Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио - Василий Молодяков

Случайная ночная перестрелка у моста Лугоуцяо (мост Марко Поло) 7 июля стала началом войны, масштабы которой в тот момент едва ли кто-то мог предвидеть. Не стремясь «обелять» японскую политику на континенте, отмечу, что главной ее целью все-таки была эксплуатация природных богатств Маньчжурии и создание там мощной индустриальной и аграрной базы, для чего требовалась военная и политическая стабильность. В то же время Гоминьдан, коммунисты и различные группы националистов, далекие от стремления к миру, только обостряли ситуацию попытками создания «единого антияпонского фронта», что неизбежно вело к полномасштабной войне. «Однако постепенно сложилось впечатление, что Китай был более искренен в стремлении к миру, чем Япония. Истинные – и весьма неясные – причины войны забылись, а их место занял миф о том, что ответственность за начало боевых действий лежит исключительно на Японии».[187]

Симпатии европейских держав, США и СССР были на стороне Китая, хотя они поддерживали разные фракции антияпонского движения. Германия и после заключения Антикоминтерновского пакта продолжала поставлять Чан Кайши оружие и держать при нем военных советников, а позиция ее посла в Нанкине Траутмана была откровенно прокитайской. Желая выступить посредником в урегулировании конфликта, Берлин преследовал несколько целей, среди которых развитие политического и тем более военного сотрудничества с Японией было не главной. В условиях растущей международной изоляции Третьему рейху было важнее показать себя миротворцем, способным сделать то, чего не смогла добиться Лига Наций, и не лишиться при этом китайского сырья. Мирные инициативы Германии вызывали пристальное внимание британских и французских дипломатов, заподозривших в этих шагах отнюдь не проявление миролюбия, но стремление ослабить позиции своих стран в Китае.

«Инцидент» у моста Марко Поло руководством Японии – ни военным, ни тем более гражданским – не планировался. С одной стороны, японо-китайские отношения к тому времени достигли определенного прогресса, особенно в области экономики; с другой, армия была занята реализацией долгосрочных мобилизационных и военно-экономических планов.[188] Длительная и дорогостоящая война, чреватая возможным вступлением в нее СССР и дальнейшим усилением международной изоляции, в их планы не входила. Правительство было за скорейшую локализацию и прекращение конфликта, стремясь заняться решением внутренних, прежде всего экономических, проблем, но отступать перед лицом непримиримой позиции Китая тоже не собиралось и решилось на боевые действия. В ответ Мао Цзэдун выступил с «Десятью пунктами программы спасения родины», призывавшими к тотальной войне «до последней капли крови» и исключавшими любой компромисс. «Разгромить японский империализм» для него означало: «Порвать дипломатические отношения с Японией, изгнать японских должностных лиц, арестовать японских шпионов, конфисковать японское имущество в Китае, отказаться от наших долговых обязательств по отношению к Японии, аннулировать договоры, заключенные с Японией, отобрать все японские концессии».[189] Токио, разумеется, не мог на это согласиться, но вряд ли согласились бы и другие державы, потому что завтра вместо японского империализма главным врагом мог стать империализм британский или американский.

Конфликт мог быть решен только убедительной победой одной из сторон, однако война приобретала затяжной характер. Милитаристы настаивали на расширении экспансии и на отказе от переговоров с Чан Кайши, которые были прерваны 11 января 1938 г. Япония добилась тактических успехов (включая взятие Нанкина), но не одержала стратегической победы, меж тем как международное общественное мнение становилось все более антияпонским. Пытаясь выйти из «патовой» ситуации, Коноэ 26 мая провел реорганизацию кабинета, в результате которй министерство иностранных дел вместо Хирота возглавил атлантист Угаки, бывший военный министр. Опыта дипломатической работы он не имел, зато на первой же встрече с послами назвал своей главной целью восстановление «традиционных отношений дружбы» с Великобританией и Францией. Генерал-либерал, пользовавшийся большими симпатиями у иностранных дипломатов, нежели у собственных коллег и подчиненных, недолго продержался в министрах и в конце сентября подал в отставку, устроив на прощание кардинальную перетасовку кадров на уровне послов.[190] Будущий министр иностранных дел, евразиец Того Сигэнори был переведен из Германии в СССР, к чему давно стремился. Атлантист Сигэмицу Мамору покинул Москву, где в результате своего поведения во время событий на Хасане стал явно нежелательной персоной, и отправился в Лондон на смену Есида. Еще до этого Литвинов писал полпреду в Токио М.М. Славуцкому: «Хорошо бы как-нибудь деликатным образом намекнуть, что Сигэмицу лично отнюдь не способствует улучшению отношений, но, повторяю, это надо сделать очень тонко».[191] Военный атташе в Берлине генерал-лейтенант Осима был назначен послом в Германии, а его коллега в Токио генерал-майор Отт сменил заболевшего Дирксена на посту посла еще в конце апреля 1938 г. Сиратори получил назначение и Рим.

Назначения были призваны содействовать «укреплению» не только дипломатии Японии, но и ее международных позиций, которые явно страдали от последствий эскалации конфликта. «Надо быть своего рода гением, чтобы поставить нас в ситуацию, когда мы не можем ни вести войну, ни заключить мир», – иронически сказал французский политик Г. Бержери.[192] Его упрек, сделанный весной 1940 г., относился к французской верхушке, втянувшей страну в войну. Но эти слова можно отнести и к тому положению, в котором очутился кабинет Коноэ, а с ним и вся Япония, в конце 1938 г. Можно без преувеличения сказать, что в выработке внешнеполитического курса страны царил полный хаос.

Еще 6 ноября 1937 г. – несомненно, «подарок» Сталину к годовщине Октября – в Риме Риббентроп, министр иностранных дел Чиано и японский посол Хотта подписали протокол о присоединении Италии к Антикоминтерновскому пакту. Назначенный послом в июле 1937 г., Хотта сразу же включился в работу по «расширению» пакта (за что, кстати, после войны никаким преследованиям не подвергался). Япония заявила, что в случае конфликта в Европе будет придерживаться «максимально благоприятного нейтралитета», т.е., связанная разраставшимся «Китайским инцидентом», не спешила брать на себя конкретные обязательства, хотя и соглашалась на развитие сотрудничества в военной области. Чиано и Хотта пришли к единому мнению по всем ключевым вопросам, включая обоюдные негативные оценки правительства «народного фронта» во Франции. Небезынтересно и то, что Италия присоединилась лишь к «официальной части» пакта, без секретного соглашения.[193]

Оценивая происшедшее, известный в то время политический аналитик В. Чемберлен озаглавил свой комментарий «Вызов статусу кво». Напомнив, что после аннулирования на Вашингтонской конференции англо-японского союза Япония не была связана «специальными отношениями» ни с одной державой, он усмотрел в заключении Антикоминтерновского пакта с Германией попытку «определиться» и изменить сложившуюся ситуацию. Превращение «оси» в «треугольник» он расценил уже как «инструмент пересмотра status quo в мировой ситуации, который представители Японии, Германии и Италии постоянно называли несправедливым, деспотическим и нетерпимым». Касаясь дальнейшей судьбы и перспектив нового союза, он обронил многозначительную фразу: «В альянсах, как и в границах, нет ничего неподвижного или статичного».[194]

После присоединения Италии к пакту начались толки о необходимости его «укрепления». Поэтому мы вправе задать вопрос: если это действительно был тайный военный союз стран-агрессоров, то чем же он их не устраивал в своем нынешнем виде и зачем надо было его еще дополнительно «укреплять»?

8 октября 1937 г. Рихард Зорге сообщал из Токио в Москву о своих беседах с Альбрехтом Хаусхофером, «специальным информатором Риббентропа, который провел здесь два месяца, имея прекрасные связи со всеми руководящими лицами». Хаусхофер-младший поведал Зорге, что «во второй половине ноября ожидается важное решение относительно развития японо-германского сотрудничества. Он будет советовать Риббентропу усилить тесное сотрудничество, но избегать немедленных совместных действий до тех пор, пока слабость Японии не будет совсем преодолена или по крайней мере уменьшена при содействии Германии».[195] Месяцем позже Осима предложил Кейтелю и Канарису заключить двустороннее соглашение о широкомасштабных консультациях и обмене информацией (не ограничиваясь Советским Союзом) в качестве первого шага к созданию настоящего военного альянса. Ответа пришлось ждать до весны, но тогда Германия выразила желание расширить сотрудничество, не ограничивая его рамками предлагаемого соглашения. Затем инициативу взял на себя Риббентроп. Став в феврале 1938 г. министром вместо отправленного в почетную отставку Нейрата, он сразу же выдвинул идею пакта о взаимопомощи с Японией, направленного против СССР и содержащего более конкретные взаимные обязательства политического и военного характера. Видимо, тогда и появилась формула «укрепление Антикоминтерновского пакта».