В горах долго светает - Владимир Степанович Возовиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Где раненый? — мгновенно возник доктор из десантной кабины. — Покажите мне раненого.
Бойцы повели доктора к носилкам.
— Раненого я возьму, но пленные...
— Это не совсем пленные, Петрович. Они сами пришли к нам, у них есть сведения, важные для царандоя и ХАДа. Это — наши старые знакомые, из Кучара. Помните зиму и ваш хлеб?
— Помню. Та часть уже оттуда ушла.
— Да. Ваши ушли, а Кара-хан вернулся.
— Кара-хан?
— Тот главарь душманов, что готовил нападение на ваших пекарей. Оборотень!
— Но его же тогда разбили в горах!
— Не добили. От банды опасный кусок остался. Мы преследуем Ахматиара, а он — помощник Кара-хана. Война на дорогах в провинции — это их рук дело. Ахматиар, как сказали перебежчики, идет на соединение с крупной бандой Кара-хана, подготовленной за рубежом. Мы и держимся за его хвост: может, он выведет на самого оборотня?
Раненого уложили в десантную кабину, на мягкие тюки. Оттуда доносился строговатый бас доктора. В ожидании посадки у машины стояли двое молодых горцев под охраной бойца отряда. Лопатин пристально всмотрелся в худые лица беглых басмачей, одетых в поношенные халаты, — пытался вспомнить этих парней и не мог. Значит, в тот день, когда открылось убийство старшины, они уже были у Кара-хана.
Что привело их в душманский отряд? Страх, заблуждение или желание заработать «легкие» деньги на человеческой крови? И что теперь толкнуло обратно? Новый страх — перед возмездием? Прозрение? Тоска по дому? Или, загнанные в банду силой, они только искали случая уйти и наконец подстерегли его? А тот ясноглазый паренек, Азис, тоже мог дрогнуть, как эти, его тоже можно купить или загнать в банду силой?
— Ты давно командуешь отрядом? — спросил Лопатин Исмаила.
— Что ты, Петрович! — Исмаил засмеялся. — Я — штабист, координатор и проводник, немножко инспектор. Командир пошел вперед с разведкой. Он сейчас вернется, мы их вызвали... Завтра я могу оказаться в другом месте. Может, тогда снова встретимся?
— Это хорошо бы.
— Да. Когда ходишь рядом во смертью, начинаешь ценить каждую встречу с друзьями.
Разведчики возвращались. Их возглавлял плечистый 6ородач в тюбетейке и серо-зеленом халате, на ногах — горные ботинки, на одном плече — ручной пулемет, на другом — гранатомет, за спиной — набитый вещмешок, на груди — магазины с патронами, на поясе — гранаты. Глыбоватый, длиннорукий, он удивительно вписывался в серо-коричневые камни и скалы, двигался по тропе так уверенно, легко, что стальные шипы горных ботинок стучали не громче копыт легконогого архара.
— Красивый у нас командир?
— Да, — улыбнулся Лопатин.
— Он бьет из пулемета с одной руки, на ходу. За триста метров, не целясь, короткой очередью превращает мишень в сито. Лимонку бросает на пятьдесят метров. Врукопашную с ним лучше не пробовать. И бойцов подбирает по себе. Мне с ними тяжеловато, но пока держусь.
— Салям алейкум! — приветствовал летчиков командир отряда. — Здравствуйте, товарищи!
— Алейкум салям! — ответил Лопатин.
— У нас, оказывается, гости, — продолжал командир по-русски с легким акцентом, — а нам и принять их негде.
— Мы не в обиде, — улыбнулся Лопатин, глядя в глубокие темно-серые глаза командира, светившиеся той неизбывной добротой, которая отличает людей богатырской силы.
Майор сообщил ему сведения летчиков, сказал об их согласии взять на борт раненого и перебежчиков. Командир кивнул, благодарно прижал руку к груди.
— Я советую вам лететь через полчаса, сейчас перевал еще закрыт, но ветер вот-вот повернет — здесь так всегда, — и перевал откроется до самого заката.
Лопатин поблагодарил за совет, заглянул в кабину, где доктор с помощью отрядного фельдшера накладывал раненому шину, заодно проводя урок оказания первой помощи. Лопатин подумал, что в обращении с коллегами этот врач, наверное, сущий деспот: он и сейчас пробирал за что-то молоденького фельдшера, а тот — весь внимание и послушание.
— Погоди, командир, минуток пять.
— Не спешите, доктор. Летим через полчаса.
Неподалеку, в тени скалы, офицеры отряда обсуждали маршрут движения на перехват банды. Негромко прозвучала команда, отдыхавшие бойцы быстро вскакивали, подгоняли снаряжение. Подошел Исмаил.
— Вашим передать что-нибудь? — спросил Лопатин.
— Не надо. У нас есть связь. Вас встретят на аэродроме. — Он обнял Лопатина за плечи: — Прощай, Петрович!
— Зачем «прощай»? До свидания, товарищ Исмаил!
— Да. Правильно. Это значит — до встречи! Вернемся — обязательно навещу. И вы заезжайте, мы вам всегда рады.
— Знаю. Но и ты нашу службу знаешь. Так что — до случая!
Они и не ведали, как скоро и на каком грозном перекрестке этой необъявленной войны сведет их новый случай.
В трехстах метрах от вертолета отряд свернул в узкий распадок, уводящий вверх, к горному гребню в пятнах снега. Доктор у вертолета разговаривал с перебежчиками. Боец, оставленный для их сопровождения, с автоматом на изготовку молча слушал. Лопатин забрался в кабину, вместе с Карпухиным проверил работу приборов и систем машины, послушал эфир, следя из открытой кабины за парящей над долиной парой черных ягнятников. Они уходили кругами выше и выше, чтобы охватить зорким оком всю долину от края до края. Лопатин немного завидовал этим птицам, способным парить выше туманов и гроз, рядом с реактивными самолетами.
— Пора, доктор. Усаживай своих пациентов. Да раненого поддерживайте — будет потряхивать.
— Удержим, командир, нас теперь много. Парни-то, говорят, силой взяты в банду. Домой — боятся. Я им советую идти в армию. Сами поколотят душманов, глядишь, и страх пропадет.
— Они, доктор, все такие: себя за невольников выдают. А советуешь ты правильно. Им перед своим народом и революцией еще долго очищаться.
Взлетая, прошел над распадком, качнул машину в ответ на прощальные жесты бойцов отряда. Над перевалом синела ложбина неба, за перевалом горы стали серо-фиолетовыми; солнце нагрело камни, и лучи его светили в лицо летчикам. На плато, где видели утром басмачей, пустынно. Не снижаясь, описали широкую дугу, всматриваясь в открытые ложбины и курумы на пологих склонах, заглянули за ближние гребни. Безлюдье. Лишь стайка куку-яманов буроватыми тенями мелькала по усеянному обломками скату горы, уходя от ревущей машины. Птицы и звери обыкновенно не боятся самолетов, но вертолет наводит на них ужас. Какое хищное чудище оживляет их дремучая память при виде горбатой винтокрылой
