Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон

хотя женщины снисходительно относились к подобным проступкам, особенно когда это происходило в других семьях, то, что они называли «распутной жизнью», вызывало у них отвращение. Только однажды в истории Ларк-Райза супружеская измена сделалась достоянием общественности, и, хотя она случилась лет десять – двенадцать назад, в восьмидесятые ее по-прежнему обсуждали. Греховодников угостили «кошачьим концертом». Были изготовлены чучела парочки, при свете факелов их подняли на шесты и принесли к коттеджу женщины под грохот кастрюль, сковородок и угольных совков, завывания жестяных свистков и губных гармошек, кошачье мяуканье, улюлюканье и насмешки. Мужчина, квартировавший в доме бедняжки, сбежал еще до рассвета, а вскоре его примеру последовали сама женщина и ее муж.

Примерно в середине десятилетия память о той исторической ночи возродилась, когда в один пустующий деревенский дом переехала незамужняя особа с четырьмя незаконнорожденными детьми. Ее прибытие вызвало бурю негодования. Громко зазвучали слова, которые до сих пор дети слышали лишь во время чтения Библии в церкви, и «блудница» было самым мягким из них. Ярые моралисты стояли за то, чтобы побить приезжую камнями или выкурить из Ларк-Райза при помощи «кошачьего концерта». Более умеренная часть общества предложила заставить домовладельца выгнать жилицу как обладательницу дурной репутации. Однако при более близком знакомстве женщина оказалась такой чистоплотной, скромной и обходительной, что ей простили все грехи, в которых она и сама, по-видимому, раскаялась, и соседки одна за другой начали здороваться с нею при встрече. Затем, будто желая совершить нечто благоразумное, чтобы соответствовать их понятиям, она вышла замуж за землекопа, работавшего на участке новой железнодорожной линии, а затем устроившегося на ферму. Так что вместо «кошачьего концерта» прозвучали свадебные колокола, и новая семья постепенно влилась в деревенскую жизнь.

Ларк-Райзу выпала большая удача. Одному музыкальному мальчику тетя купила хороший мелодион, и каждый вечер он дотемна часами играл на нем перед «Фургоном и лошадьми», где собиралась молодежь.

До приезда Альфа в Ларк-Райзе не было никаких музыкальных инструментов, граммофоны и радиоприемники тогда еще не появились, и любителю инструментальной музыки, чтобы насладиться ею, надо было отправиться в церковь, но и там его ждала всего лишь хриплая мелодия гимна, исполняемая древней фисгармонией. Теперь же можно было слушать все любимые песни – «Дом, милый дом», «Энни Лори», «Барбара Аллен» и «Серебряные нити в золотистых волосах» – надо было только попросить сыграть то, что нравится. Альф прекрасно играл и обладал изумительным слухом. Если пекарь или другой захожий торговец напевал мотив новой популярной песенки, Альф в тот вечер исполнял ее на своем мелодионе.

Женщины стояли у своих калиток, мужчины высовывались из окон трактира, а дети оставили игры и собрались вокруг Альфа, чтобы послушать. Часто он исполнял танцевальные мелодии, и юноши танцевали друг с другом, потому что их взрослые сестры редко оставались в семье, а младших они презирали. Так что маленькие девочки тоже были вынуждены танцевать друг с другом. Одна тучная пожилая особа, которая, по слухам, в свое время отличалась веселым нравом, выходила и давала им советы или сама пускалась в пляс, в одиночестве кружась по площадке и с тяжеловесной грациозностью переступая ногами, скрытыми длинными юбками.

Иногда танцующие припевали, и зрители присоединялись к ним:

«Я шляпку синюю свою

На все свидания ношу». —

«Когда наденешь вновь ее?» —

«Когда мой милый позовет.

Мой милый в море отбывал,

В бушлате синем щеголял

И не грустил нисколечко».

Так танцуют полечку.

А иногда пели:

«Ступай и приведи ее,

Ступай за милой крошкой.

Ласкай и не дразни ее,

Ступай за милой крошкой».

Так они плясали и пели долгими летними вечерами, пока не наступали сумерки, не загорались звезды, и тогда все, смеясь и отдуваясь, расходились по домам – общество настолько непритязательное, что его способен был осчастливить один маленький мальчик с мелодионом.

IX. Деревенские игры

– Сегодня вечером пойдем танцевать или поиграем? – часто спрашивали друг друга девочки после приезда Альфа. Пока танцы не утратили новизну, старые деревенские игры были заброшены; но их дни еще не миновали. Девочки посмирнее всегда предпочитали игры, и впоследствии, в те вечера, когда Альф отлучался поиграть на танцах в других деревнях, все они возвращались к играм.

Долгими летними вечерами девочки, собравшиеся на одной из зеленых лужаек между домами, раскланивались, делали реверансы и ходили взад-вперед в своих длинных, до щиколоток, платьицах, выполняя игровые движения и нараспев произнося полагающиеся стишки, совсем так же, как раньше их матери и бабушки.

Как и когда появились эти игры, никто не знал, поскольку их исстари передавали из поколения в поколение, и каждое последующее поколение воспринимало их как естественную часть своего детства. Никто не интересовался значением слов в игровых стишках; многие девочки едва могли их воспроизвести и сопровождали повторяющиеся движения невнятным бормотанием. Однако рифмы, местами совершенно нелепые, все же сохранялись в более-менее изначальном состоянии и могли бы поведать сведущему человеку, окажись таковой рядом, о более древней и благополучной, чем нынешняя, сельской цивилизации, от которой уцелело лишь нескольких подобных осколков.

Поколению восьмидесятых годов суждено было стать последним из всех поколений, игравших в эти игры. Одной ногой эти ребята уже стояли в государственной школе, а другой еще на деревенской лужайке. Их дети и внуки лужаек уже не знали; новую поросль ждали новые, небывалые удовольствия и переживания. Через десять лет деревенские игры забросили, а через двадцать совсем забыли. Но все восьмидесятые годы в них продолжали играть, и самим детям и зрителям они казались частью жизни, которая была и будет всегда.

У ребят Ларк-Райза репертуар был велик, в него входили и хорошо известные игры, до сих пор востребованные на детских праздниках, например «апельсины и лимоны», «Лондонский мост»[15] и «мы водили хоровод»; но были и другие, по-видимому встречавшиеся лишь в этих краях. Некоторые из них принимали форму хоровода, в других играющие делились на две команды, и каждую игру сопровождала собственная песенка, которую скорее скандировали, чем пели.

Деревенские мальчишки в подобных играх не участвовали, поскольку, на их вкус, это было слишком степенное и чопорное развлечение, игру могли испортить даже девочки погрубее, потому что движениям надлежало быть чинными и все совершалось по строгим правилам. Только в конце некоторых игр стишки переходили в бессмыслицу, и начиналась шумная возня. Большинство девочек в игре демонстрировали грациозность, о которой в другое время даже не