Гайда! - Нина Николаевна Колядина

центра сторону. Там, в конце улицы, в трехэтажном кирпичном здании, находилось ремесленное училище, в помещении которого временно разместилась и редакция газеты «Молот». Ее редактором был Соколов. На встречу с ним и торопились приятели.

– И о чем твоя заметка? – поинтересовался Аркадий.

– О первых организациях нашей революционной молодежи. Мне Николай Николаевич сам эту тему подсказал, – гордо сказал Плеско. – О Союзе рабочей молодежи «Третий Интернационал» слышал?

– Конечно, – кивнул Аркадий. – Весной в Нижнем даже губернская конференция проводилась, на которой этот Союз и утвердили. «Нижегородский листок» еще в марте об этом писал. Наши эту идею тоже поддержали: Женька Гоппиус, Колька Березин, Ванька Персонов, земляк твой – Пашка Горин-Коляда начали в уезде местные отделения создавать, но потом, когда кулаки зашевелились и белогвардейцы отовсюду поперли, вся эта деятельность прекратилась.

– Вот именно, что прекратилась, – согласился Плеско. – А Николай Николаевич говорит, что революционно настроенной молодежи обязательно надо объединяться в организации, которые всеми силами будут поддерживать Советскую власть.

Аркадий хотел спросить у товарища, может ли, по его мнению, их объединение учащихся средних учебных заведений, в котором они оба состоят и у которого даже свой печатный орган имеется – газета «За свободу» – считаться продолжателем дела Союза, но не успел.

– Смотри! – воскликнул Шурка.

Он показывал пальцем на угол здания бывшего Духовного училища, в котором с середины августа размещался штаб Восточного фронта. Из-за него на улицу Сальникова выехал большой черный автомобиль с длинным капотом и высокой, почти квадратной кабиной. Таких машин в городе приятели еще не видели.

За широким лобовым стеклом они без труда разглядели крутившего руль шофера – красноармейца, на котором была новенькая, защитного цвета рубаха со стоячим воротником и такого же цвета фуражка. Рядом с шофером сидел еще один военный. Одет он был в такую же форму, но на рубахе выделалась перекинутая через плечо портупея из тонких кожаных ремней. Двое других красноармейцев устроились на заднем сиденье автомобиля. Оба прижимали к себе винтовки.

Двери бывшего Духовного училища распахнулись, пропустив на улицу несколько человек. Среди них Аркадий увидел знакомые лица – председателя Совдепа Зыбина, военкома Чувырина, председателя уездной чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией Фролова. Но потому, как держались местные, было понятно, что они здесь не главные. Главенствующее же положение в этой группе людей отводилось одетому в штатское немолодому уже мужчине, которого окружали вооруженные красноармейцы.

«Неужели это сам Вацетис? – удивился Аркадий. – Толстый, лысый, да еще такой старый? Ему, небось, под пятьдесят!»

О том, что командующим Восточным фронтом назначен Иоаким Иоакимович Вацетис, командир Латышской стрелковой дивизии, которая в июле разгромила левых эсеров, он слышал в Совете еще несколько дней назад. Но прославленного краскома, о котором писали газеты, видел впервые. Внешность его Аркадию не понравилась.

В штатское был одет и руководитель прифронтовой ЧК Мартын Иванович Лацис, прибывший в Арзамас вместе со штабом Восточного фронта. Его-то Аркадий сразу узнал – видел несколько раз около «чрезвычайки», которая разместилась в доме рядом с Совдепом. Это был тридцатилетний мужчина среднего роста, с густой, но аккуратно подстриженной бородой, и усами, в виде треугольника расходящимися от носа до уголков вытянутых в тонкую линию губ. Взгляд его маленьких, глубоко посаженных глаз казался проницательным и жестким. Нависшие над глазами брови усиливали это впечатление.

Ни на шаг не отходил от главного чекиста фронта его подручный – один из первых арзамасских большевиков Алексей Зиновьев, когда-то учившийся вместе с Гоппиусом в реальном училище. У Зиновьева, наоборот, были толстые, выпирающие вперед губы и большие, немного навыкате глаза, которыми он смотрел на всех также сурово, как и его начальник.

Автомобиль остановился напротив входа в штаб. Открыв переднюю дверцу, на землю легко спрыгнул сидевший рядом с шофером военный – высокий, подтянутый, щеголеватый. Его новые блестящие сапоги, в которые были заправлены брюки галифе из дорогого сукна, тут же покрылись слоем серой дорожной пыли. Шофер и два других красноармейца тоже вышли из машины и встали позади высокого.

«Здравствуйте, товарищ Тухачевский», – донеслось до приятелей.

Аркадий ушам своим не поверил: «Тухачевский?! Не может быть! Да он чуть старше Женьки Гоппиуса!»

Недавно он узнал в Совдепе, что человека с такой фамилией назначили командующим Первой советской армией. А армия – это ведь сколько полков, батальонов и целых дивизий! И ими надо умело управлять – так, чтобы побеждать врага на огромной территории. Может, не зря Зыбин сомневался в этом назначении? Аркадий однажды сам слышал его разговор с Чувыриным.

– Ну, скажи ты мне, Михаил Евдокимович, как можно было этого выскочку на такую должность поставить? – спрашивал Зыбин военкома. – Мальчишка, молокосос! Ротой командовал, и – пожалуйста – командующий армией! Да что он может-то против чехословаков и Каппеля? Те в военном деле собаку съели!

– Не горячись, Андрей Федорович, – остановил председателя Совдепа Чувырин. – Во-первых, Тухачевский – не такой уж и молокосос, как ты говоришь. Войну прошел, награды имеет. А во-вторых, где их взять – опытных-то? Они или с белыми, или по разным щелям попрятались. В Красную армию не больно идут. А те, которые идут, часто камень за пазухой держат. Так что нам свои командные кадры надо растить – большевистские, хоть вот из таких молокососов, как этот Тухачевский. И потом – раз товарищ Троцкий его на такую должность назначил, значит, верит в него.

– Ну да, Троцкому, конечно, виднее, – с иронией сказал Зыбин, недолюбливающий комиссара по военным и морским делам…

Вспомнив этот спор, Аркадий все-таки принял сторону военкома: Чувырин прав – новый командарм наверняка еще себя покажет.

– Шурк, а ты хотел бы стать красным командиром, как Тухачевский, например? – спросил он у Плеско, когда они продолжили путь в редакцию.

– Нет, – ответил Плеско. – Я хочу быть журналистом. Вот закончу училище, поеду в Москву и поступлю в институт, где на журналистов учат.

Вечером Аркадий снова сидел на лавочке возле сарая. Мысли в его голову лезли самые разные. Сначала он подумал о том, что лето кончается, а это значит, скоро новый учебный год. Учиться ему ох как не хотелось. Опять там всякая геометрия, география, естествознание и прочая ерунда. И это в то время, когда вокруг такое происходит!

Потом он вспомнил о Тухачевском. Понятное дело – тот не просто так приехал в штаб фронта. Наверняка обсуждать будут, как белогвардейцев и чехословаков гнать: с Поволжья, потом – с Урала, через всю Сибирь, до самого Тихого океана. А там уж с ними окончательно расправятся!

В мыслях Аркадия вновь возник образ командующего Первой советской армией – молодого, красивого, статного, одетого в новенькую военную форму. Вот бы и ему такую же форму, такие же сапоги, а главное – такую же портупею из прочных кожаных ремней, на которую он прикрепил