Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

войском Фессалоники, последовавшей за казнью Первуда. Через несколько дней после неудачного поджога ворот, нападавшие попытались прорваться "в местах, которые сочли легкими для захвата и удобными для битвы". Потерпев неудачу и на этот раз, они "взяв с собой со слезами и рыданиями своих архонтов, пораженных Богом по (предстательству) мученика и раненных Им… вернулись в свои земли враждуя друг с другом…"[591].

Основная причина отступления и раздора, по-видимому, лежала не в рациональной, а в сакральной плоскости. Славянская магия, как мы уже видели[592], оказалась бессильной против греческой, кроме того, как можно судить из цитировавшегося отрывка, осаждавшие понесли большой урон убитыми и ранеными среди вождей. Это (особенно последнее обстоятельство) был явный знак неблаговоления богов. Именно гибель и ранения многих архонтов стали основной причиной ухода от города. Виновными же должны были оказаться те, кто организовал осаду. Вероятно, главным виновником считались ринхины. Боги за какие-то проступки наказали их гибелью Первуда. Они же втянули в это противостояние остальных, подставив, таким образом, под удар богов. Позднейшая блокада города[593], видимо, объясняется тем, что соплеменники Первуда должны были совершить акт мести, в противном случае они не вернули бы расположения вышних сил.

В силу таких воззрений, в древности боялись не столько многочисленных армий, сколько удачливых полководцев[594]. Наши далекие предки не являлись здесь исключением. Например, после того как византийский военачальник Герман нанес тяжелое поражение одному из антских отрядов, "его имя — по словам Прокопия Кесарийского, снискало великую славу как раз среди этих варваров" [славян — В.П.]. Спустя время, очередной славянский отряд (на этот раз склавинский) вторгся в пределы Византии. Однако, узнав о том, что Герман находится неподалеку, склавины "пришли в ужас" и "тотчас отказались от похода на Фессалонику"[595].

Характерен и другой пример из Прокопия Кесарийского. Фракийский военачальник Хильбудий был "настолько страшен варварам, что в течение трех лет, пока он там пребывал в этой должности, не только никто не смог перейти Истр против ромеев, но и ромеи, часто вступая с Хилвудием на противоположный берег, убивали и порабощали тамошних варваров". В этой ситуации, видимо, славяне предприняли чрезвычайные усилия по исправлению ситуации и возвращения себе счастья, покровительства богов. Каким образом это могло произойти, можно судить на примере Ольги и киевлян, которые после гибели Игоря принесли страшную "гекатомбу" из древлян[596]. Собственно, более действенных путей, с точки зрения язычников не существовало. Заручившись, видимо, таким образом поддержкой богов, предков, склавины, во время очередного рейда Хильбудия "с небольшим войском" в их пределы, "вышли навстречу всем народом". Прославленный полководец пал, "и с тех пор" империя стала открытой для нападений. Таким образом, по словам автора, "вся ромейская держава в деле этом никогда не смогла стать равносильной доблести одного мужа"[597]. Не случайно впоследствии анты принимали предложение императора на условии, что тот даст им Хильбудия в сооснователи.

Сходные известия содержатся и у западноевропейских авторов. Например, Павел Диакон, повествуя о событиях середины VII в., рассказывает как славяне, узнав о том, что герцог фриульский Вехтари отправился в Тицин, с большими силами решили "напасть на крепость Фороюли". Однако, "по Божьему соизволению… накануне вечером герцог… вернулся из Тицина, о чем славяне не знали". Уведав о нападении, Вехтари с 25-ю мужами выступил против славян. Последние стали насмехаться над столь ничтожным войском, "говоря: это, мол, патриарх с клириками выступили против них". Подойдя к мосту, переброшенному через реку Натизоне, отделявшему его от славянского войска, герцог, "сняв с головы шлем, показал славянам свое лицо, ведь он был лыс. Едва славяне узнали его, ибо это был сам Вехтари, как тотчас в смятении закричали: здесь Вехтари, и, так как Бог поразил их страхом, думали больше о бегстве, чем о сражении"[598].

Исследователи обращали внимание на то обстоятельство, что данный рассказ Павла Диакона несет на себе отпечаток народных легенд[599]. Думается, однако, что в нем присутствуют и исторические реалии, отражающие не только частые пограничные конфликты, но и специфику сознания славян, и самих "сочинителей", того времени. Ведь король, князь или герцог, не простые люди, и страх перед ними был далеко не тот, что страх современного человека перед представителями власти. Страх этот был мистическим. И во времена жизни Павла Диакона (725/730–799?) существенных изменений, по сравнению с временами Вехтари, в этом плане не произошло. Та же ситуация наблюдается у балтийских славян-язычников в XII в. Когда, например, по внушению епископа Герольда, саксонский герцог Генрих Лев, на сейме в Эртенебурге "обратился к славянам с речью о христианской вере", князь бодричей Никлот ему сказал: "Бог, который на небесах, пусть будет твой бог, а ты будь нашим богом, и нам этого достаточно. Ты его почитай, а мы тебя будем почитать". Герцогу не оставалось ничего иного, как прервать эту кощунственную с точки зрения христианина речь "бранным словом"[600].

По той же причине (счастье/удача/доблесть) вождем могли сделать иноплеменника, если он обладал такой удачей. Характерна здесь судьба Ильдигиса, выходца из лангобардского королевского рода, бежавшего к склавинам и успешно предводительствовавшего некоторое время ими в битвах[601]. Некоторые из таких баловней фортуны могли становиться князьями крупных племенных объединений. Наиболее показательный пример — судьба франкского купца Само, возглавившего первый, пожалуй, устойчивый суперсоюз племен, возникший на славянской почве. Отправившись в первой половине 20-х гг. VII в. по торговым делам к славянам, начавшим уже восставать против аварского ига, Само принял участие в одном из походов. "…И там столь большая доблесть (utilitas[602]) проявилась в нем против гуннов [аваров. — В.П.], что было удивительно, и огромное множество их было уничтожено мечом винидов. Узнав доблесть Само, виниды избрали его над собой королем". И впоследствии во многих битвах с гуннами "благодаря его совету и доблести виниды всегда одерживали над гуннами верх"[603].

На страницах "Хроники Фредегара" предстает ярко выраженный тип сакрального военного вождя. Остается только гадать, насколько более значимо его в таковой роли представляли сами славяне. Само неожиданно откуда-то приходит и показывает чудеса храбрости. Неожиданно (не будем забывать, что эти славяне находились под игом аваров) славяне побеждают. Эти обстоятельства могли дать толчок для буквального обожествления Само. По крайней мере, он, несомненно, с точки зрения славян, обладатель огромной магической силы, любимец богов. Его избирают "королем". И ведет он себя как подобает сакральному вождю — имеет "12 жен из рода славян", родивших ему 22 сына и 15 дочерей[604]. Вполне возможно, что указанные 12 жен являлись дочерьми вождей