Приговор на брудершафт - Геннадий Геннадьевич Сорокин

чтобы она весь подъезд взорвала?» Только тогда они зашевелились и направление дали. Чтобы Долматов раньше времени не стал мне палки в колеса вставлять, я поехала к нему на свидание. Думала, поговорим в отдельном кабинете и разбежимся, заверив друг друга в вечной любви. Не тут-то было! Начальник зоны решил проявить благородство и предоставил нам семейное свидание, как мужу с женой. Это была пытка! Долматов весь был какой-то шелудивый, изо рта у него несло, как из помойки. Он ко мне целоваться лез, а меня тошнило в прямом смысле слова. Я после этого свидания месяц отмывалась, чуть кожу до крови не стерла. Зато он успокоился. Дальнейшее ты, наверное, знаешь?

– Объясни, почему ты хотела съесть свой протокол допроса?

– Необъяснимый порыв души. Я же помню, как Буглеев допрашивал. Я ему намекнула, что он своими бесцеремонными вопросами превышает должностные полномочия и вторгается в мою личную жизнь. Для расследования уголовного дела подробности моего интимного времяпровождения значения не имели. Буглеев в ответ пригрозил, что напишет информационное сообщение в институт, и я буду долго-долго преподавателям и однокурсникам объяснять, что я не проститутка, а просто шлюха, похотливая девка. Последний допрос проходил вечером, когда из прокуратуры уже все ушли. Я решила взять реванш. Расстегнула верхние пуговички на блузке, подошла к нему и говорю: «Здесь будем или ко мне поедем? Давай здесь, прямо на столе». Он испугался, побледнел, забормотал: «Что ты себе позволяешь? Здесь прокуратура, а не публичный дом». Я взяла протокол допроса, порвала его на четыре части и говорю: «Еще раз меня вызовешь и будешь расспрашивать, как и с кем я спала, я напишу заявление, что ты понуждал меня сексом заниматься». Буглеев пришел в себя, усмехнулся: «Пиши! Тебе никто не поверит». Тут я посмеялась от души: «Не поверит, говоришь? Сейчас я спущусь на вахту. Там сидит старушка божий одуванчик, контору вашу от воров охраняет. У ее стойки я всхлипну и начну дрожащими руками пуговички на блузке застегивать. Могу трусики для правдоподобности уронить. Дома мне сестра грудь ногтями исцарапает, и тогда посмотрим, как ты запоешь». Буглеев взял меня за руку, вывел на улицу и больше к себе не приглашал.

– Он почувствовал, как жернова правосудия скрипнули рядом с ним! – мстительно заметил Воронов. – У тебя, Вика, ничего бы не получилось. У Буглеева папаша – солидный туз, сыночка в обиду бы не дал, но сам скрежет жерновов кого угодно на место поставит.

– Есть такая категория мужчин, которые на словах на любое безумство готовы, а как дело коснется – так сразу сотня отговорок появляется. Буглеев из этой породы. Пока он мне нервы трепал, я поняла, что он – закомплексованный молодой человек, способный только на бумаге свои эротические фантазии реализовывать. Тут он мастер, ничего не скажешь!

– Если не секрет, тебе-то зачем эти посиделки у Дерябиных были нужны?

– Просто так. Хотя нет, вру. Я была замужем и уличила супруга в неверности. Мне было обидно до слез, и я не знала, как ему отомстить. Наверное, чувство мести подтолкнуло к интрижке с Долматовым.

Титова помолчала, остановилась, посмотрела собеседнику в глаза:

– Перед тем как осуждать меня, ответь на один вопрос, только ответь честно. Ты женат? Впрочем, это неважно. Сейчас представь, что мы пойдем в ресторан, будем есть самые изысканные блюда, пить хорошее марочное вино, или коньяк, или водку – что пожелаешь. Потом мы поедем в одно уютное гнездышко, где предадимся разнузданной любви, такой страстной, что ты этот вечер до конца своих дней не забудешь…

– Дальше не надо, – прервал Воронов. – Я не соглашусь ни на ресторан, ни на интим.

– Почему? Я не нравлюсь тебе как женщина?

– Не хочу играть по чужим правилам.

Титова достала ключи из дамской сумочки:

– Я не шучу. Ресторан на соседней улице. Квартира есть.

– Вика, я никуда не пойду. Если мы уединимся, я буду думать не о тебе, а о жерновах. История Долматова учит, что если тебя женщина куда-то приглашает, трижды подумай, перед тем как согласиться.

– Как знаешь! – Адвокат спрятала ключи обратно в сумочку.

Наступила неловкая пауза. Воронов решил, что самое время расстаться.

– Надеюсь, это наша последняя встреча? – спросила Титова.

Воронов молча кивнул, пожал руку девушке и пошел на набережную. По пути ему встретились две старшеклассницы в коротких юбках. Девчонки весело болтали о чем-то, демонстративно не замечая пристальных взглядов прогуливающихся по бульвару мужчин.

«Если бы эти хохотушки позвали меня в самую дешевую столовую в городе, я бы пошел, не задумываясь. Вечерком бы целовался с одной из них у подъезда и был бы счастлив, полон предвкушения интересного продолжения знакомства. С Титовой же – нет! Она для меня не женщина, а часть жерновов. Интересно, она действительно хотела пригласить меня в ресторан или пошутила? Скорее всего, проверяла, клюну или нет. Кто про Дерябиных информацию в партийные органы слил? Буглеев? Да хоть кто! Могла та же Титова анонимку накатать».

Вернувшись в школу, Воронов решил, что до окончания сессии Делом Долматова заниматься не будет.

23

Хозяйственные работы в школе не прекращались ни на день. Принеси, подмети, унеси, покрась, выкопай траншею… Как правило, на них направляли первокурсников. О том, что слушателям надо готовиться к занятиям, а тем более к экзаменам, руководство не задумывалось. Надо – значит надо!

На очередные работы Трушин снял с лекций четверых слушателей из группы Воронова. Виктор с приятелями пришел в общую библиотеку на первом этаже, где женщина в рабочем халате распорядилась погрузить в машину шесть ящиков с книгами. Ящики по форме напоминали огромные почтовые посылки, изготовленные из фанеры, но с усиленным днищем.

Вчетвером ребята быстро загрузили автомобиль, запрыгнули в кузов и поехали на рубероидный завод, утилизировавший макулатуру и картон со всего города. По пути любопытные слушатели отодрали синтетическую мешковину, прикрывавшую списанные книги, и удивились содержимому: в ящиках лежали новенькие томики знаменитой трилогии Леонида Ильича Брежнева – «Малая земля», «Целина», «Возрождение».

– Черт возьми! – перекрикивая ветер, воскликнул Сватков. – Совсем недавно эти книги в школах изучали, а сейчас их в печь?

Воронов рукой изобразил спираль, уходящую в небо.

– Закон отрицания отрицания! Брежнев отрицал Хрущева, Горбачев отрицает Брежнева. Как сказал мне один партийный деятель: «Мы по-настоящему жить-то начали только с январского пленума ЦК КПСС». До этого пленума в темноте ходили и шишки набивали.

Парни засмеялись. Они, как представители прогрессивной советской молодежи, отрицали принципы брежневского застоя и не очень-то приветствовали горбачевскую перестройку с ее провальной антиалкогольной кампанией и неясным внутриполитическим курсом.

Горбачев с начала перестройки ввел в СССР параллельную экономику – кооперативы производственные, творческие и молодежные. Кооперативное движение – это поворот от плановой экономики к капиталистической, рассчитанной на получение прибыли. В юридическом мире появление новой экономики вызвало много вопросов. Как квалифицировать хищение имущества кооператива: как кражу личного имущества или государственного? Решили, что личного. Альтернативы не было. Законодатели не рисковали вводить в Уголовный кодекс новый вид собственности. По факту получилась интересная ситуация, когда зарождающийся капитализм уже был, но существование его государством отрицалось.

С капитализмом пришло «новое мышление». В чем оно заключалось, не мог объяснить ни Горбачев, ни один преподаватель в школе, но к «новому мышлению» надо было готовиться, например, расчистить для него полки в библиотеке. Кто знает, не возьмется ли новый Генеральный секретарь за написание фундаментальных трудов по теории и практике социалистического