История одной семьи - Римма Выговская

Это мне напомнило эпизод уже из моей материнской судьбы. Старший сын Митя, поступив по окончании школы в Физтех, в каком-то семестре вдруг схватил на экзамене тройку. Ужасно расстроенный, он пришёл ко мне на работу и попросил: «Мам, давай папе об этом не скажем». А мамы все одинаковы: всё стерпят.

В 1955 г. мы с Женькой закончили школу и оба не поступили в институты. Он пошёл в какое-то ТУ (Техническое училище), окончил его и какое-то время работал на заводе. Там он начал было очень активно сливаться с рабочими массами по части употребления алкогольных напитков, но тут вмешался старший брат Геннадий, который довольно долго увлекался спортом: играл в баскетбол и бегал на лыжах (по лыжам у него даже был какой-то разряд). Так вот, взял он Женьку под белые руки, отвёл в спортивный клуб, в секцию баскетбола и таким образом спас от угрозы пьянства. Женя очень хорошо прижился в этом клубе и в этом виде спорта и, несмотря на то, что был невысок, скоро стал капитаном. У меня есть фотография, где он, самый маленький, стоит во главе команды.

Женя довольно долго был маленького роста: сказывалось, очевидно, голодное военное детство.

Как-то летом мама решила его отправить на каникулы в деревню к родственникам. Ему не хотелось ехать, и, в надежде, что та за него заступится, Женька пожаловался на маму своему старшему тренеру Наталье Николаевне. А она ему вдруг говорит: «Поезжай, Женя, поезжай и постарайся побольше есть гречневой каши». И за то лето Женька и впрямь вытянулся. Очень высоким он не стал, но уже не был маленьким. Он был таким активным игроком и так болел за свою команду, что появлялся на поле даже больным, с температурой. А выиграв и вернувшись домой, буквально сваливался в полубреду. Он играл и в институте, даже когда уже был аспирантом.

Женька был очень благодарным человеком. Всю жизнь в день своего рождения независимо от того, присутствовал Геннадий или нет, чуть ли не первый тост был за него, за Генку, за старшего брата, сумевшего уберечь младшего от возможных ошибок.

Ещё о Женькиной везучести. Когда мы поступали в институт, я не добрала полутора баллов и не прошла по конкурсу. Женька на экзамене по математике схватил «пару». На следующий день он пошёл за документами, но в приёмной комиссии его попросили зайти на кафедру математики. Там ему предложили «сыграть ва-банк»: он тут же сейчас же сдаёт математику ещё раз. Женька решил, что терять ему нечего, и согласился. Его как следует «погоняли» по всем разделам и поставили четвёрку, так он был принят в МИСИС.

Вот и росли мы с Женькой душа в душу. Его друзья были моими друзьями, и моих подружек он тоже привечал.

И, когда вступили в юность, мы продолжали дружить. Я, правда, не знакомила своих мальчиков с Женькой – а он меня со своими девочками знакомил. Если он шёл с девочкой в кино или в театр, он предупреждал: «С нами пойдёт моя сестра». И обсуждению это не подлежало.

Всё изменилось, когда он встретил свою будущую жену. Леночка (так мы в семье звали её с самого начала знакомства) не приняла меня ни в какую! В первый же раз, когда мы с Женькой зашли за ней на каток, она сказалась больной и не пошла с нами. На катке было полно друзей, и мы с Женькой там не были приклеены друг к другу. Как же я удивилась, когда через какое-то время я увидела своего брата в паре с Леночкой!

Так началось наше с Женькой отчуждение. Вскоре они поженились, но подружками мы с Леной не стали, а так – дальними родственниками. Лена была со мной отчуждённо вежлива, не более того. Женька смотрел Леночке в рот, и они начали свою жизнь, в которую мне не было доступа. Я, правда, никогда не была в обиде ни на Женьку, ни тем более на Лену. Уж очень хорошо им было вдвоём! До самой Жениной смерти они не просто любили друг друга, а были влюблены по уши. Женька прожил очень хорошую, счастливую семейную жизнь, и я всегда только радовалась за него.

На похоронах и родные, и знакомые называли его главой большого клана, вожаком стаи. Только мне в этом клане и в этой стае места не было. В принципе, он никогда не забывал, что у него есть сестра, но мы оказались с ним в совершенно разных сферах общения, и это не способствовало дальнейшим нашим родственным, дружеским отношениям.

По молодости они пытались нас с моим мужем Лёвой «учить» жить, несколько хвастаясь, как хорошо живут они, не принимая во внимание того, что мы с Лёвой начинали самостоятельную жизнь с чайной ложки, без всякой поддержки с какой-либо стороны: папы уже не было, а у мамы, которая зарабатывала не бог весть какие деньги, был на руках очень неблагополучный наш младший брат, о котором речь ещё впереди и который, несмотря на своё явное неблагополучие, успел обзавестись семьёй.

Однажды, находясь в глубоком отчаянии – у меня совсем не было денег, а мамы уже не было: она до моих детей не дожила, дети же по случаю болезни оба были дома, не в саду-яслях, и мне абсолютно нечем было их кормить – я, взяв младшего Гришу на руки (ему был год), а старшего Митю за руку, отправилась к брату за помощью, просить в долг до зарплаты рублей пять. Они жили тогда очень далеко от меня: мы на Варшавском шоссе, а им родители Лены купили 2-комнатную кооперативную квартиру на Речном вокзале. И вот я приехала туда, к ним. Они встретили нас очень гостеприимно, вкусно накормили, детей уложили спать, а в ответ на мою просьбу о займе прочли мне целую лекцию о том, как я неправильно живу и с зарплаты не откладываю на книжку ни копейки, а вот они всё время это делают. Они не брали в расчёт, что у них за спиной был глубокий тыл – Ленины родители, вполне успешные, обеспеченные люди. Её отец был кандидат наук и ещё постоянно писал книги по своей специальности (по-моему, он был каким-то металлургом, во всяком случае до конца своей жизни проработал в Институте стали и сплавов). Мать Лены, маленькая хрупкая женщина, тоже имела отношение к металлургии и на заводе чуть ли не заведовала серьёзным цехом. А Лена у них была единственной дочерью, обожаемой.

И вот, прочтя мне лекцию о «правильном ведении хозяйства», они проводили меня домой. И только на улице, доставая рукавичку (дело было зимой), я обнаружила в кармане просимые мною в долг 5 рублей. Это, наверняка, сунул мне Женька, тайком от Лены.

Это был мамин почерк. В юности, когда я ещё жила с родителями, но уже работала, я иногда по какому-либо поводу взбрыкивала и отделялась от семьи на самостоятельное довольствие. Зарабатывала я мало, тратить деньги, естественно, не умела и в одно прекрасное утро обнаруживала, что денег у меня – только на дорогу до работы, и даже на обратную дорогу нет, не говоря уж об обеде и прочем.

И вдруг, спускаясь по лестнице с 5-го этажа (у нас не было лифта) и доставая из кармана перчатки, я обнаруживала там «пятёрку». Вот растяпа, думала я – забыла про эту денежку! И благополучно проживала день. А назавтра история повторялась в несколько другом варианте: в кармане вместе с необходимой мне «пятёркой» я находила ещё и завтрак, заботливо сделанный мамой. Ну, что ж, я всё понимала, просила у мамы прощения, и мы мирились.

Так, по-маминому, втихую, поступил и Женька. Но больше я никогда не обращалась к ним за помощью.

Всю нашу взрослую жизнь мы встречались с Женькой очень редко: или 1-го января на моём дне рождения, или 2-го – на Женькином. Да ещё иногда у старшего брата, который, в отличие от Женьки, очень ратовал за семейные связи.

Мать Лены Мария Абрамовна была очень приветливой, доброй женщиной. Она была за родственные отношения между нами. Они жили тогда (Ленины родители и Женя с Леной, а последние потом так и прожили всю жизнь в этой квартире, доставшейся им путём каких-то сложных обменов) около метро «Павелецкая», прямо напротив входа. И Мария Абрамовна говорила нам с Лёвой в те редкие моменты, когда мы там появлялись: «Ребята! Ведь вы каждый день проезжаете на трамвае мимо нас. Что бы вам не сойти, не зайти к нам, не поужинать. Смотрите, как удобно: вам не надо после работы идти в магазин, потом готовить, а после мыть посуду. А тут поужинали, а уж на завтрак вам я что-нибудь соображу».

Признаться, я иногда пользовалась этим гостеприимством, и всегда Мария Абрамовна кормила меня вкусно, сытно и была очень радушна, приветлива и добра. Иногда даже совала мне что-нибудь из вещей дочери: «Она всё равно не носит, а тебе, может быть, и пригодится».

Потом «пошли дети», и уже ни о каких-таких визитах «поесть» не могло быть и речи, но Мария Абрамовна и тогда старалась помочь нам. Так, когда родился Гришенька, она отдала мне много вещичек, оставшихся после её внуков (а они на полгода старше нашего Митеньки) и даже – что очень ценно – один из двух спальных конвертов (у Женьки и Лены были близнецы), которые она сшила для своих внуков. Конверт был замечательный, тёплый, и я горя с ним не знала.

Повторяю, я никогда не обижалась на Женьку за некоторую отстранённость и удалённость от меня, потому что видела, что он с Леной по-настоящему счастлив, и её родители приняли его в свою семью раз и навсегда. Уже незадолго до своей кончины Мария Абрамовна говорила мне, что они с мужем сразу увидели в Женьке «перспективного» юношу, но он даже превзошёл их ожидания. Женька сначала защитил кандидатскую, потом докторскую диссертации, стал профессором, много лет был директором крупного подмосковного оборонного завода и только последние три года своей жизни ушёл с этой должности в замы директора в ГИРЕДМЕТ – этот институт его с почестями и хоронил.