Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

— Свят-свят, — Мэлькаму перекрестился.

Гьетачеу усмехнулся. Наверное, это в крови у эфиопов — как у больших начальников, так и у таких вот простых официантов, — всегда возлагать надежды на подкуп: даже самому ангелу небесному готовы дать взятку. Ну и народ! Допив виски, он сказал:

— Можно обмануть церковных старост, но святого взяткой не соблазнишь. Обещай ему пожертвование или не обещай — что тебе на роду написано, то и будет.

— Вы считаете, что бог не ниспошлет мне выигрыша?

— Что будет, то будет. — Гьетачеу хотелось прекратить этот разговор.

Однако Мэлькаму не мог успокоиться.

— Без бога не обходится ни одно дело. Возьмите, к примеру, моего отца и его земляка, фитаурари Гульлята (правда, сейчас он просит не упоминать его титула). Да вы его, верно, знаете! Он был депутатом от области Тичо. Часто посещал наше кафе.

— Да, я его знаю. Он мой свояк.

— Неужто правда? Сколько лет мы знакомы, а об этом никогда не слыхал. Удивительно…

— Перестань удивляться, рассказывай, что хотел.

— Вот я и говорю… Мой отец и ваш свояк родились в одной деревне, вместе росли. Мой отец, надорвавшись на барщине, умер. А ато Гульлят стал владельцем обширных участков земли, нахватал разных званий и титулов — большой человек. Ну и спросите сами себя: разве все это не рук божьих дело? — Он помолчал, потом продолжил: — Или вот еще. Приятель, с которым я вырос вместе, работал в доме этого фитаурари… Раз фитаурари ваш свояк, вы в доме его бывали и слугу, верно, видели. Деррыбье его зовут. Да, конечно, вы его знаете… Закончив среднюю школу, он получил работу в вашем учреждении. Так вот, на днях его избрали председателем нашего кебеле. Я же всю свою жизнь провел здесь, в этом кафе, разливая напитки, моя посуду, пресмыкаясь перед пьяницами…

— Так ты знаком с Деррыбье?

— Я же говорю — выросли вместе. Кем он стал, это другое дело, но прежде он был еще беднее, чем я. Отца Деррыбье убили, а мать его зачахла от бед, свалившихся на нее, и в конце концов умерла от тифа. Мои родители арендовали у помещика землю и кое-как перебивались. Но когда он их согнал с земли, наше положение стало совсем невыносимым. Мы с Деррыбье решили сбежать в Аддис-Абебу. Бог нас не оставил. Когда ато Гульлята избрали депутатом от Тичо, по счастливой случайности мы встретились с ним. Он устроил меня на работу вот в это кафе, а Деррыбье взял слугой к себе в дом. Так земляк моего отца помог мне устроиться на хорошее место…

— А сейчас ты встречаешься с Деррыбье?

— Да, иногда. Кроме того, он приходит сюда два раза в неделю — проводит занятия по повышению политической сознательности для работников кафе.

— О чем же он говорит на этих занятиях?

— О, обо всем! Например, советует нам соблюдать дисциплину. Он говорит, что без пролетарской дисциплины и организации победа угнетенных народных масс не будет иметь надежной гарантии. Однажды он даже рассказал о своем отце. Я хорошо помню, как он сказал: «Если бы мой отец и ему подобные бунтари были объединены в крепкую организацию, то их справедливая борьба не потухла бы, как огонь свечи от легкого дуновения ветерка, а он сам не был бы брошен в канаву, как падаль».

— Ну а сам-то ты как считаешь, в чем смысл дисциплины? — спросил Гьетачеу. Он часто слышал о выступлениях в дискуссионных клубах по этому вопросу, и ему было интересно, что скажет Мэлькаму.

— Ну как в чем? В том, чтобы бороться за уважение наших прав и добросовестно выполнять свои обязанности. Мы стараемся не грубить хозяйке, не тычем ей, как в иных кафе: «Ну ты, пошевеливайся, почему сама кофе не наливаешь?» — и так далее, не выдвигаем пустых требований, например не призываем отнять у нее это заведение. Хозяйка довольна нашей дисциплинированностью, правда, когда речь заходит о наших правах, становится несговорчивой. Что поделаешь! Видно, так уж мне народу написано — разливать напитки да мыть стаканы.

Гьетачеу глубоко вздохнул. Он презирал и одновременно жалел тех людей, которые смиренно принимают все, что бы с ними ни случилось, — плохое ли, хорошее ли. Фатализм, воспитанная религией привычка во всем полагаться на волю божью порождают инертность, нежелание изменить несправедливые порядки. Где уж тут говорить о борьбе за лучшее будущее! Если человека постигла беда, он забрасывает все свои дела и, сложив руки, смотрит с мольбой в пустое небо. Прав был Карл Маркс: «Религия — опиум для народа». Правящие классы усиливали эксплуатацию и угнетение широких масс трудящихся и при помощи Библии старались отвлечь внимание людей от условий жизни на земле, за послушание и терпение сулили райскую жизнь на небесах. В Эфиопии императоры, феодальная знать и духовенство были едины в стремлении держать народ в темноте, они спекулировали на религиозных чувствах людей. Проникшие в Африку и на другие континенты христианские миссионеры тоже призывали «язычников» к смирению, ссылаясь на Библию. Тем самым они прокладывали дорогу колонизаторам, которые закабалили многие народы. Людей заставляли верить в глупую, не имеющую ничего общего с подлинным гуманизмом идею о всемогуществе бога. На все божья воля… он меня услышит, он меня обделит, он меня и отблагодарит — так обязан был думать каждый. Но ведь человек ничего не получает свыше. Добиться чего-либо можно только собственным трудом. От самих людей зависит, будет ли их жизнь раем или адом… Сказать все это Мэлькаму? Гьетачеу с сомнением посмотрел на официанта. «Это будет гласом вопиющего в пустыне», — решил он.

— Если бог и есть, то он не вмешивается в жизнь людей и не решает их судьбы. А если есть такой бог, который делает одних людей несчастными, а других счастливыми, кого-то заставляет прозябать в бедности, а кого-то наделяет богатством, ставит господ над рабами, то лучше было бы его осудить, а не возносить ему хвалу. Налей-ка мне еще виски, — протянул он Мэлькаму свой стакан.

— Вы ни во что не верите?

— Я верю в себя.

— Ой, богохульство это.

— Да перестань.

— Что-то уж очень радостно мне сегодня…

— Думаешь выиграть в лотерею?

— Если я не выиграю, то вы выиграете.

— Ну и что?

— Так если вы выиграете шестьдесят тысяч бырров, вы же меня не забудете, надеюсь, с выигрыша мне что-нибудь перепадет? Мне виделось, что вы выиграете.

— Как это виделось?

— Очень даже ясно виделось. Недаром билет-то высовывался из вашего кармана. Это же знамение свыше. Нет, дело верное. Если выиграете, сколько дадите мне?

— Тысячу, — не задумываясь ответил Гьетачеу.

— Я же для церкви святой Троицы куплю