Дневники архимага. Книга 2 (СИ) - Белинцкая Марина

Габриэлю льстила его похвала. Он протирал с книг пыль и ставил их на место, стараясь сдерживать снисходящую на губы улыбку.

— Любовь — та черта, через которую иногда следует переступить, — поймав его взгляд, Сэликен сделал вид, что внезапно заинтересовался обложкой словаря магических обозначений. — Если ты думаешь, что я сейчас упрашиваю тебя пойти на ритуал ради убийства алхимика, ты ошибаешься. Умрёт один, найдутся другие. Мне действительно жаль наблюдать, как ты собственным руками устанавливаешь предел своим невероятным способностям… знаешь, меня порой удивляет, что ты, имея возможность перемещаться в пространстве, ни разу не навестил семью.

Габриэль поставил книгу на полку и взял другую, но чуть не выронил от неожиданности, когда защитная магия обожгла руку.

— Не вижу в этом нужды, профессор. Любовь отравляет желание постигать бытие, — сказал он, и маг одобрительно кивнул.

Между книжными стеллажами висела картина со скучным натюрмортом. Габриэль не обращал на неё внимания, но случайно глянув, ойкнул от неожиданности, увидев вместо натюрморта профессора Лансьера с дымящейся трубкой. На обложке фолианта, который держал в руках Сэликен, появилась надпись:

«Скажите ему, наконец».

Маг поднял глаза и огляделся в поисках Лансьера, который пытался связаться с ним. Лансьер ел яблоко с натюрморта и внимательно смотрел на Сэликена.

— Да, — растерянно кивнул Сэликен и обратился к Габриэлю. — Буду честен с тобой, Габриэль. Я, как и все маги, желаю, чтобы алхимик погиб, но тебе не обязательно убивать его, чтобы обрести силу. Я не говорил ранее… но для того, чтобы получить силу, не обязательно убивать человека, к которому питаешь какие-то чувства. Жертву любви по-другому можно назвать жертвой крови, и для неё может быть достаточно убийство родственника до третьего колена. Но чем ближе это родство и сильнее чувства к жертве, тем больше силы получит будущий маг.

— Вы предлагаете мне заменить убийство отца убийством дедушки? — словно не удивившись, спросил Габриэль. Однако, от слов Сэликена в его душе взбунтовалась целая буря.

«Ева, — рама картины скрипнула, привлекая внимание. Надписи стали появляться, накладываясь одна на другую: — Так они назвали твою двоюродную сестру. Такая жертва не принесёт много силы, но ты сможешь колдовать без змея. Если, конечно, ты сам не желаешь большего…»

— Не вам ли выгодно, чтобы я желал большего? — осторожно спросил Габриэль, и тут же получил честный ответ:

— Выгодно, — Сэликен со вздохом поставил книгу на полку. — Всем было бы легче, если бы принёс в жертву того, кого по сей день называешь отцом. Но в то же время нам выгодно пополнить наши ряды столь сообразительным магом. Какой бы выбор ты не совершил, никто не станет ему препятствовать. Ты даже волен вернуться домой. Как только отработаешь наказание, разумеется.

***

Габриэль шёл по коридору, представляя детскую колыбель и подвеску со звёздочками над младенцем. Далеко-далеко отсюда в этой колыбели спала малютка с красивым именем — Ева. Его сестра. Двоюродная сестра.

— Тина… беременна, — отец замолк, глядя куда-то сквозь половицы, словно посчитал свои слова предательством. Габриэль выпрямился.

— Мальчик? Девочка?

— Не знаю. Пока неизвестно. Не знаю, как вышло.

— Объяснить?

Раймон взглянул на сына и вдруг засмеялся. Габриэль тоже начал смеяться. Смущённо и глупо. Они повалились на кровать, перебросились подушкой. И почти одновременно затихли.

Воспоминание было тёплом, как пушистый бок кота Ло. А потом в теплоту воспоминаний ворвался шепчущий голос мёртвого мага:

— Месть была большей. Я отнял у Раймона самое дорогое, чего мог у него отнять.

Габриэль представил над колыбелью человека с длинными белыми волосами. Картинка в воображении была кровавой и страшной. Тем младенцем, Габриэль был уверен, была не Ева, а малыш, что теперь спал вечным сном под безымянным надгробием.

— Так бывает, — прошелестел в памяти добрый и печальный голос отца, — младенцы иногда умирают. Все умирают. У всех свой час.

Габриэль вздрогнул от одной мысли. Маги подговаривают его сделать то, чего когда-то сделал Рональд: убить единственного ребёнка Раймона.

И всё же соблазн сил был велик. Это дало бы шанс противостоять Рональду.

«Если бы существовал какой-нибудь другой способ. Я бы принёс в жертву себя, лично спустился бы в Топи да там и остался. Если бы только я смог поговорить с архимагом и узнать, смог ли он найти способ, как обрести силу, не прибегая к ритуалу? Он же всю жизнь искал ответ на этот вопрос, чтобы вернуться домой! Нашёл ли он его? Это должно быть написано в последнем его дневнике»

— Эй! — слева от себя Габриэль услышал свист. — Чего пялишься?

Габриэль очнулся от мыслей и увидел группу мальчишек, которые, точно стая диких зверей, загнали в угол трусливого зайца. Увидев сидящего на полу мальчика с разбитым носом, Габриэль подумал, что лицо его кажется знакомым. Габриэль двинулся навстречу, а мальчишки вдруг расступились. Не сговариваясь, стали расходиться. Габриэль стоял до тех пор, пока не остался один на один с желтоглазым. Габриэль точно где-то видел эти веснушки, эту нестриженную чёлку на пол-лица. Кажется, этот юнец поднял руку на вопрос Коула «кто такой Феникс?»

Желтоглазый не позволил к себе приблизиться. Габриэль стоял и смотрел, как он ползает по полу и собирает внутренности выпотрошенного рюкзака.

***

Тьма за дверью казалась живой. Затаившись между тряпками и вёдрами, Август тщетно пытался уснуть. Уже два месяца он жил в коморке с уборочным инвентарём, который навещали разве что змеи-уборщики. Гобелен с фениксом был повешен на трубу. Август подолгу смотрел на него и засыпал, видя под сомкнутыми веками распахнутые рыжие крылья.

Он остался один. Одна и та же история повторялась с ним снова и снова. Те же подростки, те же удары, плевки в спину и смех. Он бросил первую академию не из-за слабого дара. Август боялся произносить это вслух, но ещё тогда он знал, что не всё потеряно. У него был шанс нормализовать свою волшебную энергию до шестнадцатилетия, но он был недостаточно усерден в тренировках. Недостаточно смел, чтобы дать обидчикам отпор. Это была его вина. Он пошёл за Лиамом, у которого не было шансов укрепить дар. Он пошёл за Лиамом в Кобру, потому что Лиам нежно о нём отзывался.

Он бросил академию, веря, что сможет стать сильным и отомстить всем, кто посмел над ним издеваться. Но снова всё повторилось. Август чувствовал себя замкнутым в какое-то идиотское кольцо, и тогда он впервые задумался: действительно ли наличие дара решает судьбу?

Глядя на Габриэля он не сомневался, что даже без змея он не стал бы всеобщим изгоем.

Август был поражён, когда узнал, что Габриэль убил двух человек, но в то же время в его душе зрела какая-то нездоровая гордость за бывшего соседа: Габриэль может за себя постоять.

Поток мыслей прервался звуком шагов по ту сторону двери. Август сорвал со стены гобелен и накрылся им с головой, оставив небольшую щёлочку, чтобы дышать. Тот, кто остановился, не намеревался входить в кладовую. Он словно кого-то ждал.

Внезапно ощутив запах тлена, Август сжался под гобеленом: тлен и холод чувствовал всякий, кто находился поблизости от Змееокого. Август замечал и не раз, как покрывается мурашками шея самого Селикена, когда он разговаривал с мёртвым магом.

— Позвольте узнать, милостивый господин, как смерть младенца сможет вернуть вас к жизни? — голос показался знакомым.

— Никак. Я сделаю так, чтобы у него не осталось выбора, — ответил голосу Змееокий. — Нужно подтолкнуть его к ритуалу. Измученный мною братец сам будет молиться о смерти, и жалость Габриэля воплотит последнюю часть нашего плана.

Август осторожно приблизился к двери и глянул сквозь щёлку. Он увидел, как из рук в руки переходит книга с плетёным переплётом, тонкая и старинная.

— Пускай он прочитает, какими жалкими бывают герои легенд. А после узрит величие настоящего мага. Он захочет обрести силу, не сомневайся. Для того, чтобы прикончить меня, — маг хрипло расхохотался. Его смех был похож на трение мела о доску.