Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

сделали, что сразу же сообщили об избрании Деррыбье. Пока не забыл… Оружие и деньги получили? — Он сунул в рот новую сигарету, глубоко затянулся.

— Да, получили, — угрюмо ответил Теферра, опередив Хирут.

— Что с тобой, парень? — Впервые Лаике пристально посмотрел на Теферру. — Опечален чем или задумал что?

— Ничем не опечален. И ничего не задумал.

— Это хорошо. Во время революции нет места для печали. Революция — это праздник угнетенных. От тебя не требуется думать. За тебя думает твоя организация. От тебя требуется действовать, действовать, действовать. И только! Однако уж не колеблешься ли ты?

— Где уж мне колебаться — меня словно уздечкой тянет мое классовое происхождение.

Лаике улыбнулся, показав свои большие, белые, как молоко, зубы:

— Верно. Вне класса не существует такой вещи, как характер или натура. Кажется, так говорил Мао. Человеческий характер, подобно другим явлениям, развивается по законам диалектики. Характер человека не может оставаться без изменений, в одном положении, словно застойный пруд. Как любое явление, он изменяется, растет. Сознательность, дисциплина, действия. Только тогда не будет никаких колебаний… Да, вот что! Где твой брат? — спросил он, повернувшись к Хирут.

Она была готова к этому вопросу.

— Неожиданно заболел, слег, — ответила без запинки.

— В нашей организации для больных нет ни места, ни времени! — заорал он вдруг и грохнул по столу своим кулачищем. Все находившиеся в комнате оторвались от своей работы и настороженно ждали, что будет дальше. — Мне нет никакого дела ни до больных, ни до слабых, ни до побежденных. Наша организация — не приют для инвалидов. Нет у нас времени отлеживаться и выслушивать всякие там истории о болезнях. К черту нытье стариков и немощных! Сейчас, когда мы получили свободу действий, у нас нет другого выбора, кроме как сражаться, стиснув зубы до боли. Это всем должно быть ясно!

В комнате повисла тишина. Лишь спустя некоторое время каждый вновь занялся своим делом.

— Мы ему скажем, чтобы он не валял дурака и поднимался, — сказал Теферра, видя, как смутилась Хирут.

— Он обязан подняться! Ведь сегодня вечером вам предстоит важная работа.

— Мы готовы, — сказала Хирут.

— Так какого черта он слег! Или испугался? Между прочим, как его зовут? Все время вылетает из головы его имя. У меня нет ни уважения, ни снисхождения к трусам. — Он жадно затянулся сигаретой с наркотиком.

«Да, кроме Новогодней, у тебя в памяти ни одного имени не задержалось», — подумал Теферра, мысленно выругавшись.

— А этот, как его, которого выбрали председателем кебеле… Деррыбье, он вправду был слугой в вашем доме? — Лаике испытующе посмотрел на Хирут.

— Да, был, — ответила она.

— Ну и какой он человек?

— Был парень как парень. Сейчас не знаю. Трудолюбивый. Все стремился в люди выбиться.

— Кем же он хотел быть?

— Не знаю. — Она пожала плечами.

— Тебе надо знать. «Я не знаю» — это не ответ.

— Он приударял за Хирут, — ввернул Теферра и сразу пожалел о нечаянно вырвавшихся словах.

— О, это хорошо! Надо этим воспользоваться.

— Мне? Воспользоваться? Как же?

Лицо Лаике приняло циничное выражение.

— Воспользуйся своей красотой! Раз он приударял за тобой, значит, ты ему нравишься. Вот и подстроим ему западню. А ты будешь как бы приманкой. Женская красота может стать мощным оружием. Я думаю, ты, Новогодняя, в этом смысле можешь принести много пользы. Если постараешься, он будет наш.

Теферра даже поперхнулся, услышав такое. Он был готов броситься на Лаике, но сдержался. Сжав кулаки, он громко сказал:

— Дешевая и опасная затея. Ты ее не заставишь это сделать.

Лаике ухмыльнулся. Протянул руку, будто намеревался обнять Хирут, но та отстранилась. Теферра сделал шаг вперед. Весь его вид выражал такую решимость, что Лаике если и не испугался, то посчитал за лучшее пока не связываться с парнем. В конце концов, с ним можно будет разделаться позже. Пусть сначала выполнит поставленную перед ним на сегодняшний вечер задачу.

— А ведь ты ее любишь, — сказал он.

— Это мое личное дело, — ответил Теферра.

— Ты недостаточно сознателен. Ради высокой цели использовать красоту девушки не зазорно. Или ты не веришь в нашу цель?

Теферра понял, куда клонит Лаике, и промолчал.

— Ладно, не кипятись. — Лаике примирительно похлопал его по плечу. — Я же не заставляю ее заниматься проституцией. От нее и требуется всего-то пококетничать с этим Деррыбье, увлечь его. Глядишь, он и примкнет к нам.

— Ликвидировать его — и точка. — Теферра энергично взмахнул рукой.

— Убить всегда успеем. Вот если бы он стал сотрудничать с нами, это была бы удача. Представляете, председатель кебеле — наш человек!

— Но он знает нашу линию, — возразила Хирут.

— Нет сердца, которое устояло бы перед женскими чарами. Вон Теферра — во льва превратился, покоренный твоей красотой. Стоит тебе захотеть, и ты приберешь к рукам Деррыбье. Ищи способ сблизиться с ним. Не успеешь оглянуться, как он станет твоим пленником. Это будет легко!

Лаике плотоядно улыбался, поглядывая на Хирут. Он уже решил, что, начиная с завтрашнего дня, девушка будет работать рядом с ним. Лакомый кусочек. А этого не в меру пылкого воздыхателя придется убрать. Уж слишком он подрывает своим поведением престиж командира.

Теферре не терпелось уйти. «Выбраться, выбраться из этого притона и увести Хирут», — стучало в его мозгу. Он коснулся ее руки, легонько сжал локоть.

Хирут не шелохнулась. «Это будет легко», — рассеянно думала она.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Багряно-красное солнце клонилось к закату и вот-вот должно было скрыться за спинами гор. Оно бросало огненные отблески на темнеющее небо, расцвечивая высокие перистые облака в розовато-алые тона. Обычно в этот предсумеречный час многие жители Аддис-Абебы выходят на улицы, чтобы полюбоваться прелестью уходящего дня.

Но сегодня на улицах совсем мало народа. Почти замерло автомобильное движение. Лишь изредка по пустынной и оттого кажущейся неимоверно широкой мостовой прошуршит шинами куда-то спешащая легковая машина.

Кампания «красного террора» набирала силу. Из разных районов города доносились звуки перестрелки. Задолго до восьми вечера обезлюдел рынок, в иные дни бурлящий допоздна. Витрины многочисленных лавочек и магазинов наглухо закрыты ставнями. Столица как бы погрузилась в тяжелый сон.

У кафе на площади Мексики, возле других популярных кафе не видно автомобилей, в которых обычно, тесно прижавшись друг к другу и не сводя друг с друга горящих глаз, сидели влюбленные. Не суетятся официанты, разнося посетителям кофе с молоком, пиво, виски, мороженое, папайевый, апельсиновый или банановый соки, лимонный напиток.

Надоедливо кружившие рядом в поисках пропитания нищие, кажется, насытились и скрылись вместе с солнцем.

А где же машины состоятельных горожан, которые, полакомившись кытфо[37] и запив сытный ужин ареки