Черная пелерина - Ноэль Рандон

— Не будьте ребенком, Лепер.

Хорошо вам говорить. Вы уедете, а мне здесь оставаться… Если бы еще я был уверен в том, что Пуассиньяк виновен!

Рандо рассмеялся.

— Обещаю вам — я сам закончу расследование, а ваша роль ограничится только ассистированием мне. Пошли, Лепер, и выше голову!

В первый раз мсье Лепер ощутил облегчение вследствие подавляющей инициативы инспектора из Тулона. Слава Богу, что он освобождает его от обязанностей задавать вопросы.

По городу они шли пружинистым шагом. На Лепере был мундир. Прохожие, встречаясь с ними, говорили потише, а в окнах то там, то тут появлялись головы и исчезали.

Идя вдоль пальмовой аллеи, они заметили на ступеньках церкви кюре Бреньона, который отслужил мессу и теперь резво шел на завтрак, ожидавший его в его уютной усадьбе. Как же ему завидовал комиссар! У входа в кондитерскую «Абрикос» стоял мсье Вуазен в белом фартуке, и, хотя расстояние между кондитерской и марширующими составляло не менее ста метров, комиссар Лепер шестым чувством детектива почувствовал запах кофе. Он умоляюще поглядел на инспектора, но тот даже не дрогнул. Комиссар с сожалением бросил взгляд на гостеприимную кондитерскую и с легким удивлением обнаружил, что мсье Вуазена в дверях уже не было.

Когда они оказались на улице имени Революции, комиссар Лепер начал по обычаю всех служащих полиции — что психологически вполне объяснимо — выстраивать собственные отягощающие аргументы против советника Пуассиньяка.

«Странный человек, — думай комиссар. — Нелюдимый. Состоятельный, а прислуги не держит, все для него делают люди из городского управления. Во время беседы не смотрит в глаза. Никогда не улыбается. Да, этот человек никогда не улыбается».

Они подходили к дому Пуассиньяка.

— Надо позвонить, — сказал Лепер. — Он один во всем От-Мюрей запирает дверь на ключ.

Когда они достигли калитки, Рандо повернул ручку— она поддалась.

— Открыто, — объявил инспектор, входя во двор.

— Осторожно! — закричал Лепер. — Злая собака. Хотя она и на привязи, но поводок очень длинный.

Рандо остановился. Из будки показался большой лоб, а следом за головой высунулось и туловище.

— Это лев, а не пес, — заметил Лепер.

А тем временем овчарка потянулась и вразвалку побежала к пришельцам.

— Да ведь она не привязана! — закричал Рандо.

Эльзасская овчарка протяжно рыкнула и, до того еще, как они смогли предпринять что-либо для обороны, прыгнула на инспектора. Две мощные лапы она положила на его плечи. Рандо почувствовал на щеке теплый язык. На него смотрели два золотых, обрадованных глаза. Справедливости ради следует сказать, что собака была выше инспектора самое меньшее на полголовы.

— Исключительно добродушный зверь. Уфф… Вы правы, Лепер! — инспектор отряхивал одежду.

Растерявшийся Лепер брякнул:

— Они всегда держат ее на поводке. Сам Пуассиньяк всегда говорит, что это злющая бестия.

— Псина злая, но встретила добрых людей, — послышался чей-то низкий, хриплый голос. — Все время отрывается, нет от нее покоя, такая сильная. Вы к кому? Наверное, к сыну?

— Это его мать, прерывистым шепотом сообщил комиссар.

— Не может быть, — иронически удивился инспектор. И, повысив голос, спросил: — Мсье Пуассиньяк дома?

— Прошу в гостиную, — приглашала старушка

Они вошли в сени, и, несмотря на то, что здесь царил полумрак, инспектор быстро осмотрелся.

— Прошу в гостиную, — приглашала старушка.

— Сейчас, — Рандо протянул руку к вешалке. — Это чья пелерина?

Вопрос был брошен резко и неожиданно, старая мадам Пуассиньяк засмеялась обезоруживающе, ее маленькие глазки даже наполнились слезами.

— Сразу видно, что вы не здешний. Сын вот уже больше десяти лет не расстается с пелериной. Странно, конечно, но все уже привыкли. Он слишком много сидит над книгами. Я все время говорю ему, что не к чему так много читать.

Инспектор грозно взглянул на комиссара.

— И сколько же у мсье Пуассиньяка таких пелерин? — на старую женщину он посмотрел уже почти ласково.

— Одна, мсье, только одна. Как уже нечего будет латать, тогда он справит себе новую. По убеждению он революционер, а по натуре консерватор. — Старушка, несмотря на преклонные годы, сохраняла чувство юмора.

В гостиной Лепер уселся на стул, а Рандо, поскрипывая ботинками, без устали вышагивал вдоль почти пустых стен. Комиссар Лепер поднял глаза вверх и с удовлетворением заметил полотно, представляющее характерный момент в истории Франции.

— Да-да, Пуассиньяк — выдающийся специалист по истории того времени, — он обращался скорее к себе, нежели к товарищу. — Глубокая мысль… — Давнишнее уважение боролось в нем с новейшими реалиями.

— Я к вашим услугам, — сказал Вильгельм Пуассиньяк, появляясь в дверном проеме. Его маленькие, посаженные близко к длинному носу глаза смотрели равнодушно, в какую-то отдаленную точку, находящуюся гораздо дальше, чем фигуры гостей.

— Я — инспектор полиции из Тулона, провожу расследование по делу об убийстве Шарля Дюмолена, — сказал Рандо.

Пуассиньяк смежил веки, его худое лицо являло собой каменное спокойствие. Он молча уселся на застеленном диванчике. В тишине слышалось шумное дыхание комиссара Лепера, который внимательно рассматривал собственные ногти, словно обнаружил в них неизвестную дотоле особенность.

— Я вынужден задать вам ряд вопросов.

Слова Рандо прозвучали в ушах комиссара, будто визг металла по стеклу.

Пуассиньяк с трудом оторвался от созерцания далекого объекта и скользнул взглядом по инспектору.

— Не понимаю.

Но Рандо обладал достаточным терпением.

— Да, ряд вопросов для выяснения обстоятельств, при которых погиб известный писатель Шарль Дюмолен.

— Несколько дней назад я объяснил присутствующему здесь мсье Леперу, что нет оснований рассчитывать на меня, как на свидетеля.

— С тех пор произошли существенные изменения, — сказал инспектор.

— Изменения, происходящие в расследовании, никоим образом меня не касаются.

— Это вам так кажется. Мсье Пуассиньяк, не надо казаться наивным. Ведь вы были у Дюмолена поздно вечером в понедельник.

— Был, не отрицаю. Во всяком случае, факта этого я не скрывал. Правда, немногие задавали мне вопросы по этому поводу. Но, например, американскому кинорежиссеру, посетившему меня недавно, я сказал о визите в дом на склоне. Он спросил и получил ответ. Болтливость не в моих обычаях.

— О, мсье Пуассиньяк много пишет и мало говорит, что правда, то правда, — вмешался непрошенный Лепер.

— В порядке исключения вы сегодня должны поговорить. — Рандо окинул Пуассиньяка холодным взглядом. — Что же случилось, что вы, давно не поддерживавший отношений с тем домом, ни с того, ни с сего захотели проведать хозяина?

— Мне этого и в голову не пришло. Дюмолен позвонил мне около десяти вечера, сообщил, что у него есть ко мне важное дело и попросил меня прийти. Я отказался. Тогда он сказал, что желает вручить мне чек на строительство спроектированного мной памятника в честь Французской Революции. Он пояснил мне, что по размышлении пришел к выводу, что оба памятника должны стоять в нашем городе. Тогда я согласился пойти к нему. Кстати, я считаю, что дар Дюмолена — вещь обычная. Любой, даже средне интеллигентный человек, по размышлении должен прийти к выводу, что Великая Французская Революция была самым важным событием в мировой истории. Особенно хотелось бы подчеркнуть, что все случившееся на протяжении последних ста пятидесяти лет является прямым или косвенным следствием Французской Революции.

— Несомненно, — сказал инспектор Рандо и задал следующий вопрос: — Кто вам открыл дверь на вилле Дюмоленов?

— Никто мне не открывал дверь, потому что я вошел в окно. Сам Дюмолен предложил мне этот путь.

— А каким образом вы вышли?

— Тоже в окно.

— Вы курили трубку в кабинете писателя?

— Не помню. Может быть, и курил.

— В каком настроении был Дюмолен?

— Я совсем не ориентируюсь в шкале настроений мсье Дюмолена.

— А как он был одет?

— У меня нет привычки присматриваться к людям, с которыми я разговариваю.

— Я это заметил. Как долго вы были у Дюмолена?

— Около получаса.

— Чек он вам вручил в начале визита или в конце?

— В самом начале.

— А о чем вы говорили потом?

— В основном о Французской Революции.

— В каком часу вы покинули дом?

Пуассиньяк несколько оживился.

— Перед одиннадцатью часами. Часы на мэрии били одиннадцать, мне как раз встретился американец около кинотеатра. Я направился в сторону улицы имени Революции.

— Потом вы должны были вернуться, потому что около двенадцати вас видели вблизи усадьбы Дюмоленов. Тогда шел дождь.