Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

вспотевшая рука шарит по ее телу, — противно! Когда же он закрывал глаза, надеясь уснуть, ему мерещились еще более мерзкие картины, от которых он вертелся в кровати. Только под утро его сморил сон. Он увидел во сне, как Хирут, Теферра и он развешивают на электрических проводах эмблемы ЭНРП, как их окружают одетые с ног до головы во все красное бойцы отряда защиты революции… вот он убегает от них… ноги словно ватные… падает… подымается, а ноги уже связаны… вот он ползет, царапая ногтями землю… его догоняют… Мокрый от выступившей испарины, он проснулся. За стеной ни звука. Он заглянул в соседнюю комнату — пусто. Хирут и Теферра ушли. Даже записки не оставили.

Сам не понимая, зачем он это делает, Тесемма позвонил домой и сказал, что Деррыбье избрали председателем кебеле. Мать спросила, где Хирут, он сказал, что не знает. Ему хотелось побыстрее выбраться отсюда, попасть домой, к родителям. Он им откроется, все выложит начистоту, ничего не утаит. Однако в присутствии отца и матери не мог выжать из себя ничего вразумительного. И от этого совсем растерялся. Голова не работала. Хотел сказать: «Нам угрожает смерть, спасите нас, а то мы свалимся в пропасть, помогите нам», — но слова застряли у него в горле. Уже дома он с горечью осознал, что бросил сестру в беде, даже не попытался выяснить, где она.

Хирут и Теферра вскоре вернулись в лавку. Тесеммы там не было.

— Он предал нас, — безапелляционно заявил Теферра.

Хирут уклончиво ответила:

— Возможно, и так.

— Хм, «возможно»! Никаких сомнений. Ты разве не слышала, что он сказал вечером? Последыш Дерга. Он предал нас. Иначе не сбежал бы тайком.

Сверкнув глазами, Хирут резким движением головы откинула прядь волос со лба:

— Нисколько не удивлюсь, если он предаст. Но не по причине своих политических взглядов, как ты считаешь.

— Думаешь, просто струсил?

— Хотя бы и так. Назови мне человека, который не боится за свою жизнь. Жить — это большая радость.

— Но мы-то не сбежали.

— А, брось, пожалуйста! Жизнь всем дорога.

— Особенно тебе…

— Да! Мне особенно! Люблю жизнь, эту музыку жизни, которую можно слушать вечно! Но сейчас мы играем в опасную игру.

— Значит, по-твоему, надо уходить?

— Я этого не сказала.

— Что же тогда ты имеешь в виду, не могу понять. — Теферра разозлился.

— Э, да ты нервничаешь. А ведь с опасностью приятно играть в прятки. Не правда ли, приятно? — поддразнила она его.

Да, с Хирут надо всегда быть готовым к любым неожиданностям. Неизвестно, что может прийти ей в голову. Кого угодно собьет с толку, никогда не поймешь — то ли шутит, то ли всерьез говорит. Трудно любить такую. С ней и не мечтай обрести душевный покой. Но с такой девушкой не захочешь расставаться — она никогда не наскучит. Сама того не желая, она держала Теферру в постоянном напряжении.

— Не вижу в этом ничего приятного, — сказал он.

— Ты, как и мой брат, — ни рыба ни мясо. Жизнь без эмоций — ничто. Бессмыслица! Опасность, волнующая кровь, — что острая приправа, делающая кушанье вкуснее. — Она достала из сумочки пузырек с лаком, отвинтила крышечку и кисточкой стала наносить красный лак на ногти. — Мы занимаемся опасным делом: распространяем листовки, развешиваем эмблемы, пишем лозунги на стенах домов и на асфальте дорог. — Она растопырила пальцы левой руки, с удовлетворением посмотрела на свою работу. — От этого жизнь становится полноценной.

— Не играем ли мы с огнем? — Он не переставал ей удивляться.

— Вот это и есть жизнь. От осознания опасности сильнее, чаще бьется сердце. Долой мещанскую успокоенность! Разве это жизнь, если время тянется час за часом, день сменяется вечером, вечер — ночью, а ночь — утром, и все по привычке, однообразно, попусту, не пробуждая никаких чувств?

Он горячо возразил:

— Для большинства людей время не тянется попусту. Ни одна минута не проходит без волнений. Каждый день — заботы о хлебе насущном. От этого сердце еще как забьется! Голод не дает скучать. Но мы сейчас говорим о другом. Речь идет о смерти и жизни. Ты не хочешь увязнуть в болоте мещанства, потому-то тебе и захотелось поиграть в прятки с опасностью, не правда ли?

Она подошла к шкафу и принялась рассматривать себя в зеркале. Черная блузка и брюки подчеркивали красоту ее фигуры. Она собрала в пучок и перевязала красной косынкой мягкие длинные волосы. Красной помадой аккуратно подкрасила губы. Улыбнулась. Повернувшись к Теферре, сказала:

— Как было бы радостно чувствовать себя такой, как все!

— Нет! Если бы ты была такой, как все, ты бы прокляла тот день, когда родилась.

— Неужели? По-моему, проклинать нужно только скуку.

— Ну хорошо, если ты так страшишься скуки, бесцельного прозябания, почему бы тебе не поехать в деревню? Там бы ты увидела тяжелую жизнь крестьян, и твое собственное существование обрело бы смысл в служении им. Почему бы тебе не принять участие в общенациональной кампании «Развитие через сотрудничество»?

— А почему бы тебе самому не принять? — парировала она сердито.

— Я не поехал в деревню из-за тебя. Ты же не хотела. И сейчас я попал в этот огонь из-за тебя.

— Не смей думать, что из-за меня!

— Ну, еще я остался без работы. Жить-то надо. Не правда ли?

— Так бы и говорил. А то — «из-за тебя». — Она зло передразнила его. — Нечего валить на меня свои беды.

Отца Теферры, крупного землевладельца, носителя титула фитаурари, после свержения императора арестовали, а имущество семьи национализировали. Теферра потерял прежнюю работу, а на новую ему никак не удавалось устроиться. Куда бы он ни подавал заявление о приеме, узнав имя его отца, ему говорили: «Так ты сын фитаурари такого-то? Иди, мы сообщим тебе». И потом, конечно, молчание. Бюрократы из государственных учреждений, стараясь побыстрее избавиться от него, отделывались дежурными фразами: «Мы тебя вызовем», «Мы тебе сообщим», «Не ходи, жди». Везде повторялось одно и то же: настороженные расспросы об отце, пустые обещания и несбыточные надежды. «От меня шарахаются, как от заразного больного, — с горечью думал Теферра. — Когда я называю имя отца, у них даже выражение лица меняется. Трусы поганые! Бюрократы! Что же мне делать? Называть только свое имя, скрывая отцовское? Вот ведь как все изменилось! Раньше имя отца открывало передо мной любые двери, служило лучшим пропуском. Сегодня оно — сигнал опасности, точно погремушка на шее прокаженного».

— Разве наказывается сын за грехи отца? Есть такой закон? — спросил он Хирут.

— А разве не наследует сын богатство отца? — спросила она в ответ, поправляя волосы.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Не кричи! Когда дело