное – повышало самооценку.

Ядвига была ненасытна. С такой страстью свидания нужно назначать, как минимум, до утра. Но к счастью, лимит времени был невелик – на Исаакиевской площади меня ждала работа и самодур-начальник. Впрочем, разве это – аргументы для женщины? Пожалуй, только мировая война или землетрясение могут быть достаточным основанием для того, чтобы прервать «общение душ и тел» – как это она называла.

Иметь любовницу, может быть, и упоительно, но… Людям нервным и мнительным не дано сполна насладиться связью с женщиной на стороне. Таким, как я вечно мерещатся случайные и не случайные свидетели. Да и внутренний соглядатай – проклятая совесть не дремлет.

Сестра моей тещи, Валентина Аркадьевна, работала в ювелирном магазине на Невском, и вполне могла засечь меня на подступах к гостинице. Отец Ярославы, добрейшей души пожилой человек Игнатий Петрович, профессор русской истории, читал свои скучные лекции в Герценовском и теоретически мог меня увидеть. Единственная подруга Ярославы прыщавая мелкозубая злюка Варвара трудилась продавцом в Доме книги и тоже могла стать случайным свидетелем моих тайных перемещений по городу. Но мало ли кому какое дело до того, куда я направлялся в середине дня! Мало ли какое поручение мне мог дать мой фантазер-начальник! Ведь был я один – Ядвига присоединилась ко мне только в номере. Но оцените, какой мандраж! Я шел, втянув голову в плечи. Если есть на свете профессия, которой я точно никогда бы не смог овладеть, то это – профессия разведчика. Тем не менее, со временем мне пришлось осваивать ее азы.

Ядвига дразнила меня, предлагая встретиться то в кафе, то на набережной Невы (я зачем-то рассказал ей о месте нашего знакомства с Ярославой). Она дулась, что я не могу уделять ей вечера – мы встречались только днем, и наши встречи проходили по-деловому: быстрый душ, быстрый бокал шампанского, торопливый нырок в постель. Поначалу ей нравились эти спринтерские забеги – в них был «разрыв шаблона», как она выражалась (по мне – так это был самый что ни на есть шаблонный вариант отношений на стороне).

Но прошло некоторое время, и началось то, чего я больше всего боялся. Ядвиге надоело просто заниматься любовью в случайных местах. Ей нужны были «отношения» с соответствующими атрибутами – цветами, ресторанами или хотя бы кинотеатрами. Если я был заинтересован в сохранении тайны наших встреч, то она – напротив, страдала оттого, что не может открыто предъявить своему окружению меня и нашу связь.

Для студенток словосочетание «помощник депутата» звучит архисолидно, да и внешне я не совсем урод, чего уж тут скромничать. Посему рано или поздно мое тело должно было быть предъявлено публике. А пока мы начали потихоньку выбираться в город. Сначала (я настаивал) это были медвежьи углы – малолюдные улицы (да, да, такие в Петербурге есть!), полуподвальные кафе.

Однажды Ядвига затащила меня на крышу. Нельзя сказать, что этот вид романтического времяпровождения мне претил – я сам в свое время отдал щедрую дань верхнему ярусу города, выпив на пару с Базилио не один литр дешевой водки – но теперь всё воспринималось иначе. Обнимаясь с Ядвигой на ржавом скате (бедные брюки!), я вдруг подумал: а что если моя подруга нечаянно упадет вниз? Просто так подумал, без задней мысли.

– Чему ты улыбаешься? – спросила она, выведя меня из блаженной задумчивости.

– Да так, – пожал плечами я. – Хорошо с тобой, вот и улыбаюсь.

Иногда во время наших встреч на меня накатывало веселое равнодушие: ну и пусть все откроется, ну и пусть все обо всем узнают! Бесконечное напряжение требовало разрядки. Выпив лишнего, я с удовольствием прохаживался со своей юной любовницей по улицам, и однажды мы даже продефилировали мимо ювелирного магазина, в котором работала тещина сестрица. И только потом, протрезвев, я ужаснулся тому, что ходил по краю пропасти.

В моем положении требовалось молчать, скрываться и таить. Но это было невозможно при темпераменте моей незаконной подруги.

Ядвига требовала. Ядвига устраивала сцены. Ссориться с Ядвигой было нельзя.

Я шел на уступки. Она познакомила меня со своими однокурсницами. Однажды я, снова унизившись ложью о «личных обстоятельствах», отпросился у Лосяка и свозил их на залив. Пришлось соврать жене, что еду в местную командировку и вернусь поздно. Девицы быстро накачались дешевым вином, началось бурное веселье, обратно ехать никто не хотел. Я грозился, что брошу их на берегу и уеду, но свою угрозу, конечно, в исполнение не привел. Домой вернулся за полночь. Салон моего авто пришлось долго чистить от женских волос. Перед тем, как войти в квартиру, долго принюхивался к своей одежде, выискивал все те же волосы. О, как это смешно и как унизительно, черт возьми!