История одной семьи - Римма Выговская

А Валентин Крапошин, будучи не в курсе Лениных дел, решил, что она оставила Митьке квартиру в Давыдкове, квартиру, которая никогда ей не принадлежала. Вот такая грязная история, и в том числе из-за этого мы с Крапошиным разошлись окончательно, и Петьке он запретил общаться с нами.

Наши ёлки

Первой ёлкой дома (в Сибири я ходила на ёлки для детей и даже выступала на них со стихами, но дома нам ёлок не устраивали) была ёлка на Новый 1947 г., когда мы уже начали жить постоянно в Москве.

Мама купила маленькую пушистую ёлочку и поставила её на какой-то высокий ящик, чтоб та казалась выше. А мы её нарядили. Из покупных игрушек были только два маленьких серебряных шарика и две серебряные же картонные рыбки. Остальные игрушки мы делали сами под руководством нашего старшего брата Гены. Мы вырезали из цветной бумаги флажки, клеили цепи. Брат научил нас делать бабочек и стрекоз из слюды и спичек. Мы им даже усики делали. И, конечно же, наша ёлка утопала в «снегу»: на нитку мы нанизывали кусочки ваты и набрасывали на ветки. А ещё конфеты, орехи, мандарины. Мандарины тогда продавались не килограммами, как сейчас, а поштучно. Вот мы покупали их, чаще всего по одной штуке, и вешали на ёлку и хвастались, у кого висит мандаринов больше.

Вместо Деда Мороза укутали в ватный тулупчик моего мишку (кукол у меня не было). Мишка был простенький: туловище его было из ситчика, а голова и нашлёпки лап – плюшевые. Я его очень любила и долго с ним спала. А потом у нас в квартире появились Цикины (чью комнату мы заняли) с младшим сыном-дауном. Ребёнок первую зиму провёл в постели и спал с какой-то тряпкой вместо куклы. Тётя Люся сокрушалась, что он не соглашается даже на время стирки заменить эту тряпку на другую. И я пожертвовала своим мишкой. Я принесла его больному Виталику и рассказала, как же сладко с ним спать и какие хорошие сны он показывает. Виталик взял моего мишку, отдал тёте Люсе свою замызганную тряпку и больше не вспоминал о ней.

К следующей ёлке мы готовились задолго до Нового года. Мы выпрашивали у родителей деньги на игрушки, экономили на завтраках и скапливали какую-то сумму, а потом Гена пошёл работать и с каждой получки выделял нам деньги на игрушки.

В конце концов, у нас собралась очень интересная коллекция ёлочных украшений, но тут у брата Гены родился один сын, за ним второй, и мы отдали им свои игрушки, А мне, жадине, их до сих пор жалко, уж очень долго и внимательно мы их выбирали и покупали!

Мама нам ставила ёлку каждый год. Отец сердился: «Куда! и без того тесно!» А мама говорила: «Ничего, вот я сделаю перестановочку и найду местечко для ёлочки. Как же без неё?» И каждый год находила-таки!

К встрече нового года мы почему-то всегда готовились с папой, мама почти всегда в этот день, 31 декабря, работала в вечернюю смену. На работе папе давали к празднику паёк, называли его праздничным набором. Там были и вкусная колбаса, и ветчина, и сыр, и даже икра. Отец учил нас, детей, делать бутерброды, чтобы было красиво и аппетитно. Вот накроем вечером стол и напряжённо ждём маму: одиннадцать часов – её нет, половина двенадцатого – нет. Вдруг звонок – и мама входит. Отец бросается к ней, снимает с неё пальто, и вместе мы бежим к столу. Сначала нужно проводить старый год. Непьющий отец к Новому году всегда ставил коньяк и шампанское: «Как встретишь новый год, так его и проведёшь», – приговаривал он, капая нам в стаканы (ни рюмок, ни бокалов не было) по капельке коньяка. Провожали старый год, а потом отец с шумом и треском открывал шампанское. Мы пили его, кричали «Ура!» и бежали к соседям. Вера Ивановна и Масенька встречали Новый год вместе с тётей Аней и Цыкиными, когда последние бывали в Москве, – всегда в комнате у тёти Ани. Иногда к ним приходили их приятельницы: тёти Анина Елизавета Васильевна и Веры Ивановнина Маргарита Сергеевна. Мы с Женькой обязательно «выступали»: читали стихи, пели, плясали, получали свои гостинцы, для нас повешенные на ёлке, и уходили к себе очень довольные.

Для своих детей я тоже каждый год наряжала ёлку. А вот сейчас, когда нас осталось в 47-метровой 3-комнатной квартире двое, не считая собаки, поставить ёлку с каждым годом всё труднее: места нет.

Мой день рождения

Мои родители всегда помнили о моём дне рождения. Правда, его трудно забыть – 1 января. Я родилась в Сибири в 4 часа утра, то есть в полночь по московскому времени.

В Москве однажды в году 1949-м (или 1950-м) отец устроил мне вообще грандиозный, незабываемый праздник. Тогда у него уже была служебная машина на двоих с другим сослуживцем, который жил в нашем же доме. Машина была какая-то большая, кажется, ЗиС. 1 января отец объявил нам, что мы едем в лес. Мы вышли во двор, машина уже ждала нас, и вместе с нами ехал этот другой отцовский сослуживец с женой. Детей, по-моему, у них не было. И вот в этой машине расположились отец, его сослуживец с женой, мама и четверо детей. Мы с Женькой сидели на откидных (от передних) сидениях, напротив тех, кто сидел на заднем сидении. Больше мне никогда не приходилось ездить в таких машинах.

Приехали в лес. Мужчины в первую очередь вырубили из огромного сугроба стол. «С белой скатертью», – говорил отец. Стол был фуршетным, т. е. сидеть за ним было нельзя. Чтобы нам, детям, было хорошо, с одной стороны стола срезали снега поменьше, чтобы нам было удобно стоять за ним. Женщины начали накрывать на стол, а мужчины принялись разжигать костёр. Ребятишки помогали мужчинам и собирали хворост. Костёр был высоким-высоким, выше деревьев.

И начался пир! Мы ели вкуснейшие бутерброды, какой-то салат, открывалось шампанское, и пробка летела прямо в небо, мужчины тяпнули коньячку. Отец совсем разошёлся, схватил меня и с размаху бросил в огромный сугроб, откуда меня пришлось выкапывать.

«Гляди, дочка, и запоминай: вряд ли у тебя будет ещё такой день рождения!» – довольный, счастливый, говорил отец. И правда, такого больше никогда не было. Разве что в Сибири же, в 1957 г., на моё 20-летие Лёва подарил мне 1 января трёх рябчиков. «На счастье!» – сказал он.

Я уже говорила раньше, что в школьные годы мы с Женькой (у него 2 января) часто устраивали себе двойной день рождения и праздновали его 3-го, потому что 2-го папа получал зарплату, и нам выдавалась какая-то сумма. Мы сами покупали продукты, сами пекли пироги и звали друзей: Женька своих, я, соответственно, своих. Родители ставили нам одно условие: чтобы к их возвращению с работы от пира и духа не оставалось. Мы старались.

А Вовкин день рождения, 11 января, был омрачён окончанием каникул. Как раз 11-го мы шли в школу после зимних каникул. У Геннадия день рождения был в августе, и нас почти никогда не было в это время в Москве.

«Сад-пряники»

Недалеко от нашего дома располагался Детский парк им. Прямикова, главный вход которого располагался на Таганской улице, напротив Таганского парка культуры и отдыха, а его задние ворота, «хозяйственные», для технических нужд, выходили в Б. Факельный переулок, совсем недалеко от нашего дома.

Наш дом имел три адреса: Б. Коммунистическая (ныне улица Солженицына), 24; Б. Факельный, д. 1 и Товарищеский переулок, д. 15 – так что эти технические ворота «Сада-пряников» (так мы его называли) находились совсем рядышком. Ворота были чаще всего закрыты, но в них была маленькая калитка, и через неё мы проникали в парк, да и главный вход был не так уж далеко. Иногда мы нарочно шли через него, потому что на пути к парку располагалась маленькая пекарня, в которой полуголый дядька пёк замечательные бублики. Иногда он просил нас немного подождать: «Я вам сейчас горяченьких» – и доставал из печки румяные, аппетитные бублики, чуть ли не по пятаку за штуку. Чтобы мы не обожглись, он подавал нам бублики на верёвочке, даже если покупался один.

Конец ознакомительного фрагмента.