Ларк-Райз - Флора Джейн Томпсон

Жил-был один чудак, гулял в своем саду,

И горло себе мелом перерезал, ну и ну!

Его жена на кухне, не зная, что творит,

Повесилась на пудинге и мертвая висит.

Жил-был красивый юноша, известный ловелас,

Он отравился зонтиком и умер в тот же час.

И даже в колыбельке малыш от злой тоски

Серебряною ложкой прострелил себе мозги.

Вы побледнели и трясетесь,

Самим себе не признаетесь,

Что я всучил неправду вам.

И твидл-твидл-твидл-твам!

Все веселились от души, но денег бродячему торговцу это не принесло, и он начал подозревать, что в Ларк-Райзе у него ничего не выйдет.

– Не позволяйте никому утверждать, – заклинал несчастный, – что это самое бедное место на Божьей земле. Купите что-нибудь, хотя бы ради собственной репутации. Вот! – он схватил стопку странного вида тарелок. – Прекрасные обеденные тарелки! Каждая из них осталась от первоклассного сервиза. Купите одну, и вы будете испытывать удовлетворение, сознавая, что едите из той же посуды, что и лорды с герцогами. Всего три с половиной пенса за штуку. Кому? Кому?

Началась борьба за тарелки, ведь наскрести три с половиной пенса могла почти каждая женщина; но каждый раз, когда предлагалось что-нибудь подороже, наступала мертвая тишина. Некоторые женщины начали испытывать неловкость. «Нельзя быть бедным и выглядеть бедным», – гласил их девиз, а сейчас они действительно выглядели бедными, ибо кто еще, имея в кармане деньги, может отказываться от таких выгодных сделок.

И тут случилось нечто поразительное. Торговец снова выдвинул вперед чайный сервиз с розовыми розами и передал по кругу одну из чашек.

– Просто смотрите ее на свет – и вы, мэм, и вы тоже. Разве же не прелестный фарфор, тонкий, как яичная скорлупа, практически прозрачный, и каждый предмет вручную расписан розами! Вы ведь не упустите такой сервиз, правда? Я вижу, у всех вас слюнки текут. Сбегайте домой, мои дорогие, достаньте из-под матрасов чулки, и первая, кто вернется, получит его за двенадцать шиллингов.

Каждая женщина по очереди с восхищением разглядывала чашку, потом качала головой и передавала ее дальше. Припрятанных сбережений ни у кого не имелось. Но как раз в ту минуту, когда торговец забрал чашку, с некоторой грубостью, поскольку уже начал отчаиваться, поодаль раздался чей-то голос.

– Сколько вы сказали, мистер? Двенадцать шиллингов? Я дам вам десять.

Это был Джон Прайс, который лишь накануне вечером вернулся из Индии, с военной службы. Вообще это был самый обычный парень, трезвенник, не заказывавший выпивку в трактире, как положено отставному солдату; и вдруг он привлек к себе общее внимание. Все взгляды устремились на него. На карту была поставлена репутация Ларк-Райза.

– Я дам вам десять шиллингов.

– Исключено, приятель. Он обошелся мне намного дороже. Но, послушайте, я скажу, что я сделаю. Вы дадите мне одиннадцать с половиной шиллингов, а я прибавлю к сервизу эту прекрасную вазу из золоченого серебра, которая украсит вашу каминную полку.

– Идет!

Сделка состоялась, деньги перешли из рук в руки, и репутация деревни была спасена. Джону охотно помогли донести чайный сервиз до дома. Вообще считалось честью, когда тебе доверяли чашку. Нареченная невеста Джона Прайса все еще находилось в услужении, и кто знает, сколько девушек завидовали ей в тот вечер. Ее возвращения ожидает такой великолепный сервиз, совсем целехонький, все предметы одинаковые и ужасно красивые; счастливица, счастливица Люси! Но хотя женщины не могли ей не завидовать, все же они были причастны к ее триумфу, ибо такая покупка, безусловно, бросала отблеск процветания на всю деревню. Может, в этот вечер у остальных и не было возможности сделать большие приобретения, но торговец должен видеть, что в этих краях водятся деньжата и есть люди, которые знают, как их потратить.

Близилась развязка, впрочем весьма приятная с точки зрения детей из «крайнего дома». На продажу был выставлен набор очаровательных маленьких тарелочек, предназначенных, в зависимости от размера, для джема, масла или фруктов. Цена упала с полукроны до шиллинга, однако реакции не последовало, и тут поодаль вновь раздался чей-то голос.

– Я их беру. Надеюсь, жена найдет им применение. – Это был отец Лоры и Эдмунда, который по пути с работы домой заметил огоньки и толпу и остановился, чтобы узнать, что там творится.

Вероятно, в тот вечер захожий продавец заработал один фунт, то есть на пятнадцать шиллингов больше, чем можно было предсказать; но и этого было недостаточно, чтобы соблазнить его явиться снова, и впоследствии говорили: «Это было в тот год, когда приходил торговец посудой».

VIII. «Сундучок»

Привычным зрелищем в Ларк-Райзе была маленькая девочка – любая маленькая девочка в возрасте от десяти до тринадцати лет, которая шла по Горке, толкая перед собой одну из двух имевшихся в деревне детских колясок с небольшим дубовым сундучком с черными ручками на крышке. Еще не осведомленные встречные сразу обо всем догадывались и спрашивали:

– Как чувствует себя твоя мама (сестра, тетя)?

И хорошо вышколенная девочка скромно отвечала:

– Хорошо, насколько можно ожидать в подобных обстоятельствах, благодарю вас, миссис.

Девочку посылали в дом священника за «сундучком», который появлялся почти одновременно с новорожденным, и ей приходилось полторы мили везти свою тяжелую поклажу, попутно удерживая ее от соскальзывания с узкой коляски. Но очень скоро радость, доставляемая содержимым сундучка, заставляла забывать об этих незначительных трудностях. В нем лежало с полдюжины разных вещиц: крошечные распашонки, пеленки, длинные фланелевые рубашки, ночные сорочки и подгузники, которые шила, чинила и одалживала каждой роженице дочь священника. В придачу к одежкам в сундучке были подарки: пакетики с чаем и сахаром, а также банка «патентованной» крупы для приготовления каши.

Сундучок пользовался популярностью. Любая жена батрака, независимо от того, посещала она церковь или нет, была рада получить его на время. Он регулярно появлялся почти в каждом коттедже и казался детям столь же неотъемлемой частью семейной жизни, как и новорожденные младенцы. Сундучок был настолько востребован, что пришлось завести еще один, считавшийся «второсортным» и выдававшийся тем беспечным мамашам, которые не озаботились тем, чтобы подать заявку, как только узнали, что «опять на сносях».

Сундучки следовало возвращать на исходе первого месяца, предварительно выстирав одежки; но если они никому больше не требовались, можно было продлить срок пользования, и многим матерям разрешалось держать у себя сундучок до тех пор, пока шести-семинедельный младенец не вырастет, так что на него можно будет надевать короткие одежки; это избавляло семью