Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

и всех их, усыпленных вином, в одну ночь умертвил"[620]. Видукинд утверждает, что маркграф лишь предупреждал "хитрость хитростью", поскольку де славяне его "задумали убить с помощью хитрости"[621]. Последнее утверждение похоже на попытку оправдать поступок Геро[622]. Впрочем, подобные явления известны и в нашей истории. Вспомним, хотя бы, избиение в конце XI в. "Итларевой чади"[623].

Напротив, победа не будет полной, даже если войско противника было разбито наголову, но вождю побежденных удалось уйти невредимым с поля боя и сохранить свободу. Явление это универсальное. Показательны в этом плане интересные параллели в рассказах о противостоянии Тиадорика и Ирминфрида (Видукинд Корвейский), сыновей Святослава Игоревича (ПВЛ). Так, после того, как союзные Тиадорику саксы взяли город Скитинг, в котором засел Ирминфрид со своими тюрингами, они "всех взрослых предали смерти, а несовершеннолетних оставили себе в качестве добычи…Так как для полноты победы необходимо было присутствие короля, то есть Ирминфрида, то стали его искать, но узнали, что он с женой, детьми и небольшой свитой уехал"[624]. С помощью ложных обещаний, Тиадорику удалось завлечь и погубить Ирминфрида[625].

Борьба за власть между сыновьями Святослава также сопровождалась физическим истреблением братьев. Вспомним, как Ярополк, разбив древлянское войско Олега, вошел в Овруч и, первым делом, озаботился поиском своего брата. Владимир, заняв Киев, не мог считать себя победителем до тех пор, пока оставался на свободе Ярополк. Подобно Тиадорику, Владимир обманными обещаниями завлек Ярополка в Киев и погубил его[626]. Правда имелось и отличие — Тиадорик сам пал жертвой своей интриги, тогда как Владимир благополучно дожил до преклонных лет и умер собственной смертью. Подобных историй можно найти множество. Вспомним, хотя бы, кровавую эпопею концентрации власти в руках Хлодвига посредством физического устранения родственников[627].

С другой стороны, чтобы заполучить в свое распоряжение то или иное племенное войско, порой, достаточно было подкупить вождя[628]. Неслучайно, как мы видели, Маврикий Стратег советовал сеять раздоры между славянскими предводителями, препятствуя им объединиться под властью одного вождя[629].

Представления об особой сакральной сущности правителя и у славянских, и у романо-германских народов были весьма жизненными на протяжении всего средневековья. При этом христианские представления о богоизбранности носителя высшей власти очень медленно разрушали прежнее языческое содержание. И в христианском средневековье особа князя, короля, императора настолько священна, что противостоять ей простому смертному трудно, если вообще возможно. Даже князья-язычники были не по зубам простым воинам-христианам. Когда саксонскому воину Госеду удалось обезглавить одного из полабско-славянских князей — Стоинефа, это было воспринято окружающими как небывалая удача. Причем Видукинд объяснил, почему Госеду это удалось сделать. Оказывается, Стоинеф "был утомлен сражением и лишился оружия". Убийство даже безоружного князя считалось небывалым подвигом. Госед "стал известным и знаменитым", германский император лично наградил его доходами с 20 крестьянских наделов. Обращают внимание и последующие события, в которых прослеживается языческая психология победителей, несмотря на их внешнюю приверженность христианству. "На следующий день голову короля [варваров] выставили в поле, а возле этого места обезглавили семьсот пленных, советнику [короля варваров] выкололи глаза, вырвали язык и оставили как бесполезного среди трупов"[630]. Языческая составляющая, конечно же, прослеживается не в плане жестокости (здесь христиане ничем не отличались от язычников), а в плане ритуала. Вспомним, хотя бы, знаменитого короля антов Боза, "распятого с сыновьями и 70 знатными людьми", для устрашения антов[631]. Видимо, ритуальное убийство пленных, символизировавшее в язычестве благодарность богам за победу, считалось только тогда полноценным, когда в жертву приносился и вождь побежденных. Ведь "стоимость жертвы" имела огромное значение[632]. Не случайно, что все описанное Видукиндом ритуальное действо вращалось возле головы Стоинефа, образовывавшей некий "сакральный центр". Эта своеобразная "казнь трупа вождя", таким образом, символизировала, прежде всего, принесение в жертву вождя. Это была основная жертва, тогда как остальные, в том числе и "советник" — сопутствующие.

Со смертью правителя наступал хаос, нарушался устоявшийся космический порядок[633]. Болезнь правителя ассоциировалась с заходом солнца, с сумерками, тогда как выздоровление — с восходом солнца. Так, по словам Видукинда, когда император Оттон I, благодаря св. Виту, выздоровел, то "явился миру, как ярчайшее солнце после тьмы, ко всеобщему украшению и радости"[634]. Возможно, в Древней Руси бытовали представления о происхождении правящего княжеского рода от Дажьбога — бога солнца[635]. Впрочем, это мнение основано на неясном свидетельстве "Слова о полку Игореве" о "Дажьбожих внуках" и разделяется далеко не всеми исследователями[636]. Как бы там ни было, связь князей с солнцем, подтверждается метафорическими сближениями в древнерусской литературе и былинах солнца с князем[637]. Вряд ли это было внешним заимствованием, поскольку, по словам А.П. Толочко, "мотив солнца, а вернее — света, исходящего от князя к людям, слишком часто встречается в литературе… Свет княжий… подобен божественному свету, по сути, является его эманацией. Князь — транслятор этого божественного света людям. Божественный свет… является атрибутом Христа, следовательно, князь в определенном смысле является сверхчеловеком, полубогом"[638]. Если учесть, что "византийская и древнерусская гимнография уподобляла Христа "праведному солнцу", а христианство — исходящему от него свету"[639] — выводы А.П. Толочко получают еще более убедительное звучание.

Конечно, перед нами книжные конструкции, трансформирующие языческие воззрения применительно к христианским требованиям. Однако вряд ли можно усомниться в том, что отмеченные воззрения своими корнями уходят в языческую эпоху и сохранялись в народном сознании в более-менее первоначальном виде, о чем свидетельствует, например, фольклорная традиция. Тот факт, что с солнцем метафорически сближали и богатыря, свидетельствует об архаическом явлении — с одной стороны, общности сути богатырства/хоробрства и знатности/власти в глубокой древности — с другой.

В последнее время у отдельных историков присутствует скептическое отношение к гипотезе "сакрального монарха". Не обошли эти веяния стороной и российских авторов. Например, М.А. Бойцов, в ходе полемики с А.Я. Гуревичем, усомнился в том, что "ученая и столь популярная гипотеза "государя харизматика" (от которого может зависеть урожайность полей, успех в бою, исцеление больных или, скажем, течение времени) подтверждается конкретными исследованиями"[640]. М.А. Бойцов, несомненно, прав в том, что "харизма харизме рознь", что "в средневековой Европе действовали весьма разные "образы правителей"", что нельзя не видеть, например, разницы между посмертным четвертованием конунга Хальвдана Черного и желанием Роберта Анжуйского, чтобы после смерти его тело разделили между четырьмя монастырями королевства и т. п.[641] В то же время сам М.А. Бойцов, опровергая "темпоральную теорию" А.Я. Гуревича, по справедливому замечанию оппонента, грешит чрезмерно широкими