Демонический Любовник - Дион Форчун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О, какой вздор, Вероника! Вы же не хотите сказать, что всерьез воспринимаете весь этот бред? – воскликнул Батлер. – Мамин мопс однажды забрался в мусорную корзину и наелся пуха, который сняли со щетки для ковра, и завыл точно также, когда не смог вздохнуть; я вытащил эту дрянь из его горла при помощи пера. У вашего зверя, вероятно, что-то застряло в дыхательных путях, но чем бы оно ни было, он уже прокашлялся, потому что снова дышит нормально.
И он повел ее обратно на террасу вокруг дома, чтобы оставить в безопасности у двери, прежде чем отправиться обратно в деревню.
Он был на седьмом небе от счастья и ноги его едва касались земли; он почти заполучил Веронику (ему не приходило в голову, что она могла ему отказать), и он насвистывал Свадебный Марш Мендельсона, пока шел по темной лесной тропе. Он прекратил свои упражнения, лишь когда зашел на кладбище, ибо он был хорошо воспитан и считал непочтительным свистеть в таком месте. Только что взошедшая Луна оставляла озера света среди темных тисов и в одной из таких областей возвышалась грубая глиняная насыпь, под которой покоился мужчина, чье влияние на выбранную им девушку все еще было ощутимым. Он остановился у этой насыпи. Какую тайну он хранил? Он должен был прямо поговорить с Вероникой обо всем этом, прежде чем сделает ей предложение; не годится, если у жены будут секреты от мужа, и он решил узнать все обстоятельства этого дела. Кем был этот парень и что ему было нужно? Славно, что он отчалил и расчистил тебе путь, Алек.
– Ну, старина, – сказал он вполголоса, кивая лежавшему внизу человеку. – Боюсь, я отбил твою девчонку, но тебе ведь она больше не нужна, правда? Ты ушел туда, где не женятся и не делают предложений; всего тебе хорошего, я надеюсь, ты там счастлив и играешь на арфе, и не скучаешь по тому, как веселился здесь. Пожелай мне удачи, дружище, даже если я тебя обставил.
И он, насвистывая, пошел дальше. Даже на кладбище он не мог успокоиться, думая о своих перспективах. Ночь была тихой и на этот раз никакой легкий ветерок не возник у могилы, чтобы охладить его тело и сердце, и заставить его ускорить шаг.
Вероника, оставшись в усадьбе в одиночестве, поужинала и села у камина, уставившись на пламя. На окнах не было ставней, а тяжелые саржевые занавески легко поддались бы любой попытке сдернуть их, и они были настолько прогнившими от сырости и старости, что ночь беспрепятственно заглядывала в окна, что могли сделать также и те создания, которые обитали в ней. Однако Вероника не боялась; вылеты из тела, к которым ее приучили действия Лукаса, лишило невидимое покровов ужаса; она знала, что скрывалось в нем, оно не было ей незнакомо, и она также знала, что могла в любой момент попросить о защите, и чувствовала себя в безопасности, словно маленький ребенок, нашептывающий старую молитву:
Четыре ангела, стоящих у постели, Двое в ногах и двое в изголовье:
Мэттью и Марк, Джон и Люк, Защитите меня, пока я сплю.
Так она и сидела, глядя на пламя и вспоминая свою жизнь. Свое детство на холмах Суррей, где никогда ничего не происходило; свою сложную жизнь в колледже; свое знакомство с Лукасом и всю последующую вереницу событий; и, наконец, задумалась о своей привязанности к этому старому, сырому дому, в котором он умер. Затем она вспомнила о Батлере; из-за того, что ее чувствительность повысилась благодаря тем процессам, которые запустил в ней Лукас, она без труда уловила его мысли, когда он сидел рядом с ней за столом, и прекрасно понимала, что вскоре он сделает ей предложение, и она думала, какой ответ она даст ему; если бы не было Лукаса, он бы очень сильно ей понравился, ведь он отлично подошел бы той непробужденной милой кукле, которой она была прежде; он был крупным, красивым, добродушным блондином; любил все то, что любила она – собак, сады, маленькие двухместные автомобили и велосипеды; читал дешевые романы; любил популярную музыку с запоминающимися припевами; всегда готов был повеселиться и был хорошим во всех отношениях парнем; и он уже привык обращаться с ней как со своей собственностью, что ей определенно нравилось. Но за его спиной возвышалась темная личность Лукаса, и хотя Батлер прекрасно подходил той девушке, которой она была до того, как переступила порог дома в Блумсбери Сквер, теперь пробудилась к жизни какая-то часть ее природы, которую он не смог бы ни понять, ни удовлетворить.
Ей казалось совершенно естественным, что собака может видеть уходящие души умерших, когда они устремляются в последнее путешествие, и может бояться их; она бы и сама испугалась, если бы не знала, что с ней происходит, но почему кто-то должен был бояться своего друга, будь он в теле или вне его? Смерть никак не меняет человека и если он был кому-то другом при жизни, то останется им и после смерти. Она сама была таким же точно призраком, как и любой умерший человек, когда материализовалась на полу Ложи, но ее природа при этом не изменилась; и человек, который видел ее, Мистер Фордайс, не испугался; он просто разозлился и посчитал ее поступок дерзким, как если бы она проскользнула в своем физическом теле туда, где ее совершенно не ждали. А Алек относился ко всем подобным вещам в первую очередь как к обману или суевериям, и если бы он сам увидел нечто подобное, то перепугался бы до смерти. Какую же свободу давало это знание, путь даже столь малая его часть, как досталась ей; жизнь стала бесконечно больше, а смерть перестала пугать; не смотря на всё пережитое, она не хотела бы возвращаться в прошлое. Она обладала чем-то таким, чем не обладал Батлер, да и никогда не смог бы обладать, если бы только не прошел по пути, по которому прошла она, что вряд ли бы случилось; человек должен заплатить определенную цену за это странное освобождение души, но это стоило того. Как сказал старый Доктор Латимер, она видела только темную сторону оккультизма; она видела Лукаса, пытавшегося использовать черную магию, и она видела, как Братство покарало его; и все же своим собственным внутренним взором она видела, что позади всего этого был
