Несколько шагов до прыжка (СИ) - "Val. Ekkert"

Пожалуй, через год стоит наведаться сюда снова.

Если ничего не получится. Если план не сработает.

Геллерт мимоходом порадовался этому «если» и поднялся в номер. Уже минут десять он чувствовал слабый, но всё-таки голод, и стоило принять душ, переодеться и пойти в ресторан.

…Выйдя из ванной, он почти машинально проверил телефон, который не взял с собой, пока был в баре в городе — напитки были неплохи, но кухни не оказалось вовсе — в такси и в душе. Никаких поздравлений он не хотел. Но могли звонить или написать и по делу.

Одно смс-сообщение.

Геллерт уселся на кровать, открыл его и похвалил себя за предусмотрительность — не сядь он, мог бы и рухнуть.

«С Рождеством», — писал ему Альбус. С точкой в конце сообщения.

Геллерт сжал телефон в пальцах, мысленно фыркнув: ежегодная рождественская рассылка всему списку контактов, так, мой дорогой?..

И тут же вредная память подкинула другую мысль: в прошлый год в этой рассылке после слова «Рождество» стоял идиотский смайл в виде ёлки. В позапрошлый — в виде шарика. Красного. Геллерт красный цвет не любил. Особенно в связи с Рождеством. Пошло и банально.

А три года назад — и вовсе колокольчиков. В этот раз Геллерт ставил на снеговика. Но никак не на точку.

«У тебя закончились картинки?» Геллерт стёр, едва поставив знак вопроса.

«Оно ещё не наступило» — тоже.

Откинулся на подушки.

Закрыл глаза.

«И тебя».

Отправка заняла несколько секунд, словно сообщение не хотело уходить.

Но Геллерту было плевать на мнимые желания нескольких букв.

…В ресторане он заказал несколько лёгких закусок и бокал розового вина, отчаянно ругая себя за идиотскую сентиментальность.

~

Ньют валялся в спальне Персиваля — ну или, точнее сказать, в их спальне в квартире Персиваля — и пытался дремать.

За стол они сядут около десяти часов вечера. Где-то в полвосьмого Ньют умудрился сбежать и с кухни, куда Серафина утащила его в качестве поварёнка, и из гостиной — там, впрочем, всё уже было украшено, и гирлянду сеткой, купленную сегодня, он повесил на окно.

Он уже позвонил домой и поздравил Тесея и родителей — в Лондоне Рождество уже наступило. А потом вдруг понял, что жутко устал, и что если не поспит, то за праздничным столом будет клевать носом, даже не выпив символический бокал глинтвейна — они всегда отмечали с ним, никто из них не любил шампанское. Так что под окончание разговора с семейством Ньют потихоньку убрался из гостиной под одобрительный взгляд Персиваля — тот, конечно, всё разглядел и понял.

Ньют вообще очень любил Рождество, но это собирался встретить с наибольшим удовольствием. Может быть, в детстве радости было больше, но и была эта радость, конечно же, детской. И он был счастлив тогда просто потому, что наступал праздник. А теперь у него было множество причин гораздо весомее: и семья в порядке, и карьера пошла в гору, и друзья-коллеги у него замечательные… и Персиваль.

Ньют не любил загонять чувства в словесные или любые другие рамки, не любил говорить о них вслух и не выносил… деклараций — зачем, если и так всё понятно? Если при одном взгляде на него хотелось улыбаться, если от короткого прикосновения по коже бежали тёплые мурашки, если даже иногда одной многообещающей усмешки хватало, чтобы ослабнуть в коленях и немедленно начать фантазировать о предстоящей ночи? Зачем что-то говорить и как-то обозначать ощущение счастья, возникающее просто из-за того, что он появлялся в том же помещении? Ньюту было достаточно всего, что у них было сейчас. Даже не просто достаточно, а много: ни с кем и никогда у него такого не было. Было, конечно, другое — но далеко не так сильно, не так близко и не настолько серьёзно.

И совсем недавно Ньют поймал себя на мысли, что предложи Персиваль ему попытаться дожить вместе до старости — а он бы наверняка именно в такой формулировке и предложил — он согласился бы, не задумываясь. И даже не испугался. Да что там испуг, не было даже удивления. Просто спокойное понимание: да, ему бы этого тоже хотелось. Очень. Очень-очень.

Может, самому стоит всё-таки заговорить о чём-то подобном? В конце концов, не хватало им ещё повторения летнего идиотизма, когда оба не могли решиться показать друг другу, что чувствуют и чего хотят!

Во всяком случае, Ньют точно не собирался снова делать такую глупость.

И, словно в ответ на его мысли, дверь скрипнула, и в комнату вошёл Персиваль. Может, он собирался переодеться, может, просто посмотреть на Ньюта — но тот немедленно повернулся в постели и широко ему улыбнулся. И кивнул на соседнюю половину кровати, приглашая лечь рядом.

Персиваль быстро сбросил обувь и футболку с джинсами — естественно, при гостях в домашней одежде не походишь — и влез под одеяло. Привычно обнял Ньюта одной рукой, потянул ближе, укладывая себе на грудь, поцеловал в макушку.

Ньют довольно зажмурился, перекидывая через него руку. Вот только бы сейчас в сон не потянуло, по привычке: у них должен состояться важный разговор!

— Ньют, мне тут кое-что пришло в голову…

Хм. Судя по оттенку торжественности в его интонациях, с этим самым важным разговором Персиваль решил его опередить.

— Да? — Ньют придвинулся ещё ближе, забрасывая ногу ему на бёдра, хотя и понимал, что это могло бы отвлечь. Но тот только довольно вздохнул.

— Мы вместе уже больше полугода, — основательно заговорил Персиваль, — у нас всё хорошо, думаю, ты с этим согласишься, и хочу тебе честно признаться: мне надоело все эти полгода мотаться по разным квартирам и жить на два дома. Так что… может, нам уже съехаться, наконец?

Ньют прикрыл глаза и уткнулся лицом ему в грудь, радостно рассмеявшись — да ему сейчас, считай, сказали почти то же самое, что собирался сказать он сам! Да ещё и с конкретным предложением, и со звучным подтекстом: я хочу быть с тобой рядом, я хочу приезжать с тобой вместе каждый вечер в один и тот же дом, я хочу рядом с тобой засыпать и просыпаться, составлять вместе списки покупок, ходить по магазинам, несерьёзно ругаться из-за просыпанного сахара… и так далее, и так далее, много чего ещё.

Можно было, конечно, считать, что они и так жили вместе, но Персиваль был прав: на два дома — не то. Не совсем то.

Ньют понял, что ответа Персиваль ждёт, чуть ли не затаив дыхание, и его счастливый смех за ответ не посчитал. Так что он торопливо себя оборвал, приподнял голову, серьёзно уставился в уже ставшие родными глаза и тихо ответил:

— К тебе или ко мне?

Да, он повторял их вечный вопрос, возникавший каждый раз после тренировок или прогулок — но насколько богаче и ярче теперь была причина этого вопроса…

Персиваль тоже рассмеялся — с таким облегчением, что Ньют даже слегка смутился. И почему он тревожился-то?..

— Если честно, я никогда особенно не любил эту квартиру, — сообщил Персиваль, начиная перебирать Ньюту волосы. — И в твоей мы проводим куда больше времени. И она… уютнее.

— И ближе к нашему катку, — подхватил Ньют. — В любом случае, я совершенно не против.

Персиваль прижал его к себе ещё крепче, запутался пальцами в волосах и замер, наверняка переваривая это вот… начало нового этапа в их жизни. Ньют широко, собственнически провёл рукой по его телу, заставив вздрогнуть и тихо простонать что-то невнятное.

— А знаешь, Перси, — негромко произнёс он, — когда ты пришёл, я собирался сказать тебе примерно то же самое. То есть, на эту же тему. Ну, что я очень рад тому, что мы вместе, и что у нас всё серьёзно, и что…

Что там Персиваль подумал, Ньют не знал, но договорить он ему не дал — перекатился, укладываясь сверху, вдавил в кровать и поцеловал так, что голова слабо закружилась. Ньют с жаром ответил, притягивая его к себе за затылок, и застонал ему в рот, совершенно наплевав, что кто-то из гостей может проходить мимо двери и их услышать. А пусть слышат. Какая разница-то?

Персиваль тоже не любил словесных признаний.

Но вот такие, безмолвные — сколько угодно.

~

Персиваль сидел у стойки с бокалом глинтвейна в руках и с законной гордостью оглядывал своих подопечных и просто близких людей. Куини резала штрудель, рядом с ней мистер Ковальски раскладывал на блюде принесённую с собой выпечку и всё ненароком касался руки Куини — но она в ответ только радостно улыбалась. После полуночи затащит его под омелу, как пить дать. Ричард, ради праздника распустивший волосы — он считал косу «рабочей» причёской — расположился на подлокотнике кресла Тины и что-то шептал ей на ухо, низко склонившись. Та слушала его с мягкой усмешкой — подобной Персиваль уже очень давно не видел на её лице. Абернати, заявившийся в шапке Санты и так её и не снявший, сидел на корточках и педантично выкладывал подарки под ёлкой — строго по форме и размеру, как можно более аккуратной пирамидой. Серафина, сбросив туфли, полулежала на диване, пила и занималась тем же, чем сам Персиваль — наблюдала. Похоже, тоже с радостью и гордостью. Ньют сидел тут же, за стойкой, почти прижимаясь плечом к плечу, расстояние между ними никак нельзя было назвать приличным, но Персивалю было плевать. В конце концов, Серафина утром была в чём-то права — что тут скрывать, да и зачем?