Демонический Любовник - Дион Форчун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тогда Вероника потеряла сознание. Когда она пришла в себя, собаки уже не было, но дверь все еще была открыта; дрожащими руками она закрыла ее; а затем, в полубессознательном состоянии, не способная соображать, поплелась в свою комнату. Она пребывала между сном и бодрствованием до тех пор, пока за окнами не забрезжил серый рассвет, и лишь тогда ее настигло истощение и она забылась настоящим сном.
ГЛАВА 20
Проснувшись, Вероника обнаружила, что комнату заливает теплый осенний солнечный свет, и услышала пение птиц; на мгновение настроение ее поднялось, приветствуя яркое свежее утро, но затем на него упала тень, и солнечный свет начал казаться бледным и холодным; она только проснулась от глубокого сна и некоторое время не могла понять, что отделяло ее от яркого утра и окутывало холодным мраком. Затем она вспомнила про Лукаса.
Сидя в кровати и глядя невидящими глазами на верхушки деревьев, видневшиеся на фоне голубого неба, она вспоминала свою жизнь с момента знакомства с этим странным существом. В ее душе открылись двери; одна из них вела к звездам, другая – в подземный мир, и жители обоих планов теперь были доступны для нее; она была подхвачена потоками судьбы, которые милостиво обходят стороной большинство других людей, и ее стремительно несло вперед к какой-то неведомой цели; в этом быстром потоке не могло существовать никакой бесцельности, в нем не было ни одного случайного завихрения, и только самая решительная борьба с ее стороны могла помочь ей выбраться на стремительно удаляющийся берег.
Лукас не был мертв; она была абсолютно уверена в этом; более того, она знала, что он не отказался от своего стремления к ней; он парил где-то очень близко, хотя и был невидимым, и мог использовать как сосуд проявления лишь определенные формы материи, заставляя их служить своим целям хотя бы несколько секунд; он был духом внешней темноты и приходил холодным вихрем ветра, который, возникая из ниоткуда, закручивал в спиралевидном танце мертвые листья и утихал также неожиданно, как и возникал; его воля не могла удерживать эту нестойкую форму дольше нескольких секунд, но и этого времени, и ее силы было достаточно, чтобы распахнуть хилые створки застекленный двери и смахнуть бумаги с ее стола, как если бы он с возмущением смахнул их со стола рукой.
Теперь всё это было ей предельно ясно; Лукас, развоплощенный и неспособный проявиться разум, неспособный материализоваться никак иначе, кроме как в мимолетных и нестабильных формах, но все еще осознающий происходящее и ничуть не изменившийся после смерти, был движим все той же беспринципной волей, которая вела его по жизни; все его интересы были сосредоточены на материальном мире, делая его привязанным к земле духом; бестелесный, бесформенный, он все еще жаждал телесных удовольствий, и Вероника была его главным стремлением.
Наконец, подталкиваемый неизвестно какими демонами ревности, ненависти и фрустрированных желаний, он захватил и воспользовался телом собаки, бедного пятнистого зверя, который со своей тяжелой челюстью и мягкими лапами вполне подходил на роль оболочки для низшей жизни, поскольку его темперамент был куда ближе ему, чем человеческий, чью форму он использовал при жизни. В Лукасе было куда больше от охотничьей собаки, чем от человеческого существа; в добром спаниеле или мудрой овчарке было куда больше человечности, чем в нем; он не смог найти никакого иного тела, кроме как тела старой, дикой собаки, как нельзя лучше подходившей его целям.
В старые дни в Блумсбери Сквер Вероника ощущала первобытный ужас при мысли о том, что она не может рассказать ни одному человеческому существу о том опыте, через который она проходит; она бы просто выглядела сумасшедшей; временами она и сама казалась себе сумасшедшей, и тогда она всем своим сердцем желала, чтобы Лукас и все, что было с ним связано, оказалось бредом, пусть даже и ценой ее собственной свободы; по крайней мере, она бы знала, что с миром все в порядке, он все еще основан на трех измерениях и состоит из твердой субстанции, но что сама она обитала в мире, который был безумен, словно сон сумасшедшего. Невидимый ошейник, который Лукас надел на нее, был распространенным феноменом внушения, но она об этом не знала; а что же до собаки с глазами и намерениями человека? Средневековая литература была полна таких историй и зачастую довольно подробных, но и это ей тоже было неизвестно, и возможно, это было к лучшему.
О Батлере она вспоминала с ужасом и жалостью, как о человеке, столкнувшемся с кошмарной смертью; он казался ей странно далеким, а о его ухаживаниях она почти позабыла – в ту долгую секунду, когда она смотрела в собачьи глаза, сужающиеся до злых точек, она вернулась в самое сердце водоворота, из которого пыталась выбраться; лишь к одному Лукасу она стремилась теперь и один лишь Лукас заполнял собой ее горизонт. Однако она больше не думала о нем как о мужчине, к которому смягчилось ее сердце за время их кратковременного общения перед самым концом, скорее он снова был для нее человеком с темными и неизвестными ей целями, который беспринципно использовал ее в своих интересах. Лукас, который был мастером трансовой работы, Лукас, который был убийцей Батлера, мог увлечь ее за собой во тьму, откуда он восстал бы со своей зловещей работой, стоило ему лишь коснуться ее души, – и одна в своей залитой солнцем спальне, она дрожала,как если бы холод этой тьмы уже окутал ее.
Однако долго в одиночестве она не пробыла; появилась старая смотрительница и больше жестами, чем словами объяснила, что внизу был кто-то, кто хотел ее видеть. Наспех одевшись, Вероника спустилась в закрытый ставнями холл старой усадьбы; там она обнаружила двоих
