Гайда! - Нина Николаевна Колядина

прихвостни! Сами закон нарушают и других к этому подбивают. Ну, и как с такими прикажете поступать?»

Крутившиеся в голове мысли на какое-то время отвлекли Аркадия от происходящего – он пропустил мимо ушей заключительное выступление Федорцова и, вернувшись к действительности, услышал только последнюю произнесенную им фразу:

– …предатели революции, пособники буржуазии, организаторы контрреволюционного заговора Белогузов, Аверьянов и Аввакумов немедленно подлежат расстрелу!

Толпа всколыхнулась, ахнула, и тут же из этого всеобщего, еще не успевшего погаснуть возгласа вырвались другие звуки: громко заголосили какие-то бабы, заплакали от испуга дети, что-то ругательное выкрикивали в адрес властей некоторые из мужиков.

«Да что ж это делается-то, люди?», «Никитушка, сынок, кровиночка моя…», «Креста на вас нет, ироды!», «Савушка, Савушка!», – доносились до слуха Аркадия восклицания людей, устремившихся к подводе, возле которой стояли арестанты.

«Родственники, наверно», – мелькнула в его голове мысль.

В то же время он заметил, что основная масса людей, крестясь на ходу и таща за руки ребятишек, кинулась в рассыпную – кто-то бежал в ближайшие избы, кто-то по виляющим между домами тропинкам торопился покинуть Новый Усад и вернуться в свои деревни.

– А ну, стоять! – крикнул с подводы Рязанов и, подняв вверх руку с откуда-то появившимся в ней пистолетом, выстрелил в воздух.

Угроза не остановила разбегающихся, но заставила отшатнуться тех, кто кинулся к арестованным. Тут же перед подводой выстроилась цепь красногвардейцев с ощетинившимися против остатков толпы дулами винтовок.

Не отдавая в этой суматохе отчета своим поступкам, Аркадий действовал машинально, так же, как и его товарищи, и, не заметив, как, тоже оказался в одном строю со всеми. По его телу вдруг прокатилась волна какой-то необъяснимой тревоги – как тогда, когда он услышал удары церковного колокола, – но он быстро справился с этим внезапно нахлынувшим чувством и, крепко прижав к плечу винтовку, направил на стоящих перед ним людей ствол своего оружия.

Прямо перед Аркадием оказалась маленькая седая старушка, повязанная съехавшим на затылок белым платком, концами которого она вытирала катившиеся по морщинистому лицу слезы. Рядом с ней стоял довольно рослый пожилой мужик – седовласый крестьянин с густой, такого же цвета, как и его волосы, бородой, которая книзу резко заострялась и казалась похожей на равнобедренный треугольник.

Если бы не этот «треугольник», Аркадий, может, и не вспомнил бы старика, которого видел один раз в жизни – на крестьянском съезде Советов, где обсуждались декреты о мире и о земле.

«Фамилие мое Белогузов», – представился тогда крестьянин, задававший какие-то вопросы Женьке Гоппиусу.

«Выходит, это отец заговорщика», – догадался Аркадий и, посмотрев на старушку, подумал: «А это, наверно, его мать. Шепчет чего-то… Молится, что ли?»

– Гриня, Гринечка, сынок… – причитала женщина. – Господи, за что, за что?

– Мишка, – вскинув руки к стоявшему неподалеку Колосову, – взмолился старик Белогузов, – ты же сам его на фронт провожал! А теперь убить хочешь? Ну скажи ты мне, что же это делается-то?

Колосов отвечать не стал – отвернулся и посмотрел на Рязанова.

– Пятеро ко мне, остальные на месте! – быстро скомандовал тот и, бросив беглый взгляд на цепочку красногвардейцев, назвал несколько фамилий:

– Жорин, Дементьев, Фролов, Дымов…

– Голиков! – выкрикнул Степка Жорин и заржал.

– Голиков, – повторил Рязанов.

– Этого-то зачем, Трофимыч? – засомневался Колосов. – Пацан ведь совсем.

– Ничего, пускай привыкает, – сказал Рязанов. – Да и не пацан он уже. Он теперь член партии. Так ведь, Голиков?

– Да, – подтвердил Аркадий. – Меня приняли в партию, правда, пока с совещательным голосом – по молодости лет.

– Ну, вот видишь, Михаил Григорич! А ты говоришь «пацан».

Рязанов подмигнул Колосову и спросил Аркадия:

– А не побоишься?

– Нет! – твердо ответил тот.

– Ну, как знаете, – пожал плечами Колосов и, махнув рукой в сторону сарая, за которым виднелись корявые, полузасохшие деревья – то ли вишни, то ли сливы, – сказал:

– Туда пошли…

В Арзамас они вернулись еще засветло.

– А ничего – быстро управились! – соскочив с телеги, сказал Жорин и, заметив Аркадия, окликнул того:

– Голиков!

Аркадий обернулся.

– Голиков, а ты молодец – не сдрейфил, – похвалил его Степка и тут же съехидничал:

– Завтра, небось, перед всей школой начнешь хвастаться, как с контрой расправлялся!

Аркадий ничего не ответил Жорину – стоит ли обращать внимание на дурацкие реплики? – и вошел в Совдеп. В холле, на месте, где когда-то находилась конторка управляющего стригулинской гостиницей, стоял большой деревянный стол, на котором всегда лежала свежая пресса.

Аркадий взял в руки последний номер «Нижегородского листка» и раскрыл газету. Ему сразу же бросились в глаза знакомые фамилии, с которых начинался один из текстов: «1. Бебешин Вячеслав Васильевич, город Арзамас, студент, бывший корнет; 2. Бебешин Константин Васильевич, ученик Арзамасского реального училища…»

Он посмотрел на заголовок статьи. Крупными буквами было набрано слово «Список», затем шел текст помельче, из которого было понятно, что в газетном материале в алфавитном порядке названы люди, расстрелянные по обвинению в антисоветской агитации и участии в заговорах.

Список был длинным, но первыми в нем оказались братья Бебешины – сыновья бывшего Арзамасского головы, фабриканта Василия Васильевича Бебешина. Близко Аркадий не был знаком ни с тем, ни с другим, но он учился в одном классе с родственниками расстрелянных – Сашкой и Ванькой Бебешиными. И завтра он встретится с ними в училище…

Дома, поужинав, он снова открыл «Нижегородский листок», который взял в Совете на вечер, но вдруг вспомнил, что еще не сделал геометрию к завтрашнему дню. Найдя нужную страницу в учебнике, Аркадий прочитал: «Шар – это фигура, образованная отрезками, исходящими из одного центра…»

– А отрезки эти называются радиусами, – произнес он вслух и… захлопнул книгу.

Ну, до уроков ли сейчас? Совсем другие мысли в голову лезли. День сегодня был необычный – он, можно сказать, выполнял свое первое серьезное партийное поручение. И кажется, он с ним справился. Во всяком случае, рука у него не дрогнула, когда Рязанов скомандовал: «Пли!» На спусковой крючок нажал уверенно.

Теперь он и сам удивлялся, как это у него получилось. Конечно, ему уже приходилось участвовать в облавах и стрелять по врагам, но тогда все было по-другому. Он палил из винтовки и даже не знал, догнала кого-нибудь выпущенная им пуля или нет. Но сегодня – совсем другое дело…

Аркадий отодвинул подальше учебник и принялся прокручивать в голове события прошедшего дня.

Вот они идут по высокой – чуть ли не по колено – траве по старому, давно заброшенному саду. Впереди – Рязанов, за ним – трое заговорщиков со связанными руками, следом – пятеро красногвардейцев, в их числе и он сам. Все пятеро держат винтовки, стволы которых направлены в спины заговорщиков.

Аркадий попытался вспомнить, что чувствовал он в тот момент, но это ему не удалось – будто и не было у него тогда никаких мыслей и чувств. Зато вспомнил, как зачем-то оглянулся – то ли отреагировал на доносившиеся со стороны церковной площади крики,