На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В редакции в то время работали пять сотрудников. Шестым был редактор.
— Журналистов нет, — говорил Феоктистов своим помощникам. Советская печать растет небывалым образом. В Москве есть специальный институт, но это капля в море. Между прочим, хорошие журналисты выходят из среды рабкоров. Будем делать ставку на них.
Новая столица росла и меняла свой облик буквально на глазах. В Кзыл-Орде было девять тысяч жителей, через полгода насчитывалось уже двадцать. При мне в город приехал писатель Сакен Сейфуллин. Еще недавно он занимал пост Председателя Совета Народных Комиссаров республики. Высокий, стройный, с пышными большими усами, он шел, слегка размахивая тросточкой. Увидев Николая Васильевича, Сакен широко раскрыл объятья. Они были старыми друзьями. Вспоминая прошлое, долго ходили по берегу Сырдарьи и договорились встретиться вечером.
Феоктистов рассказал мне о своем друге:
— В девятьсот пятом я был студентом, а Сакен бегал в школу. Октябрьская революция, несмотря на десятилетнюю разницу в возрасте, нас сравняла. После чешского переворота мы оба оказались в тюрьме — я в омской, Сакен в акмолинской. Знал я его, когда он еще учился в семинарии. В те годы он уже писал стихи!
На другой день, гуляя по берегу Сырдарьи, Сакен Сейфуллин завел разговор о переводе своих стихов. Феоктистов охотно согласился. Он перевел «Два письма» («Письмо матери» и «Письмо сына»).
Лучшая вещь Сейфуллина — поэма «Кокчетау». Первым перевел ее Николай Васильевич, познакомив русского читателя с поэтическим творчеством казахского классика.
После Кзыл-Орды на литературном перекрестке я встретился с Феоктистовым в Новосибирске. Он был руководителем СибРОСТА и возглавлял Сибирскую ассоциацию пролетарских писателей. По-прежнему его окружали молодые поэты. Узнав, что Павел Васильев и Николай Титов мечтают пройти пешком на Дальний Восток, он выдал им аванс под будущие очерки. Поэты тронулись в путь, но пешком не пошли, предпочли ехать поездом. Впрочем, на золотых приисках они побывали и даже работали. Васильев написал два очерка и несколько рецензий.
Через два года Николая Васильевича перевели в Москву и назначили редактором «Радиогазеты». Следом за ним в столицу потянулись и сибирские поэты и писатели. Жили мы под Москвой, в Кунцеве, сибирской колонией, не забывая своих связей с Казахстаном. По инициативе Н. В. Феоктистова в Гослитиздате в 1932 году вышел коллективный сборник «Песни киргиз-кайсаков». В нем кроме переводов Николая Васильевича были переводы Леонида Мартынова, Сергея Маркова, Павла Васильева. Не являясь переводами в полном смысле этого слова, стихи были написаны по мотивам казахского фольклора.
Феоктистов был редактором, поэтом, переводчиком, общественным деятелем, но в первую очередь он был литератором-большевиком, отлично понимал значение дружбы народов в многонациональной советской стране. Он в 1916 году жил в Омске, часто бывал в районах со сплошным казахским населением. Были у него друзья-казахи. Узун-кулак приносил последние новости из Казахстана, где началось восстание. При наличии царской военной цензуры многие факты тех лет не могли проникнуть в печать. Но Феоктистов запомнил их хорошо. Через двадцать лет он опубликовал в журнале «Советское краеведение» воспоминания о бурных событиях шестнадцатого года — «Степная жакерия». Он рассказал правду, которой страшилась царская власть. Если мне не изменяет память, «Степная жакерия» была единственной «юбилейной» статьей в центральной печати, посвященной этим событиям первой мировой войны.
В тридцатых годах Николай Васильевич принимал участие в критическом отделе журнала «Красная новь». На ее страницах, в частности, он опубликовал рецензию на только что вышедший роман Ивана Шухова «Горькая линия». Феоктистов отметил большие художественные достоинства произведения молодого писателя, своего сибирского земляка. Это был не только первый, но и отличный отзыв о романе, прозвучавший со страниц толстого журнала.
Николай Васильевич как критик отличался тонким безошибочным вкусом. Вероятно поэтому в его гостеприимном доме собирались поэты, имена которых приобрели широкую известность. Среди них бывали Ярослав Смеляков, Павел Васильев. Однажды Николай Васильевич предложил гостям устроить соревнование на пари: кто быстрее напишет экспромт на тему о гражданской войне. Победителем вышел Павел Васильев, написавший стихотворение за шесть минут. После этого прошли двадцать два года, и этот экспромт под названием «Лагерь» был опубликован в сборнике стихов и поэм автора.
Разбирая свой архив, я обнаружил редкую фотографию группы сибирских литераторов. Николай Васильевич с роскошными усами, чем-то похожий на Емельяна Ярославского, сидит в центре, его окружают Иван Ерошин, Леонид Мартынов, Сергей Марков, Евгений Забелин. Снимок сделан в 1929 году в Новосибирске. Но мне вспомнилась не Сибирь, а Казахстан, двадцать третий год в Семипалатинске, когда Феоктистов создал местную ассоциацию пролетарских писателей. Вспомнилась губернская библиотека, где собирались начинающие поэты, мечтавшие о литературной славе, начальник пожарной команды с чистыми голубыми глазами и огненно-рыжей бородой, сочинявший слабые стихи. Других участников ассоциации я не помню.
С трудом сейчас можно узнать на фотографии Сергея Маркова и Леонида Мартынова. Ушли из жизни Забелин и Ерошин. Ушел и Николай Васильевич Феоктистов, мой первый редактор, замечательный человек, воспитавший хороших журналистов, прозаиков и поэтов.
ИСКАТЕЛЬ ЖЕМЧУГА
Министр внутренних дел Алексей Николаевич Хвостов приехал в Ставку главнокомандующего в начале января тысяча девятьсот шестнадцатого года. Николай Второй производил смотр пехотной дивизии, отправлявшейся на фронт. Хвостов залюбовался новыми, начищенными до зеркального блеска сапогами, в которых маршировали солдаты, отбивая шаг крепкими подметками.
Министру то и дело поступали сигналы. Злонамеренные люди, подкупленные немцами, распространяли нелепые слухи, будто половина русской армии разута. Этим и объяснялись неудачи на фронте.
«Слава богу, что это не так!» — порадовался Хвостов.
Пока шел смотр, царский министр совершенно случайно за ближайшим холмом обнаружил, выражаясь современным языком, наглую «показуху». Начальник дивизии решил не портить хорошего настроения императору. Новые сапоги были в дивизии только в двух ротах. Царь, он же главнокомандующий, не подозревал, что солдаты с пожарной скоростью переобувались, чтобы пройти мимо него лихим маршем в новых сапогах.
Смотр закончился благополучно. Министр Хвостов возвращался из Гомеля в Петроград. Да, армия действительно разута, если даже на царский смотр вывели дивизию без сапог. Министр оценил выдумку начальника дивизии. Ловкач! А что, если бы до царя дошла эта забавная история с солдатскими сапогами? Разгневался бы монарх! Нет. Сделал бы вид, что не поверил. Наверху думают, что все обстоит благополучно. Так думает царь и его окружение. Сейчас ценят видимость,
