Джереми Полдарк - Уинстон Грэм

— Тогда мы все сможем примириться.

Через минуту Демельза сказала:
— Мне бы именно этого и хотелось. Но если мы должны сделать первый шаг...

Боже ты мой, думал Росс, что, если мое банкротство — вина Фрэнсиса (хотя оно могло бы произойти в любом случае). Возможно, Демельза права. Частенько так и бывает. Верити хочет примирения. И Демельза этого хочет. И Элизабет. 
Последняя мысль пробудила и в нем желание, даже потребность снова увидеть Элизабет. Он так никогда и не смог переступить через эту привязанность, она была слишком глубокой, можно называть ее слабостью, отмахиваться от нее, но она никуда не делась.

— Ладно, — сказал он, — мы подумаем. А пока для нас двадцать или тридцать фунтов важнее, чем все рождественские встречи. Может, ты хочешь выкупить залог за мой дом, Дуайт? Это будет уже третий залог, так что проценты взлетят до сотни в год. Такую прибыль может дать только ростовщичество.

— Можешь рассчитывать на десять фунтов, это всё, что у меня есть. Лучшего применения для них всё равно не найти.

— Еще не всё потеряно, хотя временами мы в этом сомневаемся. Ты помнишь Трегигла, которому пришлось вычерпывать дозмарский колодец с помощью морской ракушки? А у меня противоположная задача.

Они продолжили разговор. Дуайт рассказал о том, что обнаружил в Соле цингу, и они беседовали об этом по пути к дому, где Джон Гимлетт трудился над окном в гостиной, пытаясь починить ржавые петли ставней.

— Если у тебя закончился торф, можем одолжить, — предложил Росс. — Нам хватит и на две зимы.

Гаррик снова решил показать переполняющие его чувства и помчался к ним, но на сей раз тащил что-то в зубах. Это оказалась задняя часть кроличьей тушки, и он положил ее к ногам Демельзы.

— Убирайся, — с отвращением произнесла Демельза. — Мерзкая собака! Забери это сейчас же!

Росс подобрал тушку и бросил ее через ручей, а пес кинулся за ней.

— Интересно, сколько дадут на рынке за Гаррика, — сказал Росс. — Дворняжка-переросток. Плотоядный. Нападает на быков и охраняет детишек. Приучен сидеть на посевах и выкапывать цветы. Хороший охотник на петухов. Иногда страдает дурным запахом из пасти. Результат гарантирован.

Дуайт засмеялся. Войдя в дом, он сказал:
— А ты сможешь платить Гимлеттам?

— Они не уйдут. Мы можем их кормить, и большего они пока ничего не просят. А без Кобблдика я не смогу работать на ферме.

— Я серьезно, десять фунтов твои, если понадобятся, — сказал Дуайт.

— Я серьезно, обойдусь часами и кое-какой мебелью. А потом , есть еще отцовские пистолеты и старая подзорная труба.

Всё возвращается на круги своя, думала Демельза. Три года прошло с тех пор, как мы проводили Рождество в Тренвите. Был как раз такой же день, облачный и тихий. Тогда я была так напугана, что едва понимала, что говорю. Посудомойка, явившаяся в гости к людям из высшего общества. Теперь всё изменилось. Я немного нервничаю, но совсем по-другому. Они бедны. Так же бедны, как и мы, и Фрэнсис работает на своей земле, а Элизабет... Элизабет теперь больше не внушает ужас, она благодарна, за то, что произошло на прошлое Рождество. Милой Верити там нет. Но я не боюсь сделать что-то неправильно или оплошать. Правда, я уже вовсе не так счастлива, как тогда. И вот что странно — я снова жду ребенка и снова скрываю это от Росса, хотя и по другой причине, до его появления на свет осталось около четырех месяцев, как и в прошлый раз.

— Ты помнишь, — сказала она вслух, — как мы раньше ходили туда пешком? Гаррик бежал за нами и ложился, когда мы с ним заговаривали, как его однажды научили.

— Да, — ответил Росс.

— А помнишь, как повстречали Марка Дэниэла, и он взял Гаррика за ухо и отвел домой? Ты больше ничего не слышал о Марке, Росс?

— Не знаю, как он живет в нынешние неспокойные времена, но в последний раз Пол видел его в Роскофе.

— Как думаешь, он мог бы уже вернуться домой?

— Нет. Если во Франции станет совсем худо, ему придется поехать в Ирландию или в Америку, но здесь ему не будет покоя даже под фальшивым именем.

В прошлый раз у двери их поприветствовала Верити. Сегодня Демельза отметила сорняки на дорожке, переросшую траву под деревьями, трещины в оконных стеклах и облупившуюся краску на ведущей в сад калитке. Их впустил Табб, и старые потускневшие Тренвиты в своих пурпурных или тускло-желтых платьях и камзолах холодно уставились на них из пустого зала. Когда они сняли пальто, из зимней гостиной вышла Элизабет.

Демельза удивилась, увидев на ней ослепительное алое бархатное платье с каскадами тонкого кружева, которое она надевала на крестины Джулии. Никто не предполагал, что устроят настоящий прием, и Демельза, решив, что любая показная роскошь будет плохо воспринята воспитанными людьми, пришла в платье для дневных визитов.

Значит, ее по-прежнему интересует Росс, решила Демельза, ощутив резкую боль в груди. И никакая благодарность ничего не изменит. Мне следовало бы это знать. Тем не менее, она шагнула вперед с улыбкой на лице, и ее любезно поприветствовали. Слишком любезно, тут же подумала она. Отдает фальшью, совсем не так вела себя больная Элизабет год назад. Какой же я была дурой.

Фрэнсис их не встретил, но стоило им снять плащи, как он вышел из большой гостиной. Он вел себя немного неуверенно на этой первой настоящей встрече, и мужчины с секунду глядели друг на друга.

— Что ж, Росс, вот ты и здесь, — сказал Фрэнсис.

— Я здесь.

— Это... это хорошо, я полагаю. Я рад.

Он неуверенно протянул руку. Росс пожал ее, но рукопожатие длилось недолго.

— В прошлом мы были добрыми друзьями, — сказал Фрэнсис.

— Лучше всего, — ответил Росс, — забыть прошлое.

— Я очень хочу. Но это больная тема.

Несмотря на то, что формально они помирились, добавить к этому было нечего, и между ними снова возникло напряжение.

— Вы пришли сюда пешком?

— Да.
Больная тема после того, как продали Каерхейс. 
— Вижу, у Оджерса наконец-то дошли руки отремонтировать церковь Сола.

— Только крышу. Последние несколько месяцев дождь шел непрерывно, и часто хору приходилось петь со стекающей по шее водой. Желал бы я, чтобы проклятый шпиль свалился. Когда я стою к северо-западу от него, мне всегда кажется, что я пьян.

— Возможно, однажды, когда Полдарки снова станут богатыми, мы сможем с этим что-нибудь поделать.

— Думаю, к этому времени церковь рухнет без чьей-либо помощи.

— Моя дорогая, — сказала Элизабет, беря Демельзу за руку, — Я боялась, что ты никогда его не приведешь. Уж если он что-то решает, то редко можно его переубедить. Но, вероятно, ты достаточно умна и знаешь, как с этим справиться.

— И вовсе я не умная, — ответила Демельза. «Это действительно так», — подумала она, — «смогу ли я выдержать эти выходные, как три года назад? На этот раз у меня нет сил. Я слишком несчастна, и у меня слишком болит душа, чтобы хотеть за него бороться, если я ему не нужна».

— На ужине будут мои родители, — сказала Элизабет. — И Дуайт Энис. Боюсь, других гостей не будет. Помнишь, в прошлый раз неожиданно приехали Джордж Уорлегган и Тренеглосы, и ты пела прелестные песни.

— Я уже давно не видела Тренеглосов,— сказала Демельза, когда они вошли в большую гостиную.

— В следующем месяце у Рут родится первенец. Вот будет шумиха, если мальчик. Говорят, старый мистер Хорас Тренеглос уже планирует празднество в честь своего первого внука. В нынешние времена денег немного, но когда род насчитывает уже более шести веков... Наш, конечно же, старше.

— Какой, Полдарков?

Элизабет улыбнулась.
— Нет, извини. Я имела в виду свой собственный род. Мы ведем летописи с девятьсот семьдесят первого года. Росс, ты в этой комнате, как в старые времена.

— Это и похоже на старые времена, — таинственно ответил Росс.

— А мы делаем всё возможное,— сказал Фрэнсис, пересекая комнату с бокалом вина в руке, — чтобы забыть старые времена. Так выпьем же за новые. Если они наступят, то будут не хуже прошедших лет, да и ладно, — он улыбнулся, глядя прямо в глаза Демельзе.

Демельза медленно покачала головой, улыбаясь в ответ.
— Мне нравились старые времена, — сказала она.

Ужин был не таким как раньше, однако самым лучшим, что им доводилось пробовать за последние два года. На столе стояли ветчина, курица и приготовленная в соусе из каперсов баранина. После этого подали пудинг и смородиновое желе, пироги с черносливом, ежевику в заварном креме и бланманже.

Демельза никогда не видела родителей Элизабет, и они ее поразили. Если идущий с девятьсот семьдесят первого года род приводит к подобному внешнему виду, то уж лучше иметь такую родословную, которую по-тихому забудут. Мистер Чайновет был худым и жилистым, со слегка напыщенными манерами, и это удивляло, потому что они подразумевали слишком много претензий. Миссис Чайновет представляла собой жуткое зрелище: тучная, один глаз поблек, а шея опухла. Демельза никогда не видела ее до болезни и не могла представить, откуда у Элизабет такая восхитительная внешность. Довольно быстро стало ясно, что Чайноветы — недовольные судьбой люди. Что-то в их жизни пошло не так, и они воспринимали это как личное оскорбление. Демельза предпочла бы старую тетушку Агату с ее усами и слюнявым подбородком. Она почти не отвечала, но в ее разговоре всегда присутствовали живость и смысл. Жаль, никто при ее жизни не записал ее воспоминания, и все они исчезнут, затерявшись навсегда во вчерашнем дне.