В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков

базе, раз так высоко забрались. — Майор тронул Лопатина за рукав: — Выручи, Петрович! У нас раненый и двое пленных, они нам руки связывают.

— Где раненый? — мгновенно возник доктор из десантной кабины. — Покажите мне раненого.

Бойцы повели доктора к носилкам.

— Раненого я возьму, но пленные...

— Это не совсем пленные, Петрович. Они сами пришли к нам, у них есть сведения, важные для царандоя и ХАДа. Это — наши старые знакомые, из Кучара. Помните зиму и ваш хлеб?

— Помню. Та часть уже оттуда ушла.

— Да. Ваши ушли, а Кара-хан вернулся.

— Кара-хан?

— Тот главарь душманов, что готовил нападение на ваших пекарей. Оборотень!

— Но его же тогда разбили в горах!

— Не добили. От банды опасный кусок остался. Мы преследуем Ахматиара, а он — помощник Кара-хана. Война на дорогах в провинции — это их рук дело. Ахматиар, как сказали перебежчики, идет на соединение с крупной бандой Кара-хана, подготовленной за рубежом. Мы и держимся за его хвост: может, он выведет на самого оборотня?

Раненого уложили в десантную кабину, на мягкие тюки. Оттуда доносился строговатый бас доктора. В ожидании посадки у машины стояли двое молодых горцев под охраной бойца отряда. Лопатин пристально всмотрелся в худые лица беглых басмачей, одетых в поношенные халаты, — пытался вспомнить этих парней и не мог. Значит, в тот день, когда открылось убийство старшины, они уже были у Кара-хана.

Что привело их в душманский отряд? Страх, заблуждение или желание заработать «легкие» деньги на человеческой крови? И что теперь толкнуло обратно? Новый страх — перед возмездием? Прозрение? Тоска по дому? Или, загнанные в банду силой, они только искали случая уйти и наконец подстерегли его? А тот ясноглазый паренек, Азис, тоже мог дрогнуть, как эти, его тоже можно купить или загнать в банду силой?

— Ты давно командуешь отрядом? — спросил Лопатин Исмаила.

— Что ты, Петрович! — Исмаил засмеялся. — Я — штабист, координатор и проводник, немножко инспектор. Командир пошел вперед с разведкой. Он сейчас вернется, мы их вызвали... Завтра я могу оказаться в другом месте. Может, тогда снова встретимся?

— Это хорошо бы.

— Да. Когда ходишь рядом во смертью, начинаешь ценить каждую встречу с друзьями.

Разведчики возвращались. Их возглавлял плечистый 6ородач в тюбетейке и серо-зеленом халате, на ногах — горные ботинки, на одном плече — ручной пулемет, на другом — гранатомет, за спиной — набитый вещмешок, на груди — магазины с патронами, на поясе — гранаты. Глыбоватый, длиннорукий, он удивительно вписывался в серо-коричневые камни и скалы, двигался по тропе так уверенно, легко, что стальные шипы горных ботинок стучали не громче копыт легконогого архара.

— Красивый у нас командир?

— Да, — улыбнулся Лопатин.

— Он бьет из пулемета с одной руки, на ходу. За триста метров, не целясь, короткой очередью превращает мишень в сито. Лимонку бросает на пятьдесят метров. Врукопашную с ним лучше не пробовать. И бойцов подбирает по себе. Мне с ними тяжеловато, но пока держусь.

— Салям алейкум! — приветствовал летчиков командир отряда. — Здравствуйте, товарищи!

— Алейкум салям! — ответил Лопатин.

— У нас, оказывается, гости, — продолжал командир по-русски с легким акцентом, — а нам и принять их негде.

— Мы не в обиде, — улыбнулся Лопатин, глядя в глубокие темно-серые глаза командира, светившиеся той неизбывной добротой, которая отличает людей богатырской силы.

Майор сообщил ему сведения летчиков, сказал об их согласии взять на борт раненого и перебежчиков. Командир кивнул, благодарно прижал руку к груди.

— Я советую вам лететь через полчаса, сейчас перевал еще закрыт, но ветер вот-вот повернет — здесь так всегда, — и перевал откроется до самого заката.

Лопатин поблагодарил за совет, заглянул в кабину, где доктор с помощью отрядного фельдшера накладывал раненому шину, заодно проводя урок оказания первой помощи. Лопатин подумал, что в обращении с коллегами этот врач, наверное, сущий деспот: он и сейчас пробирал за что-то молоденького фельдшера, а тот — весь внимание и послушание.

— Погоди, командир, минуток пять.

— Не спешите, доктор. Летим через полчаса.

Неподалеку, в тени скалы, офицеры отряда обсуждали маршрут движения на перехват банды. Негромко прозвучала команда, отдыхавшие бойцы быстро вскакивали, подгоняли снаряжение. Подошел Исмаил.

— Вашим передать что-нибудь? — спросил Лопатин.

— Не надо. У нас есть связь. Вас встретят на аэродроме. — Он обнял Лопатина за плечи: — Прощай, Петрович!

— Зачем «прощай»? До свидания, товарищ Исмаил!

— Да. Правильно. Это значит — до встречи! Вернемся — обязательно навещу. И вы заезжайте, мы вам всегда рады.

— Знаю. Но и ты нашу службу знаешь. Так что — до случая!

Они и не ведали, как скоро и на каком грозном перекрестке этой необъявленной войны сведет их новый случай.

В трехстах метрах от вертолета отряд свернул в узкий распадок, уводящий вверх, к горному гребню в пятнах снега. Доктор у вертолета разговаривал с перебежчиками. Боец, оставленный для их сопровождения, с автоматом на изготовку молча слушал. Лопатин забрался в кабину, вместе с Карпухиным проверил работу приборов и систем машины, послушал эфир, следя из открытой кабины за парящей над долиной парой черных ягнятников. Они уходили кругами выше и выше, чтобы охватить зорким оком всю долину от края до края. Лопатин немного завидовал этим птицам, способным парить выше туманов и гроз, рядом с реактивными самолетами.

— Пора, доктор. Усаживай своих пациентов. Да раненого поддерживайте — будет потряхивать.

— Удержим, командир, нас теперь много. Парни-то, говорят, силой взяты в банду. Домой — боятся. Я им советую идти в армию. Сами поколотят душманов, глядишь, и страх пропадет.

— Они, доктор, все такие: себя за невольников выдают. А советуешь ты правильно. Им перед своим народом и революцией еще долго очищаться.

Взлетая, прошел над распадком, качнул машину в ответ на прощальные жесты бойцов отряда. Над перевалом синела ложбина неба, за перевалом горы стали серо-фиолетовыми; солнце нагрело камни, и лучи его светили в лицо летчикам. На плато, где видели утром басмачей, пустынно. Не снижаясь, описали широкую дугу, всматриваясь в открытые ложбины и курумы на пологих склонах, заглянули за ближние гребни. Безлюдье. Лишь стайка куку-яманов буроватыми тенями мелькала по усеянному обломками скату горы, уходя от ревущей машины. Птицы и звери обыкновенно не боятся самолетов, но вертолет наводит на них ужас. Какое хищное чудище оживляет их дремучая память при виде горбатой винтокрылой