Приговор на брудершафт - Геннадий Геннадьевич Сорокин

– Нормальный я, – смутился хозяин. – Подумаешь, разговелся чуть-чуть. Проходи, сядем, поговорим.

На полу в кухне Желтова валялись окурки, всюду была грязь. Осмелевшие тараканы шустро перебегали от печки к мусорному ведру под раковиной и обратно. Перед тем как сесть на предложенный табурет, Воронов смахнул с него засохшие хлебные крошки, проверил устойчивость.

– Закуривай!

Щедрый хозяин выложил на стол пачку папирос. В качестве пепельницы предложил пустую консервную банку из-под кильки в томате. Воронов курить отказался, приступил к расспросам, но тщетно! Желтов не помнил ни изнасилования, ни самого факта ареста Долматова.

– Послушай! – начал злиться Виктор. – Ты ходил к следователю Буглееву, высказывал ему свои сомнения в виновности морячка. Неужели ты ничего не помнишь?

– Буглеева помню! Хам первостатейный. Нас, ментов, за людей не считал. Я могу тебе про него вот какой случай рассказать…

– Не надо! – остановил Виктор. – Буглеев и его выходки меня не интересуют.

Ничего не добившись от Желтова, Воронов, не попрощавшись, пошел на выход.

– Так ты из Совета ветеранов МВД? – спросил хозяин. – Мне к прошлому празднику подарок обещали, а ничего не дали. Попутали, что ли, чего?

Виктор всмотрелся в глаза алкоголика и понял, что от некогда самого результативного инспектора уголовного розыска почти ничего не осталось.

– Мне ждать подарок или нет? – спросил Желтов.

– Жди! – обнадежил Виктор. – Венок бесплатно привезут.

– Какой венок?

– Из искусственных цветов, с траурной лентой.

– Помер, что ли, кто? – Желтов перекрестился, поскреб ногтями под мышкой. – Все мы смертны, все под богом ходим. Когда похороны?

– Я думаю, скоро. Печень, она ведь не железная. От алкоголя ее на куски разорвать может.

Демидов, узнав о том, как выглядит Желтов, не удивился:

– Уход из системы – сильнейший стресс. Представь, вчера ты был представителем власти, а сегодня стал никем, обычным гражданином, пенсионером. Вчера перед тобой все заискивали, с днем рождения поздравляли, подарочки по любому поводу дарили, а сегодня те же самые люди три раза подумают, подавать тебе руку или нет. Мой отчим после выхода на пенсию несколько лет в кармане пенсионное удостоверение носил, чтобы не чувствовать себя беспомощным. Самовнушение! Ты прекрасно понимаешь, что пенсионное удостоверение – это никчемная бумажка, но оно лежит там же, где было настоящее удостоверение, и твое тело не посылает в мозг сигнал тревоги: «Что-то не так! Мы чего-то лишились!»

Наши милицейские пенсионеры из одного стресса попадают в другой. Пока ты в системе, ты живешь ее жизнью. На тебя каждый день обрушивается масса информации, ты весь в делах, времени не хватает, начальство показатели требует, по выходным работать заставляет. Ты весь в пене, от желудка одно название осталось, сердце барахлит, но ты держишься бодрячком, из тебя энергия плещет. Ты – в теме.

Проходят годы, ты пишешь рапорт на пенсию. Цветочки, дежурные улыбки, почетная грамота, скромный подарок на память от коллег. От избытка чувств у тебя слезы наворачиваются на глаза, но сквозь эти слезы ты видишь равнодушие. Ты еще не совсем ушел, но о тебе уже забыли. Ты пришел домой, проснулся – и не поймешь, чем дальше заниматься, что делать, к чему стремиться? У тебя избыток времени, привычный распорядок дня нарушен, куда девать оставшуюся энергию – непонятно. Ты решаешь отдохнуть пару месяцев, снять накопившийся за много лет стресс, и рука сама тянется к бутылке, а дальше – все по накатанной! Запомни: если у тебя нет четкой программы, чем ты будешь заниматься на пенсии, то спиться – раз плюнуть! Сегодня для поднятия настроения кувыркнул рюмочку, завтра – вторую, а там втянулся, и дело пошло!

Еще один немаловажный фактор – это семья. Если у тебя к моменту выхода на пенсию будет проверенная любящая жена, прошедшая с тобой горе и невзгоды, то она просто не даст тебе опуститься на дно. Если вместо надежной и проверенной годами жены у тебя под боком будет чужой человек, живущий с тобой под одной крышей, то ты сопьешься даже быстрее, чем холостяк или разведенный мужик.

– Вова, мне до пенсии еще далеко, но твои слова я запомню. Когда придет час, постараюсь к пенсии подготовиться.

Наступило лето. Из четырех оперативников в отделе по борьбе с наркоманией осталось двое: один ушел в отпуск, второго отправили в командировку. Кабинет иногда целыми днями пустовал.

Воронов решил воспользоваться этим обстоятельством, позвонил в коллегию адвокатов Центрального района и вызвал для участия в допросе обвиняемого адвоката Цветкову, носившую в девичестве фамилию Титова.

Теплым июньским деньком в кабинет на втором этаже Хабаровского краевого УВД заглянула коротко стриженная блондинка. Воронов узнал ее с первого взгляда. Титова не очень изменилась за прошедшие восемь лет.

– Меня пригласили на предъявление обвинения, – сказала адвокат, – но следствие, как я помню, находится на четвертом этаже. Здесь уголовный розыск. Я ничего не путаю?

Она достала блокнот, сверилась с записями.

– Следователь Воронов – это вы? Где обвиняемый Вотамов? У меня такого клиента нет.

Виктор подошел к двери, закрыл на ключ.

– Фамилия вашего клиента – Долматов.

– Подождите, что вы делаете? – спохватилась Титова. – Зачем вы закрыли дверь?

– Не хочу, чтобы нам кто-то помешал.

– Это какая-то провокация, – догадалась адвокат. – Что вы намерены делать? Впрочем, без разницы. Я сейчас закричу, и меня освободят, а вас – арестуют.

– Кричите, – разрешил Воронов. – Этот кабинет – последний на этаже. Все соседи ушли на обед или разъехались на задание, и потом, здесь же не институт благородных девиц. Если кто-то орет, значит, так надо.

– Что вы от меня хотите? – Титова встала между столами, где чувствовала себя более защищенной.

– Вы хорошо держитесь, – похвалил Виктор. – При упоминании фамилии вашего бывшего жениха у вас ни один мускул не дрогнул.

– Какое вам дело до Долматова? – с нескрываемой злобой спросила адвокат. – Вы решили шантажировать меня этой гнусной историей с квартирой? Ничего не получится! Я действовала в рамках закона, ни одного параграфа не нарушила.

– Если обмен любезностями закончен, то я предлагаю для начала ознакомиться с одним документом. Это допрос гражданки Титовой по делу об изнасиловании Елены Дерябиной.

Воронов достал протокол допроса, приготовился зачитать выдержки.

– Что там у вас? Дайте посмотреть!

Титова шагнула к Виктору, ловко выхватила допрос, скомкала, запихала бумагу в рот, начала жевать. Переполненная чувством превосходства над нерасторопным противником, она с ликующим видом показала Вороному фигу. «Вот тебе, гаденыш, выкуси! Ничего у тебя не получится». Виктор не ожидал такой выходки, но остался невозмутимым.

– Вы совершенно напрасно запихали грязную бумагу в рот, – сказал он. – Микробы, бактерии, бациллы! За восемь лет на этом протоколе кто только не поселился. Впрочем, воля ваша! Кушайте, но помните: я не из общества Всеобщего благоденствия. Вы что-нибудь знаете об этом обществе? Их символ – два красивых иероглифа, которые переводятся как «всеобщий рай» и «всеобщее благоденствие». Так вот, я в их шайке не состою и за водой вам не побегу.

Титова осмотрела кабинет. Привычного графина с водой не было. Зато на сейфе была трехлитровая банка, используемая веселыми операми в качестве вазы для букета из стеблей дикорастущей конопли. Под действием тепла в банке размножились мелкие водоплавающие червячки. Демидов считал, что это личинки комаров, другие опера имели свое мнение. Как бы то ни