Vita Nostra. Собирая осколки - Марина и Сергей Дяченко

положено. Если поступил – надо учиться. Но мы можем приходить по воскресеньям…

– Не понимаю, – беспомощно сказал Антон Павлович. – За что вы так ненавидите своих родителей?

– Мы их любим! – почти закричал Пашка. – Просто, деда… мы совершеннолетние, и…

Дедушка опустил голову. Потом неуклюже поднял с земли упавшую метелку:

– Делайте что хотите. Только, я вас прошу, не тревожьте бабушку, ей может стать хуже… Или, – он запнулся, – или вам все равно, как она себя чувствует?

Пашке захотелось прийти в себя над открытой книгой, но книги не было. Была явь, осень, светило солнце, летели листья. Только все случилось не так, как должно быть, невозможно, нечестно, против правил.

* * *

Осколки стеклянной дверцы разлетелись по паркету. Библиотекарша, прибежавшая на звон, замерла у входа; статуэтка совы валялась на боку, и казалось, что у бронзовой мыши есть шанс ускользнуть.

Портнов не шевельнулся – по-прежнему сидел у окна, наклонив голову, будто к чему-то прислушиваясь. Сашка поставила книгу на полку, инстинктивно стараясь не двигаться, не топтаться по стеклу, не шуметь – Портнов погрузился в себя, и внутри его нечеловеческого, сложного мира шло одновременно множество процессов.

– Можно же было ключ взять, – укоризненно сказала библиотекарша. – Теперь стеклить заново…

И, поймав Сашкин взгляд, суетливо поправилась:

– Хотя это ваше дело, разумеется. Просто в воскресенье ремонтники не придут… А шкаф по инструкции должен быть заперт…

– Это не наречие, – пробормотал Портнов.

– Что?

– Это не наречие, Самохина. Мы, может быть, потом узнаем… если успеем… что это такое, но оно уже сейчас способно менять текущую реальность. Его брат вычитал вероятное будущее, очень-очень вероятное. А этот отменил. Исказил проекцию, свел вероятность в ноль. Ох, Саша, это не наречие, и оно наполнено страхом, Костя постарался…

– Костя делал то, что я велела, – сказала Сашка резиновыми губами.

Портнов прикрыл глаза, и Сашка поняла с ужасом, что в этот момент – в этот самый – он продолжает разрушаться изнутри и до краха Великой Речи остается всего несколько смысловых тактов.

* * *

Артур сидел на скамейке, заваленной желтыми листьями, и смотрел вниз, а Пашка бился над ним, как птица над разоренным гнездом.

Он так долго клялся брату, что все будет хорошо. Он столько раз обещал, что видел будущее: дедушка снимет очки и вытрет слезы радости. Бабушка назовет Артура детским именем. Цена Пашкиной клятве оказалась – мусор. Цена его надеждам – дерьмо.

– Это ничего не значит, – бормотал Пашка. – Надо дать им время. Это же правда, Артур, мы их любим, они не могут не чувствовать… И я тебя не обманывал, когда-нибудь так и будет, как я сказал… А может, если бабушка и вышла бы, она бы сразу простила… Просто она не вышла, а в другой раз…

– Привет, – послышался голос.

Пашка обернулся. Женщина появилась будто ниоткуда: светлый брючный костюм, прямые темные волосы и странный взгляд, который то чуть мутнел, то прояснялся, будто собираясь в точку прицела. Эта женщина когда-то привела в аудиторию растерянного опоздавшего Валю, и тогда Портнов представил ее как ректора… или ректоршу? Пашка много раз видел ее издалека, но никогда не смотрел в глаза вот так, лицом к лицу.

– Это я им прислала астры на Первое сентября, – размеренно, будто на лекции, сказала женщина.

Прошел легкий ветер и закрутил листья у Пашкиных ног. Артур поднял голову и мигнул, как на ярком свете после тени.

– Олег Борисович очень хвалил вас обоих, – спокойно продолжала женщина. – Набор этого года радует всех педагогов.

Она села на скамейку, аккуратно поддернув штанины брючного костюма.

– А зачем вы послали астры? – хрипло спросил Пашка. В том, что она говорит правду, он ни на секунду не усомнился.

– Я хотела порадовать ваших бабушку и дедушку, – отозвалась она, и опять Пашка не мог заподозрить ее в лукавстве. – И они были рады.

У Артура наконец-то прояснились глаза и сползла с лица застывшая маска горя. Пашка поймал себя на ревности: он так старался, чтобы вывести Артура хотя бы из ступора, он, брат. А чужая женщина пришла, сказала несколько слов – и вот, Артур готов улыбнуться…

Ему тут же стало стыдно. Если Артуру лучше – какая разница, кто ему помог?!

– А вы, мальчики, ради вашей любви наберитесь терпения, – сказала женщина. – Любовь иногда верифицируется таким способом… то есть я хотела сказать, что любовь принимает такие облики, что ее сложно опознать. Но мы-то с вами работаем с идеями, с проекциями, информационными системами. Мы должны видеть под материей смысл. Идею. Источник.

Пашка вдруг понял, почему Артур ей поверил. Это было будто звук далекой дудочки, огонек в окне, притягательный и домашний. Когда наконец-то падает груз с плеч, камень с души, можно просто слушать и доверять…

– Смысл в том, что мы повели себя с любимыми людьми, как говно? – Пашка стряхнул наваждение. – Что мы не живем свою жизнь, а читаем ваши Текстовые модули? И каждое утро проверяем, а наступил ли новый день или нас тоже заперли «в колечко»?!

– Нет. – Она еле-еле улыбнулась, отвечая на его взгляд, и Пашке снова померещился далекий огонь в темноте. – Понимаете, Павел, я ведь пробовала разные варианты. Я объясняла студентам заранее… Задолго до поступления объясняла им, чему будут учить, в чем миссия, в чем цель. Это были самые ужасные, провальные наборы. Потому что…

Она замолчала и погрустнела, будто продолжение речи было ей в тягость. Листья вокруг скамейки снова закрутились маленьким смерчем.

– Завтра, в понедельник, в восемь часов вечера, – сказала женщина по-деловому, и от этой интонации Пашка вспомнил ее имя: Александра Игоревна. – Индивидуальное занятие у меня в кабинете. Специально готовиться не нужно.

* * *

Валя с первого взгляда понял, что план близнецов провалился и примириться с родственниками не удалось. Зная, как много значил для Артура и Пашки этот поход, Валя испугался за них – но кроме разочарования и неизбежной депрессии братья принесли с собой еще что-то. Странно, но это была надежда. И особенно странно, что источником ее оказалась Александра Игоревна.

Вале бы насторожиться, расспросить, намекнуть, что от этой женщины ждать добра не приходится и подарков она не делает. Но Валю занимало в этот день совершенно другое, и, услышав, что у братьев индивидуальные назначены на восемь, он решился попросить их спасти его жизнь.

В конце своей сбивчивой речи он сделал очень, очень умоляющее лицо:

– Просто не возвращайтесь до девяти. Ну пожалуйста, пожалуйста…

– Ты, что ли, будильник поставишь? – удивился Пашка.

– Сначала он притащил хомяка… – скучным голосом начал Артур и вдруг замолчал. Может быть, вспомнил то утро, когда Валя привел Алису, избитую, к ним в комнату. Когда к человеку проявляешь сочувствие, пусть короткое, ни к чему не обязывающее, потом уже кажется, что этот человек тебе не чужой…

– Мы с Алисой просто посидим поговорим, – быстро сказал Валя. – Я