Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

Он представлял себе девушку с замысловатой прической и тонзурой, как принято у некоторых эфиопских народностей. Глаза у нее чуть навыкате, слегка припухшие губы улыбаются, обнажая ровные белые зубы, она стройна и высока, как стебель кукурузы. У нее крепкие груди, крутые бедра. Она — сама свежесть, цветение. О, аромат ее тела!..

Но вот пивная закрывается. Дорогие видения исчезают. Реальность крушит мир грез и воспоминаний. Иов понуро бредет домой по скользкому тротуару, мерзкий холодный дождик стучит по зонту, прохожие кутаются в черные плащи, у них серые кошачьи глаза и покрасневшие от сырости носы, откуда-то несет жареной картошкой, нечистотами, по обе стороны улицы громоздятся мрачные небоскребы, мимо проносятся автобусы, изрыгая клубы удушливого чада, в автобусах сидят люди, уткнувшись в газеты, и никому ни до кого дела нет… Противно!

Вернувшись как-то домой пьяным, Иов с остервенением стал рвать книги, потом выбросил их.

После этого он недолго оставался в Англии. Один крупный эфиопский чиновник пообещал отправить его в Эфиопию, с тем чтобы, отдохнув на родине, он через несколько месяцев вернулся обратно и завершил образование. И действительно он приобрел Иову билет на самолет в Аддис-Абебу.

Шли месяцы. Надежда на возвращение в Англию слабела с каждым днем. Поняв, что не стать ему одним из первых врачей Эфиопии, Иов совсем сломался. Еще сильнее пристрастился к спиртному, стремясь залить им свою тоску и разочарований. Чтобы прокормиться, стал писать в газеты и журналы, благо перо у него оказалось бойкое. Вскоре ему удалось устроиться на работу в Министерство информации и национальной ориентации. Как-то месяца через два он сидел на террасе кафе и, попивая кофе, смотрел на улицу. Вдруг он увидел женщину, живо напомнившую ему тот идеальный образ, который рисовало его воображение еще в Англии. У нее были крутые бедра, крепкие груди, слегка припухшие губы, красивая посадка головы. Он не удержался, пошел следом за ней. Это была обыкновенная проститутка, каких много в Аддис-Абебе. Но Иову она казалась самим совершенством. Именно о такой женщине тосковало его сердце. Он представился. Она улыбнулась. Он пылко заговорил о любви, о том, что хочет жениться на ней. Она слушала его недоверчиво — видимо, не раз ей объяснялись в любви, возможно, и предложения делали, и она привыкла к лицемерию мужчин. Но у Иова и в мыслях не было ее обмануть. Через неделю они обвенчались.

Семейная жизнь не принесла Иову счастья. Жена, оказавшаяся особой весьма хваткой, постоянно твердила ему: «Почему бы нам не купить земли? Почему мы не строим свой дом? Почему не вкладываем деньги в банк? Ты должен все жалованье отдавать мне. Ты такой непрактичный». Как и следовало ожидать, вскоре начались ссоры. Родственники пытались их примирить — безуспешно. Он возненавидел жену, старался поменьше бывать дома, чтобы избежать скандалов. Снова запил, и это еще больше обостряло отношения супругов. Когда он пьяный, с компанией собутыльников заявлялся вечерами домой, жена ела его поедом, чуть ли не с кулаками на него набрасывалась. А дружкам кричала: «Это вы виноваты! Вы его спаиваете! Вы пьете кровь моих детей и мою!» Приятелей мужа она от дома отвадила — боясь ее злого языка, они перестали ходить к нему в гости. Иова это еще больше бесило. Пить он не бросил.

А между тем семья у него росла. Вначале он снимал квартиру из двух комнат. Когда появились дети, пришлось снимать более просторное жилье. Почти все деньги шли на оплату квартиры, на все остальное — на одежду для детей, питание — не хватало. Аванс, который на работе выдавали в начале месяца, улетучивался в первые же дни. Долги в продуктовых лавках росли тяжелой ношей на плечах Иова. Нередко случалось так, что, получив жалованье и расписавшись в ведомости, он тут же раздавал все деньги. После уплаты долгов ничего не оставалось. Такое положение, конечно, его удручало. Он изливал свое негодование в сердитых статьях о росте квартирной платы и гнете домовладельцев. С пафосом он писал о том, что нет прощения тем, кто со своих соотечественников ежемесячно сдирает 200—250 бырров за убогую квартиру. Но от того, что он громогласно обличал домовладельцев, цены за аренду жилья не переставали расти. В поисках дешевого жилья Иов переселился на окраину города. Он снимал комнаты для семьи возле дороги на Дебре-Зейт, в районе Нефас-Сильк, потом у шоссе на Асмэру в районе Лямбэрэт и наконец у дороги на Годжам, рядом с гостиницей Марха-бет. Здесь в полуразвалившихся лачугах селилась беднота. Жизнь становилась все труднее, а тон его статей все горше. Это не нравилось начальству. Тогдашнее руководство министерства даже заявило, что Иов — опасный коммунист, и сделало все, чтобы отстранить его от ответственной работы.

Вопросы, которые Иов поднимал в своих статьях, были действительно злободневными. Он призывал положить конец непрекращающемуся росту числа баров, где торгуют спиртным, и ограничить часы их работы. Требовал, чтобы был принят закон, запрещающий свободный вход несовершеннолетним в питейные заведения. Он настаивал на строгом наказании посредников, которые поставляют деревенских девушек в публичные дома и наживаются на сдаче им в аренду коек.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения высокопоставленных чиновников Министерства информации, ведавших цензурой, явилась статья Иова, в которой тот, ссылаясь на конституцию США, призвал американское правительство во имя свободы, мира, равенства и братства прекратить агрессию во Вьетнаме. Иначе как коммунистической пропагандой такое заявление расценить было нельзя.

Тогдашний министр информации был вне себя. Утром его вызвали в Юбилейный дворец, резиденцию императора, и задали хорошую взбучку. Приближенные к императору вельможи, размахивая перед его носом газетой с крамольной статьей, кричали: «Послушай, ты, сын бедняка! Мы что, поставили тебя во главе Министерства информации, чтобы ты все это публиковал в нашей газете?» Министр не знал, что ответить. Стоял перед ними навытяжку и хлопал глазами, пока его разносили в пух и прах. Тогда он, жалея самого себя, подумал, что сидеть на его посту — это значит уподобляться куличу в печи: и снизу жарит, и сверху парит, и по бокам печет.

Разъяренный разносом во дворце, он вызвал к себе Иова и сказал ему, что всякому терпению приходит конец, что статья его безответственна и вредна и что сам он больше не может работать в министерстве. Никакие попытки Иова оправдаться не возымели действия — министр выгнал его. Иов пошел в ближайший бар и напился до бесчувствия. Только поздно вечером друзья приволокли его домой.

Там они застали жену Иова в страшном волнении — она металась по комнатам и кричала: «А дети? Дети? Лучше мне умереть. Что с детьми?» — «Дети?» — недоуменно переглянулись