Черная пелерина - Ноэль Рандон

— Это было второе по счету преступление жизнелюба мсье Дюверне. А первое он совершил много лет назад против молодой женщины. Портрет этой женщины перед вами, за моей спиной, а повешен таким образом он для того, чтобы сидящему за столом не вспоминались слишком часто давние события… Матильда Дюверне принесла своему мужу большое приданое. Она была некрасивой и достаточно болезненной девушкой, отсюда наверняка ее пристрастие к бижутерии и щедрые пожертвования на нужды церкви и соседних монастырей. Дюверне, самый настоящий бедняк, сын тулонского чиновника, обедневшего дворянина с младых ногтей знал, чего он хочет. Он не для того женился на этой костистой и некрасивой даме, чтобы она по-дурному растранжирила имущество. Не женитьба, но деньги должны были стать трамплином в жизни Жана Дюверне. И вот, через три года после свадьбы, когда Матильда — как обычно в сезон дождей — занемогла, ее супруг увеличил заботливость. В От-Мюрей как раз входили в моду трубочки с кремом, с абрикосовым кремом Жозе Вуазена. Заботливый муж каждый день приносил домой маленький сверточек. Он собственноручно в столовой снимал обертку и на тарелочке подавал лежащей в постели жене два знаменитых пирожных. В это время у Дюверне в прислугах была молоденькая деревенская девушка по имени Мишель. Эта Мишель надивиться не могла, до чего же ее хозяин добрый да заботливый по отношению к своей невидной жене. А еще следует прибавить, что здоровье мадам Дюверне никак не удавалось поправить. Сезон дождей давно закончился, а ужасающе худая и погруженная в молитвы Матильда не покидала постели — с каждым днем все более слабая, несносная и гадкая. В конце концов она даже начала лысеть. Она не доедала приносимых мужем трубочек с кремом. Как-то у Дюверне сдох пес, любимец Матильды. Это была обычная шавка, такая же худая и некрасивая, как и ее хозяйка. И, можете себе представить, Мишелин твердит, что шавка с какого-то времени тоже начала лысеть.

Вызванный по желанию Матильды ветеринар сообщил, что собака съела крысиный яд, иными словами — таллий. Матильда Дюверне настолько была огорчена смертью собаки, что в ту же ночь умерла сама от сердечного приступа.

Комиссар Лепер вытер вспотевший лоб.

— С этого времени Жан Дюверне вел уравновешенную жизнь солидного, уважаемого мещанина. Он принимал энергичное участие в общественных делах, стал заниматься политикой. Он был не чужд амбиций. Я думаю, что рассказывая о Пуассиньяке, он скорее имел в виду себя, ведь Дюверне хотел создать реальный образ человека, способного на преступление. Он стал советником, а со временем мог получить пост мэра. Он проглотил один раз горькую пилюлю, когда городской совет предоставил эту честь пожилому мсье Эскалье. И на этот раз он имел опасного конкурента в лице Вильгельма Пуассиньяка. Пуассиньяк был более богат, глубоко образован, он писал пламенные статьи, он привлекал внимание своей отстраненностью и мелкими чудачествами. Но Жан Дюверне, как мы знаем, побеспокоился о сильном покровителе.

Маккинсли прервал рассказ и задумался.

— Продолжайте же, — поторопил Лепер.

— Я думаю о личности Шарля Дюмолена.

Инспектор Рандо сказал:

— Здешний кюре как-то выразил мнение, что Дюмолен рассматривал город, как сцену. И на этой сцене он двигал людьми, словно марионетками.

— Вот именно. Дюмолен не принимал всерьез ни родного От-Мюрей, ни Дюверне. И Дюверне это чувствовал. Чувствовал и на голову становился, только бы не выйти из милости у Дюмолена.

— Он желал скорее убить его, нежели потерять, — рискнул высказать смелое предположение комиссар.

— Браво, комиссар Лепер! Вы заговорили, как сам Фрейд, — засмеялся Торнтон. — Конечно, мы и это должны принять во внимание. Убрав Дюмолена, Дюверне обретал его навсегда, он мог до конца дней своих греться в лучах славы Дюмолена. Но если вы примете во внимание только этот повод для преступления, то версия будет слишком слабой. Существовала причина более конкретная, скорее, совершенно неожиданная. В одно прекрасное воскресенье, а точнее говоря — в день двадцатипятилетнего юбилея свадьбы Дюмоленов, на террасе дома на холме сидели несколько человек, попивая кофе. Среди собравшихся был и мсье Дюверне. В этот период он особенно был заинтересован в расположении писателя, ведь приближались выборы городской власти, а Дюверне рассчитывал на венчающее его карьеру место мэра. Он, к сожалению, знал неровность в расположении Дюмолена и его склонность позабавиться за счет других. В любой момент он был готов к неожиданности со стороны капризного покровителя. И в этом состоянии духа Дюверне услышал невинное обращение к американскому кинорежиссеру. Дюмолен сказал тому, что действие фильма происходит в маленьком городке на юге Франции. Счастливая семья, спокойная жизнь. Название: «Две трубочки с кремом». Дюверне задрожал. Ведь он знал, что Дюмолен — криминолог, что у него мышление детектива. Его охватила паника — в одни прекрасный день он станет героем мрачного развлечения Шарля Дюмолена.

— А откуда Дюмолен знал тайну Дюверне? — спросил инспектор.

— Вы полагаете, что Дюмолен знал тайну? Я склонен предполагать, произошло фатальное для мсье Дюверне стечение обстоятельств. У писателя до самого последнего момента не было названия для своего произведения. Когда режиссер спросил о названии, Дюмолен посмотрел на тарелочку с пирожными, и его посетила догадка. Если в своей повести Дюмолен задумал ход с отравлением — а в большинстве произведений подобного рода отравление присутствует — то что может быть проще, чем использовать для этого трубочки с кремом!

— А вы не фантазируете? — выразил сомнение Рандо.

— Вы забываете, что выписка из энциклопедии была совсем свежей. Писатель сделал ее в результате какой-то последней задумки. В понедельник между тремя и пятью часами пополудни я был у Дюмолена в его рабочем кабинете. Тогда в кабинете Дюмолена я оставил начатую пачку сигарет, ставшую впоследствии добычей Вильгельма Пуассиньяка. Но раньше Дюмолен оторвал кусочек обертки и сделал закладку в рукописи — может, в том месте, где он должен был внести какие-то исправления, потому что его работу прервал визит Пуассиньяка. Но это уже совсем другое дело. Теперь же давайте возвратимся на террасу, где семья Дюмоленов отмечает свой юбилей.

— Я хотел бы кое-что добавить, — несмело сказал комиссар Лепер. — А может, Дюмолен потому и сделал закладку, что он собирался ввести в свою повесть две трубочки с кремом?

Рандо посмотрел на своего коллегу с одобрением.

— Весьма правдоподобно, — согласился Торнтон. — Но мы сейчас на террасе. А вы знаете террасу дома на склоне холма. Так вот, с места, на котором сидел Дюверне, была видна стопка кирпичей, приготовленных Мейером для строительства гаража. Дюверне, глядя на штабель, наверняка думал о том, что хорошо бы взять в руку один кирпич и разбить его о голову вероломного покровителя. Эта идея была тем подходяща, что если уж он один раз так легко и безболезненно убрал препятствие со своего пути, то разве трудно повторить подобную операцию? Решение созрело быстро. В тот же день он приготовил план действия в общих чертах. А именно: убрать Дюмолена и тем самым обезопасить свое положение протеже. Когда он покинул дом на холме, то позвонил по телефону и напомнил о пожертвовании писателя на памятник в честь жертв второй мировой войны. Все в городе об этом знали, напоминание никого не удивило. Но для Дюверне оно должно было стать пожизненным документом, подтверждающим дружбу выдающегося писателя. И еще одну роль должно было выполнить это напоминание. Дюверне хорошо знал политический темперамент Пуассиньяка, он понимал, что его противник буквально взорвется от злости, обежит весь город, рассыпая угрозы налево и направо. А когда станет известно об убийстве, общественное мнение вспомнит, кто был по отношению к Дюмолену врагом номер один. При случае можно было и от противника избавиться. Рассчитывая на полицию, Дюверне подбросил устройство для трубки, это было приспособление старого образца, которым уже много лет пользовался Пуассиньяк. Если бы он мог предусмотреть, что мсье Пуассиньяк в тот же вечер потеряет там аналогичный предмет, да вдобавок еще и с отпечатками своих пальцев! Что касается меня, то я без особого труда «расшифровал»: одно из приспособлений подброшено. И сразу догадался, что преступление совершил человек, трубкой не пользующийся.

— Да, это очевидно, — согласился Рандо. — Я в этом ничуть не сомневался.

— Дюверне, завернувшийся в черную накидку, ростом одинаковый с Пуассиньяком, вооружившийся кирпичом, взятым из штабеля поблизости, вошел в открытое окно за спиной писателя. Обстоятельства ему благоприятствовали, шум дождя заглушал звук шагов, дом, кроме кабинета и кухни, был погружен во тьму. Он ударил сзади, потом несколько раз добавил. Кирпич, завернутый в газету, не оставил следов ни на жертве, ни на руках и одежде убийцы, несмотря на то, что раскололся пополам. Дюверне похитил рукопись со стола. На обратном пути орудие преступления он бросил в море. Выйдя из парка, он наткнулся на автомобиль Гортензии Дюмолен. На его плечах была черная материя, которую он в тот день купил в Тулоне.