Из истории старообрядцев на польских землях: XVII—ХХ вв. - Эугениуш Иванец

большее разочарование, так как ему было приказано в течение трех дней покинуть город, несмотря на то что там постоянно проживал один из его сыновей. По мнению Субботина, главной причиной отказа было то, что прошение содержало в качестве одного из условий позволение на строительство молитвенных домов, что согласно действующему на той территории законодательству было беспоповцам запрещено. В ноябре 1868 г. Крымов вновь отправился в Россию, однако его усилия опять завершились неудачей [Субботин 1868/40: 1–3]. Мазурским старообрядцам так и не было дано разрешение на переселение в Россию. Можно предположить, что виновником этого стал один из членов старообрядческого посольства – Голубов, который своим официальным переходом в единоверие 23 июня 1867 г. дал царским властям повод считать, что со временем удастся вернуть всех мазурских старообрядцев в православную веру и только после этого выдать им разрешение на поселение в Российской империи. Мое предположение подтверждается фактом отправки на Мазуры властями православной церкви в Варшаве в 1867 г. единоверческого священника Ивана Добровольского (1835–1902). Во время пребывания в Пруссии Добровольскому удалось обратить в единоверие 20 старообрядцев, которым царские власти выделили землю в Сейненском уезде. До 1887 г. Добровольский пять раз побывал на Мазурах и убедил около 300 старообрядцев воссоединиться с господствующей церковью. Из этой группы почти 200 человек переехали в Польшу и поселились в Груецком повяте (в 60 км от Варшавы). Царские власти предоставили им на выгодных условиях землю фольварков, которые прежде принадлежали католической церкви, – Бискупице (переименованное в Благодатное) и Кукалы (переименованное в Ивановку), в результате чего там появились четыре единоверческих деревни [Высочайшее повеление: о переселении 1878: 1; Добровольский 1877: 10–11; Субботин 1868/116: 13]. Вероятно, миссионерский успех Добровольского стал результатом не только заманчивых предложений царских властей, но также возникшей реальной угрозы призыва мазурских старообрядцев в армию во время франко-прусской войны, с которой многие не вернулись домой; а также введения прусскими властями в 1872 г. обязательного школьного образования для детей старообрядцев, с немецким языком обучения [Кучинский 1904: 5].

Миссионерской деятельности Добровольского не мог препятствовать все еще действующий, однако уже не пользующийся авторитетом, как во времена Павла Прусского, Войновский монастырь. Образованный брат Варнава, который не последовал за своим учителем, также вскоре покинул Войново и отправился «в поисках истины» на Ближний Восток, а вернувшись, поселился у своих родственников в Режице [Архимандрит Павел 1871: 631–637; см. также: «Истина», кн. XVIII, Псков, 1870: 26]. Самый яростный противник Павла Прусского, Алексей Михеев, скончался в 1868 г. в Москве [Субботин 18686: 5–6]. В последние годы существования монастырь перешел на позиции «поморцев-брачников», благодаря чему пользовался финансовой поддержкой известного поморского благотворителя В. Кокорева (1817–1889) [Jakubowski 1961: 97–98]. Однако изменение отношения к бракам повлияло на моральный облик его жителей, и это в конце концов привело к падению монастыря. Последний из братьев, законный владелец монастыря, расстригся, женился и решил уехать в Россию. На границе в Граеве его задержали российские таможенники, которые конфисковали незаконно присвоенные им монастырские книги и старинные иконы [Добровольский 1886: 5]. В 1884 г. мужской монастырь в Войнове прекратил свое существование и перешел в собственность одного из кредиторов – Ульяна Словикова [Jakubowski 1961: 98].

Карта 2. Места проживания старообрядцев и единоверцев в Ольштынском воеводстве (состояние на 1968 г.)

Падение монастыря в Войнове не было единичным случаем. Во второй половине XIX в., по мере ослабевания религиозного фанатизма, мужские старообрядческие монастыри повсеместно стали терять значение, пропадал смысл их существования и оказалась утраченной их цель – обеспечение пристанища людям, «не хотевшим новизны Никоновы принята». Затухание религиозной жизни привело к постоянным нарушениям устава, пренебрежению к правилам безоговорочного подчинения старшим и к установленным монастырским порядкам. Со временем и сами старообрядцы уже больше не склоняли мужчин к принятию пострига. Мужские монастыри стали превращаться в трудовые общины, основанные на коллективном хозяйстве, что на практике более успешно проходило в женских монастырях [Инок Варнава 1872: 106–197; ср.: Мельников 1958: 323–324]. После того как Войновский монастырь лишился активного образованного настоятеля, каковым был Павел Прусский, его падение стало неизбежным.

По-прежнему приезжавший на Мазуры Добровольский добился своего самого большого успеха в 1885 г., когда среди 182 обратившихся в единоверие старообрядцев оказался Филипп Дановский, прежний головщик Войновской моленной. Добровольский благословил его на отправление служб среди местных единоверцев, а Дановский, со своей стороны, пообещал организовать часовню, предназначив для этой цели половину своего дома в деревне Осиняк [Добровольский 1886: 7–8].

Значительное увеличение численности единоверческой общины в мазурской колонии за счет старообрядцев в результате регулярных посещений Добровольского вынудило руководство Преображенского кладбища в Москве принять соответствующие меры, тем более что об этом просили специально высланные в Москву староверки. В ответ на их просьбы в 1885 г. на Мазуры была отправлена молоденькая монахиня Евпраксия (Елена Петровна Дикопольская, 1863–1943), которая спустя некоторое время купила на свое имя за 40000 марок Войновский монастырь вместе с прилегающими к нему земельными угодьями. К ней присоединились монахини, уцелевшие после пожара женского монастыря в Пупах, происшедшего еще перед отъездом Павла Прусского, а также обитательница другого монастыря, также сгоревшего, но вновь отстроенного, который находился между Осиняком и Майданом. <Об этом мне сообщил Е. Крассовский в своем письме от 20 апреля 1966 г.; см. также: Jakubowski 1961: 98]> Когда профессор Тецнер в 1897 г. посетил Войново, в монастыре проживало 25 человек, в том числе 8 монахинь, а кроме того, неизвестное количество стариков и инвалидов [Tetzner 1899: 184; 1902: 227].

<От Ирены Шляхциц, жительницы села Пяски, летом 1965 г. я записал следующую историю.> Где-то около 1901 г. Войновский монастырь чуть не обрел своего собственного «святого». Монахини стали рассказывать легенду о том, что якобы скончавшийся в бывшем женском монастыре в Онуфриеве монах был «святым»: его увидела во сне одна из сестер. Было принято решение выкопать его «нетленные мощи», и с этой целью в Онуфриево прибыла специальная комиссия, в состав которой вошли представители местных властей. В результате раскопок на старом кладбище было найдено только несколько обыкновенных людских черепов. Сестры заявили, что Бог не захотел показать места, где упокоился «святой монах», так как в поисках реликвии участвовали неправоверные немцы. Объявление таких «святых» было явлением довольно распространенным в некоторых религиозных общинах: наличие в монастыре святых мощей привлекало множество паломников, которые привозили с собой богатые дары.

После неудавшейся попытки обрести «собственного» святого монахини воспользовались провозглашением высочайшего указа «Об укреплении начал веротерпимости» 1905 г. и решили снова отправить в Россию посланниц. В результате приложенных стараний к 1909 г. им удалось собрать определенную сумму денег, купить многие древние иконы и книги, а также привлечь новых послушниц.