Гайда! - Нина Николаевна Колядина

речь. – Вы все понимаете, в какое трудное время мы живем. Наша молодая Советская республика охвачена гражданской войной. Враги социалистической революции, враги всего трудового народа повсюду поднимают головы, убивают наших товарищей. Так было в июле в Ярославле, где во время мятежа, организованного подлым предателем революции Савенковым, погибли самые стойкие, испытанные борцы пролетариата.

Красная армия подавила это выступление, но наши враги на этом не остановились. Недобитые эсеры, поддержавшие антинародное правительство – всем известный Комуч, с которым теперь идет война на Восточном фронте, организовали вопиющие террористические акты. Тридцатого августа они убили председателя Петроградской ЧК товарища Урицкого и покушались на жизнь Владимира Ильича Ленина.

Федорцов сделал небольшую паузу и продолжил. Голос его стал звучать громче и тверже:

– Пролетариат и трудовое крестьянство нашей социалистической республики требуют жестоко покарать не только непосредственных участников этих двух актов, но и всех, кто ведет какие-либо предосудительные действия против Советской власти или хотя бы помышляет о таких действиях. На белогвардейский террор мы отвечаем нашим красным массовым террором!

В Нижнем Новгороде арестованы и уже расстреляны десятки приспешников буржуазии и Белой гвардии. Списки этих негодяев публикуются в нашем большевистском рупоре – газете «Рабоче-крестьянский нижегородский листок» и в «Вестнике Нижегородской ЧК». Пусть все знают, что за голову каждого коммуниста мы будем убивать сотнями!

Федорцов снова сделал паузу и окинул взором притихшую, словно оцепеневшую толпу. Люди стояли молча, казалось, что они боятся дышать. Некоторые опустили головы вниз, чтобы случайно не встретиться взглядом с оратором.

Аркадий заметил, как стоявший на «трибуне» Рязанов повернулся к Колосову и что-то сказал ему на ухо. Колосов кивнул, спрыгнул с подводы и, захватив с собой несколько красногвардейцев, направился в сторону находящегося метрах в ста от площади большого деревянного сарая, по всей видимости, церковного.

– Товарищи! Перед тем, как отправиться в ваш уезд, я разговаривал с председателем Нижегородского губкома нашей партии товарищем Кагановичем, – чуть помягче продолжил Федорцов.

Напряжение в толпе слегка ослабело, кое-кто даже оторвал взгляд от своих сапог и лаптей. Но эта мягкость в голосе выступающего оказалась обманчивой. Он снова заговорил громко, решительно, жестко:

– Лазарь Моисеевич оценил действия Арзамасского исполкома и уездной партийной организации, выступивших с инициативой немедленно развернуть массовый красный террор по отношению к буржуазии и всем контрреволюционерам. Террор должен быть направлен против тех, кто явно или тайно поддерживает контрреволюцию. Борьба с врагами Советской власти будет решительной и беспощадной. Никто не сможет прикрыться ни прошлыми заслугами, ни мундиром, ни дипломом, ни рясой!

– Ведут, ведут! – пролетел над толпой звонкий детский голос.

Какой-то мальчишка лет восьми показывал грязным пальцем в сторону сарая. Люди, словно загипнотизированные, повернули головы в ту же сторону.

От сарая к площади двигалась процессия из девяти человек. Впереди шел Михаил Колосов, за ним – три мужика примерно одного возраста: лет двадцати пяти-двадцати семи. Руки у всех троих были за спиной, из чего можно было сделать вывод, что они связаны. За мужиками с винтовками наготове шагали пятеро красногвардейцев, среди которых Аркадий увидел Жорина.

По толпе пронесся то ли тихий ропот, то ли какой-то общий вздох, заставивший людей ненадолго выйти из состояния всеобщего оцепенения. Но как только представитель Нижегородского ВРК поднял вверх правую руку, они снова будто застыли на своих местах.

– Товарищи! – сказал Федорцов. – Чтобы одержать окончательную и полную победу над врагами революции, чтобы защитить от них сознательных рабочих и крестьян, нашей Рабоче-крестьянской Красной армии нужно все больше войск. Для их пополнения в стране проводится всеобщая мобилизация. Но с этим не могут смириться разного рода контрреволюционеры, которые ведут враждебные действия против Советской республики. И в вашей волости оказались предатели, заслуживающие самого сурового наказания.

Федорцов показал на трех мужиков со связанными руками и, не дав толпе опомниться, продолжил:

– Вот они – эти заговорщики, которые подбивали вас на восстание: главный зачинщик Григорий Белогузов и его ближайшие помощники – Никита Аверьянов и Савелий Аввакумов. Днем и ночью они вынашивали свои преступные планы, целью которых было свержение законной власти!

– Да ни к какому восстанию мы не подбивали, – подал голос один из арестантов. – И к свержению власти не призывали. Мы…

– Это ты-то, Белогузов, не призывал? – перебил его Колосов. – А кто мужиков наставлял, чтобы в большевистскую армию не шли? Не ты ли и твои дружки-заговорщики?

– А кто в семнадцатом призывал солдат штыки в землю втыкать и по домам возвращаться? – огрызнулся арестованный. – Кто обещал закончить войну и дать крестьянам землю и мир? Разве не большевики?

– Тогда партия большевиков призывала закончить войну, развязанную империалистами, – ответил за Колосова Федорцов. – А сейчас идет другая война – гражданская. И развязали ее не большевики, а те, кто хочет задушить власть рабочих и крестьян – буржуи и белогвардейцы, которых поддерживают бывшие союзники царской России из Антанты. С ними сейчас сражается наша молодая Красная армия. А такие, как ты, Белогузов, саботируют принятый ВЦИК декрет о всеобщей мобилизации. Значит, выступают против Советской власти.

– Да мы по четыре года отвоевали, а вы опять нас в армию призываете! – не сдавался Белогузов.

– За царя-то, знать, охотнее воевал, а Григорий? – съязвил Колосов. – До прапорщика дослужился, «Георгия» получил.

– За Россию я воевал, а не за царя, – гордо сказал Белогузов и, подняв голову вверх, устремил свой взор на легкие, пушистые облака, плывущие по нежно-голубому осеннему небу куда-то далеко-далеко, к самому горизонту.

На лице его появилось выражение странной, не естественной для той ситуации, в которой он находился, отрешенности. Григорий стал похож на человека, безразличного ко всему окружающему, и только эти чистые, воздушные облака, казалось, занимали все его мысли. Он будто чувствовал, что скоро, уже совсем скоро к ним присоединится его душа, и вместе с ними она поплывет в какую-то далекую, неведомую даль, откуда уже никогда не сможет вернуться на эту измученную, израненную людьми землю…

Аркадий тоже посмотрел на плывущие по небу облака, потом перевел взгляд на арестантов, двое из которых так и стояли, не проронив ни слова, и подумал:

«Вот почему так бывает? Вроде, в одной стране, в одно время живем, а совсем по-разному смотрим на одни и те же вещи! Сколько угодно людей и Советы поддерживает, и в Красную армию идет. И не только по призыву, но и добровольцами. Тот же Степка Жорин – хоть человек-то он не больно хороший – не сегодня-завтра окажется в строю красноармейцев. Да и мы с Петькой Цыбышевым хоть сейчас в армию записались бы, если бы возраст позволял! И отец мой – всю войну прошел, а сейчас снова на фронте. А эти? Навоевались они, видите ли! А кто за них должен рабоче-крестьянскую власть от буржуев защищать? Правильно Федорцов говорит – предатели они и белогвардейские