Несостоявшаяся ось: Берлин-Москва-Токио - Василий Молодяков

Непростая ситуация сложилась и в Риме. Визиты Муссолини в Германию в 1937 г. и Гитлера в Италию в 1938 г. продемонстрировали единство товарищей по «оси», но дуче гораздо больше устраивала роль европейского миротворца, нежели военного партнера. В трудных переговорах 1938 г. инициатива полностью принадлежала Германии, которой Япония помогала уговаривать колеблющуюся Италию. В итоге Муссолини поступил в соответствии с традициями итальянской дипломатии: примкнул к сильнейшему, увидев слабость Великобритании и Франции, но всячески откладывал заключение собственно военного пакта. Двусмысленной, чтобы не сказать двуличной, была позиция его зятя графа Чиано, ставшего в 1936 г. в возрасте 33 лет министром иностранных дел. На словах полностью послушный тестю-диктатору, Чиано любил закулисные политические интриги: деля свое время и внимание между германскими и британскими послами, он явно предпочитал вторых. Насколько искренними были антигерманские настроения министра, о которых все время говорится в его знаменитых дневниках, судить трудно. В годы успехов Гитлера он их тщательно скрывал, если вообще не придумал задним числом. Зато его пробританские, антифранцузские и особенно антисоветские настроения были очевидны.

Что касается Японии, Чиано, как и Муссолини, не придавал ей большого значения. Привлечение Токио в качестве третьего партнера он считал блажью Риббентропа, тем более что взаимная антипатия министров не была секретом. После войны Альфиери, итальянский посол в Берлине в 1940-1943 гг., симпатизировавший бывшему шефу и не любивший Риббентропа, пытался представить дело в таких выражениях: «Исключительно плохие отношения существовали между двумя министрами иностранных дел, Чиано и Риббентропом. Здесь тоже налицо была глубокая разница темпераментов <выше Альфиери рассуждал о принципиальных различиях в темпераментах двух наций. – В.М.>. Чиано был умен, весел, сообразителен, хорошо воспитан, совершенно естественен в поведении, переменчив и великодушен. Риббентроп был холоден, формален, исключительно тщеславен, невежествен и подозрителен. Оба были хороши собой и честолюбивы. Чиано, моложе по возрасту, но старше по годам пребывания в должности, находил возрастающее высокомерие своего коллеги все более невыносимым и, педантичный в соблюдении всех формальностей, частным образом отзывался о нем в самых оскорбительных выражениях».[198]

Входе визита Риббентропа в Италию 28 октября 1938 г. вопрос об участии Японии в готовящемся союзе практически не обсуждался. 15 декабря Муссолини принял приехавшего из Берлина Осима, но результатом стала лишь ироническая, чтобы не сказать издевательская, запись в дневнике его зятя: «Когда он <Осима. – В.М.> начал говорить, я понял, почему Риббентроп так его любит: они люди одного типа – энтузиасты и упрощенцы. Я не хочу сказать – верхогляды».[199] Иметь делом с таким «партнером», как Чиано, и впрямь было непросто.

31 декабря 1938 г. посол Сиратори впервые встретился с Чиано, после чего тот записал: «Для карьерного дипломата и японца в одном лице он очень откровенен и энергичен. Он говорил о трехстороннем пакте и сразу же заявил о себе как о стороннике укрепления этой системы. Он не скрыл, однако, что в Японии все еще существует сильная группа, выступающая за сближение с Великобританией и Америкой».[200] С наступлением нового года события стали развиваться с кинематографической быстротой. 1 января Муссолини сообщил зятю, что решил принять предложение Риббентропа о превращении Антикоминтерновского пакта в трехсторонний военный альянс и готов подписать новый пакт в последней декаде января. Чиано немедленно составил ответ, который был одобрен дуче и на следующий день отправлен в Берлин, а кроме того передан Риббентропу по телефону. Тот был доволен, заявив, что к концу месяца будут готовы и немцы, и японцы (в последнем его, очевидно, уверил Осима). 3 января итальянский посол в Германии Аттолико привез в Рим ответ Риббентропа и высказался за скорейшее заключение союза, хотя ранее отрицательно относился к этой идее.

Тем временем Сиратори и Осима встретились в Лигурийском курортном городке Сан-Ремо. Это была их первая встреча с 1936 г., поскольку Осима все эти годы не покидал Европы. Переговоры, проходившие в уютном отеле «Савой», не протоколировались, но имели официальный характер и освещались японской прессой как важное событие. Главной темой были перспективы союза трех стран, заключение которого ожидалось чуть ли не со дня на день. Разумеется, разговор шел и о смене правительства в Токио, поскольку 4 января Коноэ подал в отставку, мотивировав этот шаг вступлением событий в Китае «в новую фазу», т.е. неспособностью Японии быстро и победоносно закончить войну. После разрыва с Чан кайши и Гоминьданом влиятельного политика Ван Цзинвэя и его бегства в Ханой 22 декабря японский премьер сделал решительное заявление о требованиях Китаю («декларация Коноэ»), одновременно намекнув на возможность мира и желательность сотрудничества с прояпонскими силами. Декларации предшествовали правительственное заявление от 3 ноября, констатировавшее, что после занятия японскими войсками провинций Кантон и Ухань «национальное правительство теперь представляет собой всего лишь один из местных политических режимов», и «Принципы установления новых отношений между Японией и Китаем», принятые императорской конференцией 30 ноября и ориентированные на создание устойчивого военного блока Японии, Маньчжоу-Го и Китая под контролем Токио. Ван Цзинвэй оценил эти авансы, ответив 29 декабря заявлением «О мире, антикоммунизме и спасении родины», которое свидетельствовало о готовности к сотрудничеству, но содержало и ответные требования, прежде всего о «скорейшем и полном выводе японских вооруженных сил из Китая».[201] После этого Коноэ решил, что он может уходить. Формирование кабинета было поручено председателю Тайного совета Хиранума, а Коноэ занял его прежний пост, так что произошла своего рода рокировка. Ключевые фигуры – Арита, Итагаки, Ёнаи – остались на своих местах.

Вернувшись в Рим, Сиратори сразу же отправился к Чиано. Предупредив собеседника о холодности Арита к альянсу, посол оптимистично охарактеризовал нового премьера как сторонника союза. Хиранума поддерживал идею оборонительного соглашения против СССР, но опасался портить отношения с Великобританией и США и не хотел форсировать события. «Это не осложняет заключение пакта, но может отсрочить дату подписания», – записал Чиано слова Сиратори и добавил: «Посол очень расположен к альянсу, в котором видит наступательное средство, чтобы получить от Великобритании <обратим внимание. – ВМ> «многие вещи, которые она нам всем должна».

6 января Аттолико прислал из Берлина исправленный Риббентропом окончательный текст пакта (третий по счету), основанный на тех же принципах, что и прежние германские проекты: цель – борьба с «коммунистической угрозой» (преамбула), консультации об общих мерах в случае «трудностей» (статья 1), экономическая и политическая помощь в случае угрозы (статья 2), помощь и поддержка в случае «неспровоцированной агрессии» с обязательством немедленно конкретизировать меры этой помощи (статья 3), обязательство не заключать сепаратного мира (статья 4), скорейшая ратификация (статья 5). Секретный дополнительный протокол предусматривал создание трехсторонних комиссий министерств иностранных дел для постоянного изучения ситуации и обмена информацией. Из проекта исчезло обязательство не заключать соглашения, противоречащие данному, – положение, действующее прежде всего в мирное время. Интересно, кто был инициатором этой поправки, четко обозначившей отличие данного договора от Антикоминтерновского пакта? Пакт выглядел предупреждением западным демократиям и Советскому Союзу, но оставлял лазейку для заключения какого-либо договора с ними до начала военных действий. В общем его можно назвать документом «предвоенного» времени, еще не делающим войну фатально неизбежной.

Договор был готов к подписанию. 8 января дуче, по свидетельству Чиано, полностью одобрил присланные тексты, лишь немного исправив преамбулу [В дневниковой записи за этот день Чиано утверждал, что в преамбуле проекта Риббентропа была фраза об «угрозе большевистской гангрены» как причине пакта и что Муссолини исправил ее. Однако ни в одном из известных документов такой фразы нет.]. Дело было за японским правительством, которому проект также был сообщен 6 января. Арита был вынужден согласиться с включением в число потенциальных противников Великобритании и Франции, но, стремясь максимально сбалансировать ситуацию, предложил ограничить действия Японии против них политической и экономической, а не военной помощью. Кроме того, указывал он, раз договор является продолжением и развитием Антикоминтерновского пакта, акцент должен быть сделан на его политическом, а не на военном характере. 19 января конференция пяти министров приняла его предложение, о чем Арита поспешил доложить императору: «сейчас или в ближайшем будущем» Япония окажет военную помощь Германии и Италии только в случае войны с Россией. Следующее заседание конференции 25 января утвердило инструкции в адрес Осима и Сиратори по заключению «Договора о консультациях и взаимной помощи» и решило направить в Рим и Берлин специальную миссию во главе с бывшим посланником в Польше Ито Нобуфуми.