На литературных перекрестках - Николай Иванович Анов

тихо и скромно вошел в литературу… «Искрой жизни» назвал он свое первое произведение, но, по мнению многочисленных читателей, его смело можно назвать «Искрами жизни», ибо под «искрами» подразумевается большая жизнь и, коль в книге есть настоящая жизнь, — значит, и самой книге суждена большая жизнь…»

Прочитав «Синие горы» Ануара Алимжанова с «неослабевающим интересом», Ильяс Омарович пришел к выводу:

«Писать об Ануаре очень трудно, как и о любом настоящем писателе… В его книге есть безымянный, но ощущаемый постоянно герой — трепетная мысль гражданина… Алимжанов — автор, которому не только есть что сказать, но и автор, который умеет это сказать. Публицистика Алимжанова многотемна, и она — не просто путевые записки о встречном-поперечном. Вникать в пласты истории истой художественной страстью, освещать, сопоставлять, резюмировать сложные, порою противоречивые события, веяния времени и высказать свое гражданское «да» или «нет» ко всему этому — дело весьма серьезное и ответственное. Для этого надо иметь талант — талант многогранный.

…Книга «Синие горы» имеет художественную и познавательную ценность. Если мысленно превратить страницы книги в экран или сцену, то мы могли бы реально ощутить, как в них играют свою роль и природа, и исторические реликвии, и события сегодняшнего дня, причем каждое действующее лицо или предмет, дополняя друг друга, делают повествование интересным, правдивым, познавательным».

Прошло ровно десять лет со времени нашего знакомства с Омаровым на декаде казахского искусства и литературы в Москве. Я лежал в больнице, но письма, приходившие на дом, мне аккуратно приносили. Передали мне и письмо Ильяса Омаровича. Он сам был тяжело болен, но, зная, что мне угрожает очень серьезная операция, нашел время, чтобы сообщить о своем отъезде в Москву.

«Дорогой Николай Иванович, — писал он. — Извините, что не мог Вас навестить. Сказали, пока нельзя. Вы знаете, что я всегда душой с Вами…

…Я тоже серьезно болен. Еду в Москву. Будут оперировать. Духом не падаю. Того же желаю Вам. Поправляйтесь поскорее. Я твердо верю в это.

Крепко обнимаю Вас.

Глубоко любящий Вас Ильяс Омаров.

10 декабря 1968 года. Алма-Ата».

Меня поразили и взволновали зги короткие строчки. Тяжело больной человек, уезжая на операцию, не забывал близких друзей. Он нашел время, чтобы приободрить меня: берите пример, если вас будут оперировать, не падайте духом!

Поездка в Москву не дала кардинальных результатов. Ильяс Омарович вернулся домой и, не приступая к работе, отправился в санаторий «Алма-Ата». Я получил от него письмо:

«Дорогой Николай Иванович! Сегодня в «Казахстанской правде» прочитал отрывок из Вашей новой книги. Я очень люблю Ваше творчество и очень радуюсь, когда появляется что то новое из-под Вашего пера. Я читал Вашу «Юность», «Каширку»… Весьма интересны будни дореволюционной «Правды»…

Я знаю, что Вы очень тяжело болели. Очень был рад Вашему выздоровлению. Я и сам пережил многое. Пока не у дел. Набираюсь сил. Супруга моя передавала, что Вы звонили. Она тоже была рада, что Вы с ней говорили твердым, бодрым голосом.

Пользуюсь случаем, поздравляю Вас и Вашу супругу с праздником Первого мая. Желаю здоровья. Уверен, что Вы еще порадуете нас своим творчеством.

Обнимаю Вас.

Ильяс Омаров.

1 мая 1969 года. Санаторий «Алма-Ата».

* * *

В 1970 году Казахстан готовился отметить пятидесятилетие своего существования. Не помню точно когда, но заблаговременно я позвонил по телефону Ильясу Омаровичу. Я вспомнил, что именно он открыл «зеленую улицу» роману «Ак-Мечеть», выдержавшему пять изданий.

— Хочу с вами посоветоваться, есть у меня намерение написать пьесу к юбилею республики о героях «Ак-Мечети».

— Очень хорошо.

— Пьеса будет о петрашевцах. Мне хочется ввести в среду действующих лиц еще один персонаж — певца Курмангазы. Он жил в ту эпоху и сталкивался с Перовским.

— Буду только приветствовать, — сказал Ильяс Омарович, — если со сцены русского театра зазвучит домбра знаменитого акына. Это большое дело! Одобряю, обязательно пишите!

В марте 1969 года в Алма-Ату приехал главный режиссер театра имени М. Лермонтова Мар Владимирович Сулимов. Он ознакомился с рукописью юбилейной пьесы, ему она понравилась, но требовались существенные переделки. Надо было заново написать новые сцены, с этим я не мог справиться — не позволяло здоровье, да и времени оставалось мало. Мы договорились с Сулимовым о соавторстве. Так родилась пьеса «Надежда горит впереди». Театр показал спектакль в день юбилея Республики.

Ильяса Омаровича, одобрившего мой замысел, уже не было в живых. Он ушел из жизни 19 июля 1970 года. Казахстан потерял замечательного деятеля культуры, человека, обладавшего щедрым сердцем. Он любил писателей, и писатели любили его.

НАШ ЕЛЮБАЙ

Младший милиционер Елюбай Умурзаков, поставив берданку между колен, сидел в тени высокого деревянного забора и охранял незадачливых кустанайских конокрадов. Плотно прилепившись к ржавой решетке, заключенные смотрели в открытое окно на пустынную базарную площадь, на низенькие саманные домики и чахлую зелень тихого степного городка.

Один из арестантов запел песню «Шалкар коль» — «Полноводное озеро». Голос у невидимого певца был незавидный. Милиционер слушал, презрительно скривив рот от досады. Не выдержав, он сам запел «Шалкар коль», запел так, как пел ее два года назад в родном ауле. В домзаке стало тихо, словно в мечети. Заключенные с восхищением слушали милиционера. Когда певец смолк, земляк, житель Тарановской волости, крикнул из-за решетки:

— Джаксы, Елюбай! Молодец!

Но в эту минуту к Елюбаю незаметно приблизился начальник милиции, товарищ Ибраев, человек тучный и с виду суровый.

— Все поешь и поешь! — сказал он насмешливо и лениво отмахнулся от мухи кудрявой веткой карагача. — Ну что я буду с тобой делать, Умурзаков?

Младший милиционер смущенно молчал. Он стоял навытяжку, поглаживая ладонью накалившееся от солнца дуло берданки. Гнев начальника спадал. Солнце пекло нещадно. Ибраев не любил жары. Он заторопился в кумысню. Часовой снова остался в служебном одиночестве.

— Елюбай! — дружно закричали из окна конокрады. — Спой еще… Спой «Гергеу».