Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон

от трат на полное приданое для новорожденного, давая возможность подготовить к родам всего один комплект. Даже его можно быть одолжить. Так несколько раз под предлогом якобы преждевременного разрешения от бремени заимствовались запасы «крайнего дома». У иных женщин имелась своя детская одежда, красивая и заботливо выстиранная; однако едва ли нашлась бы хоть одна, которой в дополнение к своим вещам не требовались одежки из сундучка. По определенным причинам сундучок никогда не предоставляли до появления ребенка на свет.

Выдаваемые младенческие вещички были прекрасного качества, красиво отделанные вышивкой и подшитые вручную. Дочь священника также держала у себя два крестильных платьица, которые одалживала матерям, и готовила в подарок каждому младенцу новую рубашечку «на вырост». Неважно, лето было или зима, она шила эти маленькие рубашечки из ситца в цветочек, голубого для мальчиков и розового для девочек, и все до единого крошечные, прочные стежки были сделаны ее руками. Ответной благодарности дочь священника почти не удостаивалась. Матери, как и дети, считали маленькие вещички, как одолженные, так и подаренные, милостью Природы. Мало того, высказывали недовольство. Одна женщина оторвала от крестильного платьица из «второсортного» комплекта пышный волан старинного букингемширского кружева и пришила на его место оборку грубого фабричного шитья, заявив, что не собирается нести в церковь своего малыша, «обряженного» в такое старомодное тряпье. Поскольку она не потрудилась распороть швы, кружево безвозвратно погибло, а вещица с тех пор определенно стала второсортной, так как другое платьице представляло собой старинный крестильный наряд семьи священника, сшитый из тончайшего батиста и отделанный настоящими валансьенскими кружевами.

Когда дети появлялись на свет, их ждали хорошая одежда и самое лучшее – натуральное – питание. Матерям жилось не столь вольготно. В те годы было модно в течение первых трех дней держать рожениц на низкокалорийной диете, и деревенские женщины без труда соблюдали этот режим; в их меню входили каша на воде, сухари и слабый чай. Когда наступала пора для более питательной еды, дочь пастора готовила каждой пациентке большой пудинг из саго и кувшин телячьего бульона. После того, как эти блюда были съедены, роженица возвращалась к привычной пище, причем ежедневно выпивала полпинты крепкого пива – стаута, если могла его себе позволить. Молоко женщины не пили, однако их собственные запасы не убывали. Однажды в деревню привезли погостить ребенка, которого кормили из бутылочки, и эту бутылочку восприняли как курьез. В нее вставляли длинную тонкую резиновую трубку для сосания, которую, по всей видимости, было невозможно промыть.

Денежные затраты на роды составляли всего полкроны – вознаграждение той самой старухе, которая, по ее словам, была свидетельницей каждого появления на свет и каждой кончины. Само собой, миссис Куинтон не являлась дипломированной акушеркой, однако это была порядочная умная пожилая женщина, чистоплотная как в личном, так и в профессиональном отношении, к тому же очень добрая. За полкроны повитуха принимала роды и каждое утро в течение десяти дней приходила, чтобы искупать младенца и поухаживать за матерью. Помимо того, она изо всех сил старалась удержать пациентку в постели, но без особого успеха. Некоторые роженицы отказывались лежать потому, что знали, что нужны внизу; другие – потому что чувствовали себя настолько крепкими и здоровыми, что не видели причин валяться в постели. Некоторые вставали уже на третий день, и, насколько можно было судить в то время, никакого вреда это им не наносило.

Осложнения при родах были редки; а когда при старой миссис Куинтон в двух-трех случаях они все-таки возникли, та, обладая достаточным опытом, распознала симптомы и спешно послала за врачом. За все десятилетие в Ларк-Райзе не умерла при родах ни одна женщина.

В наши просвещенные дни при простом упоминании старой, необученной деревенской повитухи возникает образ этакой грязной пьяной старой ведьмы, безграмотной и бессовестной. Но не все из них были под стать Сэйри Гэмп[14]. Подавляющее их большинство – чистоплотные, сведущие пожилые женщины – гордились своим ремеслом. И многие из них не были совсем уж необразованные. Сельский врач той поры ценил хорошую повитуху в отдаленной деревне и не жалел времени и сил на ее обучение. Такая помощница избавляла его от многих ночных поездок за шесть-восемь миль по плохим дорогам, и если он являлся на вызов, то знал, что его присутствие необходимо.

Квалифицированные патронажные сестры, появившиеся несколько лет спустя, стали большим благодеянием для сельской округи; но и у старой повитухи были свои достоинства, за которые ей ныне не воздают должное. Это была не высокомерная особа, явившаяся в дом, чтобы выжать из него все ресурсы и пристыдить пациентку вынужденными признаниями в отсутствии того или иного средства, но знакомая, бедная, как и сама роженица, соседка, которая могла обойтись тем, что под рукой, а если чего-то не оказывалось, знала, где это одолжить. Миссис Куинтон обладала целым запасом вещей, которые, как ей было известно, найдутся не в каждом доме, и ее часто можно было встретить с маленькой круглой детской ванночкой в руках или сушилкой для белья на плече.

Иные времена – иные способы; и хотя сейчас они значительно усовершенствовались, старые деревенские повитухи, по крайней мере, успешно помогали появлению на свет многих поколений наших предков, иначе где бы мы были сейчас?

В целом здоровье у жителей Ларк-Райза было отменное. Вероятно, этому немало способствовали здоровая жизнь на свежем воздухе и обилие грубой, но полезной пищи; но, пожалуй, свою роль играло и отсутствие воображения. В то время люди не выискивали у себя болезни и не ждали их, к тому же тогда было не так много рекламы готовых лекарств, которая учит обнаруживать у себя симптомы разных незначительных недугов. Всем читателям газет были знакомы пилюли Бичема и Холлоуэя, а рекламный буклет «Сиропа матушки Зигель» ежегодно приходил по почте в каждый дом. Но доверием пользовались лишь пилюли Бичема, и то у немногих; большинство при лечении любого недуга полагалось на произвольную дозу эпсомской соли. Один старик, которому было тогда под восемьдесят, в течение многих лет каждое воскресное утро выпивал полную чашку вспененной мыльной воды.

– Она очищает наружность, – утверждал он, – а значит, ясное дело, должна очищать и внутренности.

Эта доза, по-видимому, не причиняла ему никакого вреда; впрочем, он никого не сумел обратить в свою веру.

Хотя ванны принимали только младенцы и совсем маленькие дети, жители деревни были очень чистоплотны. Раз в неделю женщина на целый день запирала дверь своего коттеджа, чтобы, как тут выражались, «привести себя в порядок». Для этого она раздевалась до пояса и мыла верхнюю половину тела; затем вставала