Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

Сердце Эрнеста похолодело. Шанхайский муниципальный Совет функционировал как административное правительство, вносил поправки в законы, разрабатывал проекты разрешений на торговлю и даже выдавал удостоверения личности таким беженцам, как он. Теперь все британские и американские члены были выведены на улицу под дулом пистолетов.

* * *

Позже тем же вечером бар кипел от мужских проклятий. Сассун тяжело опустился за стол, окруженный своими телохранителями и двоюродными братьями, которые управляли отелем. Сассун залпом выпил напиток и разбил пустой стакан о пол, его лицо побагровело от злости. Он редко покидал свой отель, ходил только в Шанхайский клуб на встречи, и теперь его выгнали оттуда.

– Японцы отрезали ножки бильярдных столов в клубе, потому что столы были слишком высокими, – сказал кто-то.

– Японцы сформировали свою собственную полицию, – добавил кто-то еще.

– Они напрашиваются на войну, – вставил третий. Все притихли, опустив головы.

Эрнест рассматривал их настороженные лица одно за другим. План Сассуна по защите Поселения провалился, Сифортские хайлендеры покинули Шанхай, а Британия боролась за свою жизнь в Европе. Все британцы в Поселении были предоставлены сами себе.

* * *

На следующий день в баре было необычно тихо. Пришли только три посетителя, которые ели арахис и пили красный мартини. Полковник Уильям Ашерст приехал поздно, поужинал своими любимыми спагетти и в спешке ушел. Эрнест надеялся, что такие тихие вечера, как этот, не станут обычным делом. Если никто не посещает бар, то в пианисте нет необходимости.

* * *

Выйдя из бара после полуночи, Эрнест повесил свою «Лейку» на шею и направился к пирсу, где был пришвартован японский крейсер. Через объектив своего фотоаппарата он мог разглядеть морских пехотинцев, патрулирующих палубу. На рассвете, сразу после того, как колокол на здании таможни пробил пять, к крейсеру подошла моторная лодка, груженная немецким пивом и коробками замороженного стейка.

Он нажал затвор фотоаппарата.

Глава 33

Айи

При свете из окна я стерла с лица пудру и помаду, сняла жемчужную заколку, золотое ожерелье и серьги в форме листьев и пристально посмотрела на свое отражение в зеркале. Я редко хмурилась, чтобы избежать мелких морщинок вокруг глаз, никогда не стирала белье и не чистила рыбу, чтобы руки не загрубели, и пила только теплое рисовое молоко, чтобы на моей коже не было черных точек. Дабы я поняла, что несмотря на мою деловую хватку, которую хвалил Сассун, мои посетители больше всего ценили мою внешность.

Я сняла облегающее платье и встала перед зеркалом. У меня была стройная, гибкая фигура, тонкая талия, и маленькая, но упругая грудь. Мое тело было не таким пышным и чувственным, как у Эмили, а грудь не такой эффектной, как у Пэйю, но я была молодой и красивой.

В детстве мне говорили, что обнажать часть своего тела и, не дай Бог, демонстрировать декольте – это постыдно. Так что, несмотря на то что в школе Сент-Мэри-Холл я узнала о западных обычаях и видела откровенные картины в журналах, я считала фотографии обнаженной натуры скандальными. Если бы я сфотографировалась обнаженной, и Ченг или Синмэй пронюхали об этом, они бы с меня шкуру спустили. Репутация моей семьи в городе и моя собственная были бы уничтожены. Я не была свободной, как Эмили, и мое тело никогда не могло стать формой искусства.

Открыв шкаф из розового дерева, я поискала что надеть. Внутри было сто шелковых платьев, которые являлись моей коллекцией. Каждое из них представляло собой кропотливую работу швеи и было с любовью сложено. Они переливались цветами морской бирюзы, металлического золота, малиново-красного, молочно-белого и сочно-зеленого, с различными застежками, такими как застежки из тесьмы, спиральные узлы, круглые застежки-медальоны, классические пуговицы и плетеные петли. Платья имели для меня первостепенное значение, как и мамины украшения, которые я хранила в ящиках вместе с флаконами духов. Они были напоминанием о моей прежней жизни.

В одном из ящиков у меня был тайник, в котором хранились пятьсот американских долларов. Никто об этом не знал, но я также прятала наличные в ящике стола в своем кабинете. «Всегда откладывай деньги на черный день», – говорила мама.

Я достала из шкафа бирюзовый шелковый халат и надела его. Откинув полог шелковой палатки над моей кроватью с балдахином, я забралась внутрь. Завтра я собиралась поехать к Эрнесту.

* * *

Мы сидели в моей машине, припаркованной в темном переулке, и Эрнест рассказал, что нашел работу в «Джаз-баре». Она ему очень нравилась, но в Поселении назревали неприятности. Японцы взяли под свой контроль Шанхайский муниципальный Совет и приказали расформировать сикхскую полицию. Все британцы были напуганы.

Я нахмурилась.

– Меня это беспокоит. Ямазаки приходил в твой бар?

– Он приходил в отель.

Разумеется, Ямазаки все еще разыскивал его.

– Он приходил в твой клуб, Айи? Как твой бизнес?

– Не очень хорошо. Но я позабочусь об этом. Ты береги себя.

Эрнест улыбался, голубой оттенок его глаз стал моим любимым цветом, а его рука полностью зажила, колотая рана стала новым рубцом в центре его старых шрамов. И вот так просто я приняла решение.

* * *

Позже я вошла в свой кабинет и закрыла дверь. Я взяла мамину фотографию, поставила ее рядом с бюстом Будды и опустилась на колени, чтобы помолиться. Мама говорила, что Будда благословлял комнату, где бы ни стояла его статуя, но, преклонив перед ними колени, я просила не их благословения, а прощения. Затем я сняла трубку телефона, стоящего на столе рядом с календарем, и набрала номер.

Его безупречный британский акцент раздался на том конце провода, как только я назвала свое имя его секретарше.

– Дорогая, я не мог поверить, что это вы. Так приятно слышать ваш голос.

– Я ведь обещала вам перезвонить, разве не так?

– Да, я очень рад. Не хотели бы вы пообедать или поужинать, когда вам будет удобно? Скажем, завтра?

– Ужин звучит чудесно.

– Чудесно. Где бы вы хотели встретиться?

– Как насчет «Катей-рум»?

* * *

На следующий день я прибыла в «Катей-рум», который многие считали самым роскошным рестораном в Шанхае. Его потолок украшали золотые кессоны, а стены – замысловатая резьба.

Сассун заказал обед из двенадцати блюд. Он болтал о своих благотворительных балах и вечеринках по сбору средств, сетовал на отсутствие красивых женщин, а затем похвастался знаменитой певицей, которая делила с ним постель.

– А что насчет японских клиентов в вашем отеле? Они не доставляли вам хлопот? – поинтересовалась я.

Он промокнул рот черной салфеткой и покачал головой.

Когда на